Я твоя тень (СИ) - Дэнс Натаэль - Страница 52

Ты отскочил от меня в сторону, как от чумного. Я думал извиниться, но вспомнил, что уже недавно делал это. Постоянно просить прощения, пусть даже за разные вещи, наверное, выглядит более жалко, чем сами вещи, за которые это прощение просишь. И так же понятно, что я не специально.

Ты ничего не сказал по поводу моих манер. После того, как с восстановлением грима было покончено, ты достал из сумки флакон с распылителем и густо побрызгал меня. В это момент у тебя за плечом появилась Мона.

— Ты что делаешь? — возмутилась она. — Это же лак для волос!

— Ну и что? Стойкая фиксация же, должно и на грим сработать.

— А ничего, что так никто не делает? — Мона отобрала у тебя флакон, краски и побросала всё обратно в сумку.

Когда на сцену ушла пятая группа, ребята, наконец, собрались в гримёрке все вместе. Мы немного подождали, а потом потихоньку пошли к сцене. Нильс с Россом прихватили свои гитары, Мона — палочки, а Лайк достала из сумки бумажный лист и тоже взяла с собой. По дороге выяснилось, что она где-то успела распечатать ноты. Нильс заставил её оставить бумажку в гримёрке, чтобы не позориться. Лайк немного попротестовала, но Нильс заверил, что она не забудет ноты, потому что он так сказал. Не знаю, это убедило Лайк или что-то другое, но ноты она сложила в несколько раз, сунула в карман и пообещала не доставать. Мне было приятно, что я волновался не один.

И вот наступил момент икс. Наши предшественники под свист и одобрительный крики вернулись со сцены, настала наша очередь. Первыми на сцену пошли девочки, затем Нильс и Росс. Я хотел вклиниться между ними, но ты поймал меня за руку и остановил. Мол, солист должен выходить последним. Лично мне это казалось излишним, кто я такой, чтобы томить публику в ожидании моего пафосного появления, но раз ты так решил, так и будет.

Появление ребят на сцене сопроводило редкие одобрительные возгласы. Может быть, это кричали друзья Нильса и остальных, а, может, просто слушатели по инерции. Я услышал начало нашей первой песни и дёрнулся, но ты опять остановил меня. На этот раз мои нервы сдали, и я стал вырываться. Ты же обхватил меня обеими руками и прижал своим щуплым телом к стене. Все, кто торчал за сценой, косо на нас посмотрели, но тебе, как обычно, было наплевать.

Я недоумевал, сколько ты продержишь меня? Скоро уже моё вступление, а я даже не знаю толком расположение ребят на сцене, где стоит микрофон, и как он работает. Когда оставалось четыре такта до моего вступления, я собрал все силы, оттолкнул тебя и выбежал на сцену. Примерно на секунду до моего на ней появления я услышал, как ты упал, и подумал, а вдруг вместо меня там уже кто-то есть? Но мои ноги уже было не остановить.

Первое, что я увидел, это толпу людей под сценой, окрашенную в разные оттенки светомузыки. Я нашёл глазами стойку с микрофоном, заметил на лицах ребят растерянность, сменившуюся облегчением, и произнёс первое слово песни ровно в тот момент, когда и должен был. Какое впечатление я произвёл на публику, и произвёл ли его вообще, я не заметил. Мой голос очень странно звучал из усилителей, будто это и не я пел вовсе. Громче всего я слышал собственный пульс, стучавший в голове на полдоли медленнее ритма, задаваемого Моной.

Когда песня закончилась, и стихли последние ноты, я подумал, что самое сложное уже позади, но я ошибся. Я обернулся назад, ища глазами Нильса, потому что совершенно забыл, что мы исполняем дальше. Но вместо подсказки я заметил, как ты манишь меня к себе. Я понятия не имел, как будет выглядеть, если я уйду со сцены, но ты звал так настойчиво, что у меня просто не было выбора.

— Молодец, — похвалил ты. Я бы обрадовался, но в тот момент мне было не до принятия комплиментов. — А теперь ты должен впечатлить их, чтобы запомнили. Понимаешь? — я кивнул, хотя даже не догадывался, что конкретно для этого надо.

