Да что вы знаете о настоящих принцессах? (СИ) - Романюк Светлана - Страница 14

Взгляд мужчины бездумно скользил по залу, то и дело выхватывая из общей картины ту или иную живописную группу, но не задерживаясь ни на одной из них. Непростой день, утомивший лорда еще до своего начала безрезультатными попытками его отсрочить, все-таки наступил. И даже завершился. Впереди была не менее утомительная ночь.

Еще в Ритании, когда Джеймса Бакстида лорда Палмсбери только знакомили с протоколом предстоящего мероприятия, он был несказанно рад, что свадебные традиции Вабрии не отличаются сложностью и вычурностью.

Все торжества обставлялись с достаточным размахом, но чрезвычайно просто. Никаких ритуальных танцев, показательного подпиливания зубов или вспарывания запястий. Все чинно, строго, благородно, местами привычно.

Утро началось с подписания пачки бумаг, в числе которых было и отречение принцессы от престола Вабрии. Да, она не входила в первую десятку претендентов, но тем не менее кое-какие права у неё имелись. Теперь же Гердта могла забыть о престоле родного государства окончательно, даже если по каким-то причинам брак с Огэстом так и не состоится или расторгнется. На родину она могла вернуться только в качестве гостьи.

Далее по плану было венчание. Для проведения церемонии прибыл один из двенадцати кардиналов, сухонький старичок, вместо волос на его гладкой коричневой голове красовались два клочка белого пуха возле ушей. Небесно-голубые глаза его взирали на мир с воистину детским любопытством и непосредственностью. Тем неожиданней было для собеседников обнаружить, что он обладает густым, сочным басом.

— В богоугодном деле участвуешь, чадо! — гудел он. — Способствуешь укреплению мира и благоденствия…

Лорд Палмсбери кивал с самой благочестивой миной, которую смог изобразить на своём породистом лице. А сам любовался убранством храма изнутри. Хотя убранство — это не вполне то слово, но иное просто отказывалось приходить на ум.

Здание было старым, насчитывало более шести веков, но от него не веяло древностью, а уж тем более дряхлостью. Сферический купол накрывал центральное и самое просторное сооружение, выполненное в виде многогранника. Именно сюда приходили прихожане для молитв, именно здесь проводились службы и церемонии. К граням центральной части примыкали башенки, которые соединялись меду собой крытыми галереями. В башнях и галереях располагались служебные помещения. Но уникальность храма заключалась не в количестве башенок и даже не в его почтенном возрасте. Витражи в куполе и сложнейшая система линз и зеркал — вот что делало его местом паломничества.

Внутреннее убранство храмов в большей степени зависело от исторически сложившихся в конкретной области представлений о красоте и от архитектурных и финансовых возможностей тех, на чьи сбережения это храм возводился.

Ни в одном из тех храмов, где до этих дней довелось побывать лорду Палмсбери, у него не возникало такого сильного ощущения, что он любим. Ни в Ритании где, устремляющие свои остроконечные шпили высоко в небеса мрачноватые каменные здания украшались барельефами и статуями, на ликах которых читалось холодноватое снисхождение к грехам входящих. Ни в Лоссии, которая в буквальном смысле пестрела расписными луковками церквей, сияя позолотой и радуя глаз яркими красками. С её иконами со всепрощающими ликами, которые бывало что писались и на холстах, но чаще всего на деревянных шпалерах в обрамлении всё того же золота и самоцветов. Ни в Кленции с её арками, колоннами и фресками. Ни в других городах Вабрии, где преобладали приземистые строения с мозаичными стенами и потолками, основательные и надежные, как и жители этой достойной страны.

