Моя (не) на одну ночь. Бесконтрактная любовь (СИ) - Тоцка Тала - Страница 42

Снаружи сыпался снег, под ними пролетали занесенные снегом ели. И только когда вертолет начал снижаться, до Ольги дошло.

— Вы что, меня здесь хотите высадить? Вы нормальные, эй!

— Ты пойдешь с Давидом, — странным голосом сказал Аверин.

— Коляска не пройдет по сугробам, — таким же странным голосом возразил Давид. — С Олей пойдет Антон.

— Да щас, — Голубых любовно погладил гладкий корпус и поднял глаза на Давида. — Ты соображаешь, что говоришь? Куда гражданским дальше?

Они оба уставились на Аверина. Тот с жадностью смотрел на оружие в руках Антона.

— Дай посмотреть.

— Посади машину, потом смотри. И только из моих рук, — предупредил Антон, а Оля только моргала. Она вообще знает этого человека?

— Это что? — спросила Антона.

— Гранатомет, — ответил Давид.

— Гражданские, на выход, — скомандовал Голубых, когда вертолет завис над землей. Точнее, сугробом.

— Антон, ты… — начал было Давид, но тот его осадил.

— Лейтенант Данилевский, выполнять приказы старших по званию!

— Слушаюсь, старлей, — нехотя протянул тот и забрал из рук Голубых гранатомет.

Антон перелез на место пилота, а Аверин спрыгнул вниз в сугроб.

— Оля, прыгай, я тебя поймаю, — крикнул он, стараясь перекричать шум лопастей.

— Прости, я не должен был тебя впутывать. Но я так хотел встретить с тобой Новый год, — Давид схватил ее в охапку и поцеловал. Она заглянула в его напряженное лицо, но увидела там лишь мужчину, который мыслями был уже за сотни километров отсюда.

Закрыла руками уши, зажмурилась и прыгнула. Костя поймал ее и прижал к груди голову, накрыв руками ее руки. И когда вертолет исчез в ночном небе, они остались вдвоем посреди темного леса в звенящей тишине, которую нарушал только скрип снега под ногами.

— Теперь надо идти быстро, здесь недалеко, — сказал Костя, крепко беря ее за руку.

Она огляделась на заснеженные елки, посмотрела на Костю и разревелась.

Почему-то Оля думала, что он начнет ругаться, но Аверин привлек ее к себе и быстро вытер мокрые щеки.

— Мы потом с тобой вместе поплачем, милая, я тебе обещаю, но сейчас нам надо найти зимовку. Нас высадили почти рядом, потерпи, моя девочка!

Это его «милая и «моя девочка» прозвучали так непривычно ласково, что Оля чуть снова не разревелась. Но щеки уже начинало пощипывать, и она ограничилась жалобным хлюпаньем.

Аверин шел впереди, при этом не выпуская Олину руку. Нетронутый снег в лунном свете казался гладким как бархат, но это не спасало его от Кости, который размашистым шагом безжалостно протаптывал для нее широкую траншею.

И все равно было холодно. Подол платья облепил снег, доходивший до колен. Он холодил ноги в тонких капроновых колготках, и ей вдруг вспомнился любимый с детства фильм-сказка «Морозко».

В отличие от подруг и младшей сестры, симпатии маленькой Оли всегда были на стороне бабкиной дочки Марфушеньки. Потому что отвечать положительно на вопрос «Тепло ли тебе, девица?» в условиях намеренного понижения температуры явно неадекватным Морозом было чревато общим переохлаждением организма с вероятным обморожением конечностей и открытых участков тела.

Хорошо, что сейчас не было кому задать Оле подобный вопрос!

И все равно она чувствовала, что замерзает. Аверин смотрел на часы, в телефон, в небо, по сторонам. Если бы он рухнул в снег и припал ухом к земле, она бы вообще не удивилась.

— Костя, я уже не могу, — проговорила, еле ворочая языком. Он обернулся, сузил глаза и остановился. Схватил за печи.

— Посмотри на меня, Оля, — в его голосе ей почудился страх. — Милая, держись, ты же такая стойкая, смелая девочка!

Она хотела кивнуть, но только судорожно вдохнула. И тогда Костя стащил с нее шубу, намотал ей на голову как платок, стянул свое пижонское пальто и завернул в него Олю. Поднял на руки и понес, крепко прижав к себе

— Держись, моя маленькая, осталось совсем немного. Мы почти пришли.

То ли аверинское пальто было теплым, то ли его аромат укутал ее как кокон, но Оле сразу стало теплее.