Тем временем Нильс представил нашу группу, немного поболтал с публикой и объявил следующую. На этот раз ты не стал задерживать меня, зато я не жаждал идти назад, уже успев вкусить «бремя славы» и заодно ломая мозг в поисках идеи для впечатления зрителей. Тебе даже пришлось напомнить, что меня ждут. Но я всё тормозил, понимая, что если я сейчас не выйду, то вообще сбегу и, в то же время, не понимая, как заставить себя вынести своё тело к людям.

— Давай помогу, — предложил ты, очевидно, видя моё замешательство.

Я решительно шагнул к тебе, ожидая, что ты скажешь лёгкий и эффективный способ произведения впечатления на публику. Ты толкнул меня к стене, а потом поцеловал в губы. Я сообразил, что происходит только через несколько секунд. Я толкнул тебя так, что ты отлетел к противоположной стене. В любой другой момент, я бы тут же ужасно пожалел о содеянном, попытался бы загладить свою вину, боясь потерять твоё расположение. Но тогда я был настолько зол на тебя, что даже не обернулся, а на сцене готов был совершить любые глупости. Психологический барьер пропал, и я понял, что могу делать, что угодно, люди всё равно там, внизу, и не помешают мне. Это был мой вечер.

Я схватил микрофон и поддался магии музыки. Мелодии в наших песнях, благодаря инициативе Нильса, имели сюрреалистическое звучание и вводили в лёгкий транс. Я закрыл глаза и впустил музыку в каждую клеточку своего тела. Стоять в одной точке и вопить под музыку я уже физически не мог, поэтому пустился в безумный пляс, наплевав, как нелепо я могу выглядеть со стороны. Я вспоминал движения, выученные на танцах с Джеммой, как раздевался по твоему заданию перед людьми в парке, как пел в школьном театре песни, созданные тобой. Зал для меня перестал существовать, сцена тоже. В моём мире существовал только я, музыка и слова. Я стал литературным героем песни, ожил в придуманной тобой реальности, и ничто другое было неважно.

Я вложил в своё выступление всю злость на тебя и отдал всю энергию. Со сцены я уходил на ватных ногах, не вполне понимая, где я и кто я, и мечтая только поскорее оказаться в постели.

Особенно ничего не изменилось с того вечера, да и не должно было. Всё, что я отдал залу, все те переживания, который испытал, растворились в суровой повседневности. Спроси меня кто-нибудь пару недель назад, я бы, не задумываясь, ответил, что человек, который выступал на настоящем рок-концерте, не может быть совсем таким же, какими являются остальные, обычные люди. Теперь же всё выглядело совершенно иначе. Концерт? Ну, и что? Подумаешь, всего один-единственный. Это ничего не значит. Я ни на грамм не лучше меня позавчерашнего. Даже, несмотря на то, что я выступал в составе твоей группы.

После концерта ни у кого из группы даже в голову не пришло остаться и досмотреть концерт из зрительного зала, как простые смертные. Ребята предпочли отправиться в бар отмечать событие. Я же слишком плохо себя чувствовал, чтобы присоединиться, да меня никто и не звал, если быть честным. Все ушли, а я как сидел в углу гримёрки на полу, так и пробыл там до тех пор, пока меня не выгнали сотрудники клуба. Плохо понимая, что мне нужно делать, чтобы попасть домой, я поплёлся по улицам города так и не смыв грим. Максимум, на что я оказался способным, это накинуть на себя пальто поверх всего, что на мне было.

Странно, но после того, чем ты угостил меня перед выступлением в баре, я чувствовал себя намного лучше. Может, именно поэтому так много музыкантов связывают свою жизнь с запрещёнными веществами и алкоголем? Что-то подсказывало, что мне это не поможет, но я всё равно заглянул в первую попавшуюся забегаловку, где заказал первое попавшееся горячее блюдо и несколько рюмок водки. Наверное, грим сыграл свою роль, потому что документы у меня даже не спросили.

Довольно быстро я заметил, что на мой нестандартный внешний вид почти никто внимания не обращает. Более того, меня самого, похоже, кроме официанта никто не заметил. Не знаю, чего я хотел, чтобы в меня тыкали пальцем и посмеивались или говорили «ух ты, вот это да». Но чуть дольше, чем мимолётный взгляд вскользь, я способен был вызвать, только в упор пялясь на прохожих. А в забегаловке и это не помогало.