Нигде любовь всевышнего не ощущалась так остро, как в этом храме Триединого с ровными абсолютно белыми стенами, на которых вот уже которую сотню лет солнечный свет, проходя сквозь витражи и линзы, отражаясь от зеркал, ежедневно рисовал движущиеся фигуры Господа и святых. Собор был воистину уникальным не только в пределах страны, но и на всём континенте, и далеко за его пределами. Фигуры проявлялись на стенах с первыми лучами солнца и плавно скрывались в облаках в течение нескольких мгновений после его захода. Нельзя сказать, что днем изображения совершали какие-то сложные действия, перемещались по стенам, менялись местами или что-то подобное. Но время от времени лик кого-либо из святых или даже самого Триединого озарялся улыбкой или рука вскидывалась в благословляющем жесте.

"Даже если посещение этого храма останется единственным хорошим событием за всю поездку, то эти месяцы прошли не зря,"- подумалось лорду, завороженно наблюдающему, как Триединый склонил голову, выражая внимание и участие.

— Сколько лет прошло после первого посещения сего храма Божия, а до сих пор впечатляет! — доверительно понизив голос, признался его высокопреосвященство. — Ты, чадо, загляни сюда, когда не будет тут толпы, светского зрелища страждущей…

Храм был небольшой, а желающих полюбоваться на свадьбу принцессы — много. Поэтому внутрь смогли попасть только счастливые обладатели приглашений, остальные занимали места на улице, располагаясь согласно рангам и собственной смекалке.

Но и так храм был забит настолько плотно, что путь невесты от дверей к алтарю получился раза в два уже, чем это было принято. В двух местах людской коридор пересекали гирлянды из живых цветов — пороги, деля его на три равные части.

Традиция делить "дорогу в жены" была местная, достаточно древняя. Кто попроще или те, кто торопится с церемонией, обходились веревочными порогами, остальные действовали сообразно своему достатку и фантазии. Первый порог оформлялся за счёт родни невесты, второй брал на себя жених. Чаще всего всё ложилось на плечи распорядителя, если брачующиеся могли себе его позволить, он договаривался с мастером, тот оформлял пороги в едином стиле, а семьи с одной и с другой стороны просто оплачивали, не слишком вдаваясь в подробности. Поговаривали, что один купец в Глине, беря в жены аристократку из обнищавшей семьи, заказал свой порог в виде золотой цепи толщиной в руку.

Что чувствовала невеста, перешагивая вначале скромную атласную ленту, а затем этот зловещий символ, умалчивалось, но вот что расточительство это было неимоверное, обсуждалось на каждом шагу.

Забирать пороги не принято. После церемонии их делили на куски и раздавали, а если называть вещи своими именами, то продавали в качестве оберегов. Деятельность эта приносила немалый доход церкви и была поставлена на широкую ногу. Ценность каждого кусочка была связана со множеством примет, начиная с возраста брачующихся, с тем, как прошла церемония, сколько детей родилось в браке, был ли брак счастливым, и заканчивая возрастом смерти каждого из супругов. Потому на каждой церемонии присутствовал специальный служка, который точно стенографировал всё происходящее, затем записи расшифровывались, заносились в специальную карточку вместе с данными о женихе и невесте и пополнялись в течение жизни последних.

Пороги раздавались прихожанам кусками длиною не менее ладони и не более локтя, после соответствующего пожертвования в церковную казну. Чем щедрее пожертвование, тем длиннее кусок и тем точнее он подходил под описание нуждающегося. За особо щедрое пожертвование требуемое могли искать, не только в том храме, куда обратился человек, но и по всей стране, обмен оберегами был давно налажен. Конечно, немало было простых веревочных порогов, карты на которые пестрели прочерками, такие раздавались практически бесплатно, каждый, кто бросал в корзину для пожертвований мелкую монетку, да и то строго за этим никто не следил, мог взять себе локоть.

В связи с этим было удивительно наблюдать косы из живых цветов на свадьбе у принцессы. Жених по доверенности не представлял, да и не слишком старался, как их потом будут делить и хранить, а вот каким образом невеста столь малого роста в свадебном платье будет дважды перешагивать цветочные валы, когда высота каждого доходила до колена ему, обладателю достаточно длинных ног, хотелось бы представить. Попытки вообразить эти моменты добавляли нервозности и без того взвинченному лорду.