Разведка боем (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 16

Воскресный вечер. На Стрите — аншлаг. Тысячи американцев торопятся сжечь свои доллары в домне азарта.

И в зале аншлаг. Свободных мест и прежде не было, но сегодня принесли ещё три десятка стульев — складных. Поставили в проходах, у сцены. Вчерашнее событие подстегнуло интерес к игре. Вдруг сегодня тоже будут бросаться продуктами?

Но вряд ли. По условию принятого ультиматума, в таком случае матч прекращается, а призовой фонд — полностью! — делится пополам. Для устроителей одни убытки. Вот они и наняли охранников, и усадили их среди публики. А ещё с дюжину, в униформе, стоят у проходов и входов. Случись заварушка, хулиганам не уйти.

Дождался Фишера. Тот был в новом костюме. Синем. А я в смокинге номер два. Прямо хоть на обложку журнала обоих.

И очень может быть!

Пять минут нас фотографировали. А мы терпели — таковы условия матча. Паблисити! Реклама то есть. Особого рода. В Лас-Вегасе играют лучшие шахматисты сверхдержав — США и СССР. И тот, кто посетил это событие, прикоснулся к Истории!

Но для меня фотографирование немногим лучше вчерашнего помидорного обстрела. Да, одежда не пачкается, замечательно. Но фотовспышки слепят, и слепят сильно. Смотришь на доску, а вместо фигур видишь ну просто непонятно что. Временно, да. Но время в шахматах очень ценный ресурс.

Вижу, и Фишер моргает. Тоже недоволен.

— Я ничего не вижу, — говорю ему.

— Я тоже, — ответил он и подозвал судью. Сказал, что нужно отложить начало партии до тех пор, пока не восстановится зрение.

И судья согласился. Спорить с Фишером себе дороже.

Через пару минут Фишер спросил, вернулось ли ко мне зрение. Вернулось, ответил я. Фишер выждал ещё минуту, подозвал судью, и тот пустил часы.

Партия началась. Фишер сыграл с4. Через пять ходов стало ясно, что играем славянскую защиту.

Выбор дебюта — в первой русская партия, во второй славянская, я сделал не ради ложно понимаемого патриотизма, а просто это хорошие дебюты. Скажу больше — отличные дебюты. Очень надёжные. Как автомат Калашникова. Разумеется, когда их играет знаток.

Но Фишера мой выбор не смутил. Он был настроен на борьбу. Да и пора бы, сегодня заканчивается первая четверть турнира.

Порой пишут, что шахматы — игра военная. В упрощенном, конечно, виде, на шахматной доске разыгрывается битва.

Я так не думаю.

Я думаю, что шахматы — игра политическая. Мадридский двор. Или романовский. Две группы влияния. Интриги. Заговоры. Смещение неугодных и назначение на ключевые посты угодных. И в итоге либо геморроидальная колика табакеркой в висок, либо ура Елизавете, дщери Петра!

Но пусть военная, пусть. Сам я человек сугубо мирный, насколько вообще можно быть мирным человеком в нашем Отечестве, где весь народ прошёл через войну. Но знаю: для решающего наступления необходимо трехкратное превосходство в силах.

А на доске, во всяком случае, вначале — абсолютное равенство. У каждого по восемь пешек, по паре коней, слонов, ладей, и ещё ферзь и король.

Где взять трехкратное превосходство?

А здесь же и взять.

Превосходство достигается не на доске в целом, а на её ограниченном участке. Например, в центре. Или на определенной вертикали. Горизонтали. Иногда даже на одной клетке.

И вот Фишер исподволь, неявно готовит наступление. Подтягивает силы. Скрытно. То есть все ходы видны и сопернику, то есть мне, и залу, и даже миру — по телефону спортивный журналист передает их на радиостанцию, а оттуда уже новость летит по свету. Но вот понять смысл хода, с виду совершенно невинного — в этом и есть суть гроссмейстерских шахмат. И мастерских. И даже любители порой находят великолепные идеи.

Тут две стратегии: парировать угрозы соперника и создавать угрозы собственные.

В первом случае противник целится на пункт в6, а мы его защитим. Он трижды нацелится, а мы трижды защитим. Или даже четырежды, для надёжности. Во втором — он целится на в6, а мы на е4. И — кто раньше, посчитаем, состоятельные кроты.

