Могильщики талантов (СИ) - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 43

— Ужас, — Астролягов вернул книжку.

— Давай, подпишу, — восторг Игоря было не унять.

— Нет-нет, — по глубочайшей тоске в глазах было видно хоть и начинающего, но уработавшегося сотрудника. — Автору — авторские, кесарю — кесарево, а покойным — рай.

Григорию автор даже предлагать не стал.

— Удачная книжка получилась, — сказал тот, возвращая экземпляр. — В макете была, гм… шоколад шоколадом, а тут плёнка легла, затемнила цвета чуток, и получилось очень стильно. Как будто держишь в руках, гм… шоколад для богатых.

— Да, удалась, — с невыносимой скромностью сверхчеловека перед простолюдинами, за что хотелось немедленно поднять его на вилы, признал автор. — Думаю, скоро придётся допечатывать.

Григорий закряхтел.

— Это потому что социальная фантастика сейчас в ходу, — быстро добавил Игорь. — Дистопия, драма и всякое такое.

Григорий громко прокашлялся.

— Я могу написать… — с расстановкой прохрипел он. — Драму, мать её, «Три сестры». Я с ними вырос. Я могу написать даже похлеще Джеральда Даррела — «Чурки, звери и другие члены моей семьи».

— Тебе грех жаловаться, — напомнил о чём-то Игорь. Астролягов навострил уши, но добавки не дождался.

— Сколько у тебя премий? — спросил он.

— Три.

— А книга пятая?

— Так вышло… — с горечью признал Игорь. — Я бы и за прошлую получил, но меня откровенно прокатили. Премию договорились вручить мэтру только за то, что он на «Интерпресскон» согласился приехать.

— Как далёк я от ваших тусовок.

— И слава Богу, — вздохнул Тантлевский и туманно добавил: — Если можешь не лезть — не лезь туда, куда пьяный слесарь восьмигранный болт не суёт.

Что это такие за поганые места и какими ещё бывают болты, семигранными или девятигранными, Астролягов как человек с гуманитарным образованием счёл для себя за лучшее не выяснять.

— Ты действительно хорошо пишешь? — спросил он.

— Почитай, — кивнул на книжку Игорь.

— Я лучше на слово поверю, — поспешно заявил Алексей. — Чем ты их цепляешь?

— Крючками, — Игорь был неуязвим в своей непогрешимости. — Я сначала делал упор на стиль, как ты мне давно посоветовал, а потом перевёл акцент на извлечение читательских эмоций и восстановление справедливости.

В его словах чувствовалась такая недосказанность, что Тантлевский поторопился объяснить:

— Я моделирую в романе ситуации, которые вызовут гарантированный отклик в читательской душе. Вопиющая несправедливость вызывает гнев в отношении злых сил и сопереживание к страдающему герою, а спасение очень слабого вызывает у читателя умиление, к которому добавляется симпатия в отношении спасителя — героя опять же.

— Экая ты продуманная сволочь, — сказал Григорий.

— Я - знаток человеческих душ, — Тантлевский сиял, как новый пятак. — Писать назло читателю, чтобы гарантированно его позлить, значит, приковать его внимание к своему тексту и с большой вероятностью заполучить поклонника. Ещё одного в армию поклонников. На радость начальству, получающему ещё одного потребителя в армию покупателей.

— Если бы я не знал, кто ты, я бы подумал, что ты пендос, — отрубил расстроенный Григорий.

— На тебя приятно смотреть! — умилился Игорь. — Хотя бы для этого надо писать бестселлеры. Ну, кроме кучи денег, разумеется. Спасибо, пацаны, что мы работаем вместе!

К обеду стали готовиться заранее. Подтянулись в контору Ринат и Дима, будто специально зашли в издательство пожрать. Заглянула Ната с вопрошающим видом и безмолвно исчезла. Игорь обходился без телефона, общаясь с коллегами по электронной почте. К половине третьего редакторы стали проявлять нетерпение, но твёрдо выждали джентльменские пятнадцать минут и все разом, не сговариваясь, поднялись, накинули пальто, куртки и повалили на выход. Без десяти минут три сели за стол в «Мюнхенской пивной». Игорь сразу заказал литр шнапса, прочее отложили до полного сбора. Ровно в пятнадцать часов дверь заведения открылась, мельком увидели Нату, которая пропустила вперёд…

— Катя!