Они и правда шли недолго. Когда Костя ввалился с ней в низенький домик, в котором пахло дровами и сеном, Оле даже не верилось. Казалось, они всю ночь будут брести по колено в снегу.

Костя усадил ее на скамейку, включил фонарик на телефоне и осмотрелся. Все его движения были быстрыми и собранными, ничего лишнего.

Взял с полки емкость, плеснул жидкость в темную дыру в стене, чиркнул спичкой, и языки пламени вмиг облизали длинные поленья.

Дыра оказалась очагом утопленного в стену камина. Перед ним на полу лежал толстый ковер, изображающий шкуру медведя. Костя еще чиркнул спичкой и зажег несколько толстых свечей в прямоугольном подсвечнике. А затем протянул Оле плоскую металлическую фляжку.

— Сделай глоток или два. Не больше.

Внутренности сначала обожгло, а потом тепло потекло по телу, как будто ей ввели его внутривенно.

— Платье нужно снять, — Костя развернул пальто и стянул с Олиной головы шубу.

Никогда еще ее не раздевали так безучастно и безэмоционально. Как манекен. Она и не сопротивлялась, правда, колготы поспешила снять сама. Увидев покрасневшие ноги, Костя выдохнул с облегчением. Оля тоже. Значит, не отморозила.

Он пододвинул ногой большой ящик, достал пачку прямоугольных пакетов и принялся по одному разрывать упаковку, вынимая плоские мешочки.

— Это термопакеты, самонагревающиеся грелки для тела, — ответил на немой вопрос.

Он встряхивал их по одному и вкладывал Оле в руки, подмышки, запихнул две штуки за бретели бюстгалтера.

— Тепло! — в изумлении прошептала Оля и радостно вскинулась на Аверина. — Костя, они правда греют!

Тот ухмыльнулся, достал из ящика большие теплые носки, больше похожие на рождественские подарочные сапоги, и такие же большие рукавицы.

— Тут все мужское и большого размера, — сказал, будто извиняясь.

Приложил пакеты к Олиным ступням, натянул носки. Она быстро сунула ладошки с грелками в рукавицы. Он погрел руки о пакеты и принялся осторожно растирать ей ноги, бока и плечи теплыми шершавыми ладонями.

Так же размеренно и бесстрастно, как и раздевал. Смочил ладони из фляжки и стал растирать интенсивнее. Он доходил до самого основания ног, но продолжал сохранять хладнокровный и безучастный вид.

Оля поняла, что больше не в силах этого вынести.

— Все, Костя, — остановила, поймав за руки, — я согрелась. Тебе тоже нужно просушить брюки и налепить грелки.

— Так высохнут, — сказал он подозрительно сиплым голосом. Неужели успел простыть? Как жалко…

Костя завернул ее в толстенный плед, который взял с полки, тянувшейся по всему периметру домика, поднял на руки и усадил у самого камина.

— Все, грейся.

— Дай мою шубу, — попросила она, хватая его за полу пиджака.

Закуталась с головой и привалилась к теплой стенке, зарывшись носом в мех.

— Ты как домик, — засмеялся Аверин, разрывая очередную упаковку с термопакетом. — Может, тебя еще накрыть сверху моим пальто? Или спальным мешком?

— Не надо, — ответила Оля глухо из своего укрытия. Она в самом деле чувствовала себя как в домике.

Костя сунул пару термопакетов в носки и за ремень брюк. Снял пиджак, рубашку и энергично растер тело, смачивая руки из фляжки. Отпивать из фляжки тоже не забывал.

— Ты так и собираешься ходить голым? — недовольно спросила она, и Аверин снова рассмеялся.

— У меня ощущение, будто это звучит мой внутренний голос. Нет, милая, я сейчас оденусь и заварю нам чай. Буду тебя отпаивать теплым чаем с сахаром.

— Ты что, совсем не замерз? — она даже высунула голову из своего укрытия.

— Я успел согреться, — он натянул рубашку и не спеша застегнул пуговицы.

— Откуда это все? — спросила Оля, указав глазами на камин. — Дрова, грелки, носки. Пледы.

— Это зимовка на манер охотничьего домика, — Костя снял с полки чайник, откинул крышку очередного ящика и достал пластиковую бутылку с водой. Восхищенно присвистнул. — Даже не замерзла! Вот что значит, Европа. Все у них предусмотрено и разложено по полочкам… Зимовки строятся для заблудившихся туристов, Оленька, и прибившихся авантюристов. Таких как мы с тобой.