На практике это сочетается: и защита, и нападение. И если кто-то сумел приблизиться к Великой Гармонии, тот и побеждает. Но нередко нападение и защита уравновешивают друг друга. Ничья в шахматах — результат не случайный, а закономерный. Вот коса, а вот камень.

Фишер играл хорошо. Очень хорошо. Ни одного сомнительного хода — на мой взгляд.

Но и я не плошал. Защищался и — тихонько-тихонько — готовился к контрнаступлению.

Фишер это видел, и очертя голову вперед не лез. Готовился парировать готовящееся контрнаступление. Я это тоже видел, и готовился наступать против готовящегося парирования готовящегося контрнаступления.

И далее, и далее, и далее. До бесконечности.

Утомительно, да.

Играю, думаю, считаю, а глаза нет-нет, а в сторону зала смотрят: нет ли там бузотёров. И Фишер, вижу, тоже настороже. Как камешек в ботинке — воспоминания о вчерашнем. Отвлекают. Мешают.

Фишер учёл уроки первой партии, и до сто тридцатого хода тянуть не хотел.

Серия разменов, после чего на доске не только совершенно равная позиция, но и простая.

И Фишер предложил ничью. Сорок девять ходов победителя не выявили, не выявят и шестьдесят.

Я согласился. Ещё бы не согласиться — бодрость стремительно покидала меня. Хотелось спать. Всё больше и больше. Тут шанс сделать глупую ошибку, обдёрнутся, возрастает многократно. Нет, с чаем нужно осторожно.

Мы обменялись рукопожатиями. Нас опять фотографировали.

Сейчас-то ладно, сейчас можно. И сонливость эти вспышки прогоняют.

У Котова я читал, что шахматисты — народ суеверный. Чтут приметы, угождают приметам, преклоняются перед приметами.

Чувствую, что и сам я не прочь стать немножко суеверным.

Потому мы пошли в казино. Сыграть по маленькой. Умилостивить фортуну. Тридцать фишек по десять долларов, десять ставок каждому. А я посмотрю. Ну, проиграем долларов десять или двадцать, не беда. В кино сходить тоже денег стоит. А тут — интереснее. Кино мы и в Чернозёмске посмотреть сумеем.

Впрочем, отчего бы вообще не погулять? Завтра день отдыха.

И, что важнее, я понял, как мне играть дальше. К чему стремиться, чего избегать.

Но — никому не скажу. До поры.

Кто знает — молчит.

Глава 8

9 сентября 1974 года, понедельник

ОТДЫХ ПО ЛАС-ВЕГАССКИ

— Какую позицию вы занимаете в вопросе репатриации евреев?

Я оглядел вопрошавшего. Студент, как студент. Лохматый. Одет неряшливо.

А начиналось так хорошо…

Надежда и Ольга договорились о нашем выступлении в Дискуссионном Клубе местного университета. Тема привычная: «Развитие навыков эффективного мышления». Хотели поговорить и о студенческой жизни вообще. Ради мира и взаимопонимания. И потому после завтрака сели в жёлтый Чекер, и поехали в кампус. То есть в университетский городок. Он недалеко, мили три. В Парадайзе, суть в Раю. Так район города называется. Собственно, даже отдельный город.

Солнце яркое, небо линялое. Но чуть прохладнее вчерашнего. Да и привыкать стал.

Приехали. Осмотрели здание. В холле — портреты прославленных выпускников. Нобелевских лауреатов нет. Но есть баскетболисты.

Понятно, кого они здесь готовят.

В зале человек семьдесят. Я рассказал о принципах эффективного мышления и способах его достижения. И о шахматах, как модели проверки результатов. Ждал толковых вопросов, университет ведь, а не пивная.

А тут первый же вопрос — о репатриации евреев. Ну какое отношение мы имеем к репатриации? Нашли у кого спрашивать.

— Скажу прямо: при въезде в страну я дал обязательство не расшатывать устои Соединенных Штатов Америки. Ну, что-то вроде этого. И потому отвечать на ваш вопрос мне сложно. К тому же я не знаю, почему ваше правительство препятствует выезду евреев из Соединенных Штатов Америки в Израиль. Не знаю.

— Э… Я не… Я о советских евреях говорю, — чуть сбился вопрошавший.