Вожделение (СИ) - Магдеева Гузель - Страница 43

Максим развернул проволоку на крышке шампанского, потянул пробку. Я голову в плечи втянула, готовая, что он выстрелит сейчас, но не выстрелил.

Пробка плавно открылась, издав тихий хлопок, и из горлышка вырвался лёгкий дымок.

Максим налил в одну чашку, во вторую — плеснул кипятка. Там, на дне, лежал пакетик заварки с прошлого чаепития — запасы мы экономили.

— Ты не будешь? — удивилась я, принимая из его рук чашку.

— Ты забыла? — спросил он с лёгкой улыбкой, — я не пью алкоголь.

Я хотела ответить, что в такой день, как сегодня, можно было и поступиться своими принципами, но не стала. Если Ланских чего не хотел, то уговоры не помогут, это я уже поняла.

Мы чашками чокнулись, я пригубила свою.

— Желание загадывать будешь? — поинтересовался он.

— У меня одно оно. На все прошедшие новые года и на это.

— Расскажешь?

Ланских сел ближе на кровать, она скрипнула под нами, пружины провисли ещё ниже. Теперь мы сидели вплотную, соприкасаясь бёдрами, локтями.

Гудел генератор, пахло дизелем, было жарко и сухо так, что в носу немного щипало.

Но, как ни странно, я чувствовала себя почти счастливой. Вопреки всем обстоятельствам.

— Чтобы прошлое моем осталось в прошлом.

В подробности вдаваться не стала, и так все понятно было. Я это желание каждый год загадывала, и бумажки жгла, и виноградины в рот запихивала.

Но сейчас казалось — мечта совсем близко. Пока мы прячемся тут, Токтаров ловит Вадима.

Максим повернулся ко мне и легко коснулся губами моего виска.

— Так оно и будет.

Потянулся к столу. Там лежали продукты, которые он купил вместе с шампанским — немного, чтобы не привлекать лишнего внимания. Сосиски, хлеб. И мандарины.

Максим взял один из них, начал чистить. В комнате сразу запахло праздником, я улыбнулась, глядя, как в тусклом свете фонаря его тонкие сильные пальцы делят мандаринку на дольки.

Одну он протянул мне. Я на язык положила, смакуя, чувствуя, как вытекает из нее кисловато-сладкий вкус, и не было ничего не свете слаще этой мандаринки.

Я даже глаза от удовольствия прикрыла.

— Хорошо как.

Так мы и ели, каждый по дольке, не торопясь. Да и куда нам было?

Максим взглянул на наручные часы:

— Пять минут первого. Наступил новый год. Давай целоваться.

И меня к себе притянул. Губы его было сладкие, мандариновые, и поцелуй был таким же, неспешным, медленным.

Одежда наша слетела на пол и мы занимались сексом так же, словно изучая друг друга и никуда не спеша.

А после лежали вдвоем под одним одеялом. Оно все ещё пахло сыростью, но было уже сухим, теплым, почти уютным, как и объятия Максима.

Я голову к нему на плечо положила, а он водил по моим спутанным волосам пальцами, от которых пахло сексом и новым годом.

— Расскажи, как ты фирму открыл, — попросила я его. После секса тянуло пообщаться.

— Разработал одну программу. Продал ее. Разработал следующую, продал ещё дороже. Потом узнал, за сколько их перепродали мои посредники, неприятно удивился тому, как продешевил. И решил, что способен продать по такой цене сам.

— Где твои родители?

Ланских долго тянул с ответом. Я поняла, что ляпнула лишнего, но назад уже ничего не воротишь. Пока подбирала слова, как извиниться, он первым заговорил:

— О́ни живы. Здоровы. Я думаю, все у них хорошо.

— Вы не общаетесь? Если не хочешь, не говори.

— Да, не общаемся. О причинах умолчу, но это мое взвешенное решение.

— Про моих ты и так знаешь, — желая сменить вектор, сказала я, — с отцом мы никогда не жили, у него была другая семья. Мамы тоже нет…

Наверное, именно то, что меня ничего не связывало с домом, и позволило тогда сбежать по чужому паспорту.

Меня не остановила ни квартира, ни прочее наследство. Мертвым они не нужны.