Девушка-бульдожка проскакала по ступенькам и ринулась к столу. Коллеги бросились приветствовать её и поздравлять с возвращением, а Катя совала по-мужски руку и в меру сил жала пальцы.

— Ни за что бы не подумала, что по вам так соскучусь, — с энергичной прямотой сообщила она.

— Мы тоже не думали, — подтвердил Ринат. — И не скучали.

Ната скромно и незаметно появилась возле стола, расстёгивала шубку. Астролягов бросился ей помогать, но опоздал. Зато он увидел на стене фотографию Гиммлера с люгером на каких-то спортивных соревнованиях, и не смог вспомнить, была ли она тут раньше. Мюнхенская пивная с течением времени преображалась, как не стояла на месте редакция «Напалма», и это было свидетельством, что оба заведения живы.

— Ты прекрасно отдохнула дома, я готов поменяться с тобой на месяц, — с фальшивым энтузиазмом воскликнул Игорь.

По всему было видно, что месяц он с куда большим удовольствием провёл бы в больничной палате, лишь бы не в кругу семьи. Ещё лучше — в Доме творчества.

— Не убедил, — язвительно отпустила Катя. — Я только что больничный отмотала.

Она кинула на скамью пальтишко и села возле него.

— Признавайтесь, что без меня натворили?

— Книжек наиздавали, — промямлил Ринат.

— Опять? — возмутилась Катя.

— Ничего не поделаешь, — Игорь, между тем, деловито позвякивал горлышком бутылки по краям стопок, расфасовывая. — По этой причине мы и собрались. А ты думала, тебя встречать?

Первый тост подняли за Катю, а она обвела всех горящим взором и добавила:

— За то, что с нами нет авторов!

А потом шарахнула шнапс как воду. Сразу же, вслед за ней, опрокинула стопку Ната и по обычаю своему даже не выдохнула.

— Упаковали твоего графомана? — спросил Дима.

— Отпустили под подписку. Скоро суд будет.

— Суд — это хорошо. Пусть графоманы знают, что истерика в издательстве ничего, кроме подмоги редактору, не вызывает.

— Очень хорошо, — девушка-бульдожка провела пальцами возле щеки, но не коснулась лица — выработалась привычка. — На меня судья как посмотрит, так сразу отмерит этому козлу на полную катушку. Судья — женщина, кстати, так что всё в шоколаде. Автор детской городской прозы дальше будет про петушков сочинять. На собственном опыте, мать его перемать!

От переполнявших чувств она разрумянилась.

— Гм, вообще-то сегодня я в некотором роде автор, — Игорь смутился, но не стал скрывать. — Обмываем мою новую книгу.

— Как называется?

— «Шоколад для бедных», — смутился Игорь.

— Разыгрываешь?

Игорь полез в сумку. С недоверием Катя изучала обложку. Потом фыркнула, протянула экземпляр.

— Давай, я тебе подпишу! — запросил творец.

— Нет.

Обстоятельный Дима тем временем разлил по второй и сказал:

— За нашего продуктивного автора!

И все дружно подняли стопари за товарища и начальника, но не за писателя, у которого стало на одну книгу больше. Это было видно общему по выражению отстранённости, тронувшему лица коллег. Одна Катя осталась искренней.

— Авторов надо уничтожать как бешеных собак, — прорычала, откашливаясь после водки.

За время больничного она сильно изменилась. Это чувствовалось по ухватке, по повадке. Даже по осанке Катя сделалась как-то сутулее и собраннее, будто изготовившийся к прыжку бульдог. Широкий красный шрам, ниже которого левая щека заметно обвисла на коже без поддержки мускулов, Катю не портил. Её с самого рождения ничем нельзя было изуродовать. Шрам придал Кате яркости. Астролягов прямо залюбовался.

— Даже талантливых?

— Когда у нас было иначе? — огрызнулась Катя. — Чем автор талантливее, тем надёжней мы его губим своими правками, низкими гонорарами и неумелыми продажами. Зато всякая бездарь цветёт и пахнет. Мы сами вытягиваем в печать графоманов, прилагая немыслимые усилия. Зачем тянуть вверх таланты? Талант сам пробиться может, если он настоящий талант. Не пробился, значит, слабак и жди порицания. А вот заведомого бездаря надо пожалеть, помочь ему, ведь он же убогонький и сам не справится. Да, Игорь?