И хотя в пору скитаний мне ой как требовались деньги, чтобы не попрошайничать и не перебиваться случайными заработками, я никогда не жалела о том, что все бросила и сбежала.

Это был единственный шанс избежать участи всех моих друзей, которые к тому моменту уже лежали в сырой земле.

— Скоро мы улетим. Ты и я. Начнется новая жизнь.

— Третья? — этих новых жизней было слишком много. А я хотела не новой. Своей.

— Третья, четвертая, не важно. Ты будешь со мной, Регина.

Я промолчала, но ответов ему и не требовалось.

Вскоре Ланских заснул, мне же не спалось. Я выспалась в заточении надолго вперёд, мне не хватало активности, чтобы уставать и вырубаться так же, как это делал Ланских.

Полежав немного, я поняла, что хочу в туалет.

Аккуратно выбралась из мужских объятий, поднялась под протяжный аккомпанемент кровати и оделась.

До туалета дошла с фонариком, стараясь как можно меньше светить им возле окон — свет в ночи видно издали, ни к чему лишнее внимание, даже если мы одни тут на сотни метров. Береженого бог бережет.

На обратном пути от туалета я, всё-таки, споткнулась о порог, недостаточно внимательно глядя под ноги. Упала на колени, шлепнувшись ладонями о пол. Фонарик из моих рук выпал и укатился под шкаф, свет от него подрагивал, покатываясь из стороны в сторону.

Я подползла к шкафу, протянула руку, чтобы достать фонариком, и пальцами задела что-то, завернутое в темный пластик. Подцепила ногтями, вытаскивая пакет небольшой, развернула его, ощущая неприятный привкус во рту.

Внутри лежали ключи от машины на брелке, деньги и что-то ещё, записная книжка или небольшой блокнот.

Я выудила его из пакета, раскрывая.

Это был паспорт. Мой. Тот самый, что остался в сгоревшем доме, как я считала до этой минуты.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Значит, все это время он был у Максима и он не сказал мне ни слова?

Я сглотнула, провела пальцем по связке денег, навскидку прикидывая, что там было тысяч пятьдесят, не меньше.

И брелок с ключами. Не от того автомобиля, на котором мы ездили. Другой.

— Ну и сука же ты, Ланских, — покачала я головой.

Искушение забрать паспорт назад было велико.

Слишком дорогой ценой он мне достался, без него я ощущала себя незащищенной, слабой.

Прижала паспорт к себе и замерла. Он холодный, и руки мои замёрзнуть успели. Сколько так простояла, не знаю, может пару минут, может больше.

А потом, всё-таки, переборола себя.

Сложила аккуратно все на место, стараясь не шуршать пакетом, подобрала фонарь и поднялась.

В нашей узкой комнате пенале привычный жар, как в бане. Нос закололо не то от сухого воздуха, не то от непрошеных слез. Я куртку теплую скинула, на спинку стула повесила и полезла через Максима на кровать.

Пружины скрипнули, Ланских объятия свои раскрыл, пуская меня в тепло. Только теперь мне с ним снова было неспокойно, я себя ощущала птицей, пойманной в силки,

и рука его, что поверх одеяла меня обнимала, воспринималась совсем иначе.

— Что случилось? — спросил Максим, не открывая глаз. Его шепот теплым дыханием касался моего уха, руки прижимали ещё сильнее к себе.

— Споткнулась, — тихо ответила я.

Закрыла глаза, заставляя тело расслабиться, но напряжение не отступало. Я ощущала свое тело запрятанным под, хитиновой броней, твердой, жёсткой и неподвижной.

В этой скорлупе было легче принимать тот факт, что Ланских — не мой союзник. У него свои цели.

Иначе бы он паспорт отдал мне сразу.

Наличие денег вопросов не вызвало, это как раз удивляло меньше всего. А вот ключи от автомобиля…

Сдавалось мне, что он вовсе не пешком покидал поселок и не на себе тащил горючее. Если у нас была другая машина, тогда выехать отсюда труда не составит, и не обязательно было мёрзнуть в этом богом забытом месте.

Я ещё долго варилась в своих мыслях, вслушиваясь в мерное дыхание Максима. Я злилась на него, и если там, в коридоре, едва найдя свою пропажу, мои чувства зашкаливали, то сейчас мысли скатились до того, что я начала искать ему оправдания.