Преступление и наказание (СИ) - Наконев Владимир - Страница 30

На следующий день я написал жалобу директору тюрьмы для моего товарища-экссоветянина. В ней он сообщал, что от этих гамбургеров у него приключились понос и рвота. А сам я, от себя лично, отправил директору письмо в закрытом конверте:

Со следующего дня зэки начали пить по утрам более сладкий кофе и, иногда, наслаждаться кусочком маргарина, который в других тюрьмах выдаётся ежедневно.

В дальнейшем питание зэков значительно улучшилось. «Значит, директор тюрьмы Кастейон-2 серьёзно воспринял моё предупреждение», — подумал я. И ошибся. Потому что тюремное меню снова скатилось к свинской кормёжке. Злые языки утверждают, что во время улучшения кормёжки тюрьму навещала мадридская инспекция.

Тот год закончился большой ротацией тюремного персонала. Было заменено более половины охранников, работающих с зэками и две трети работников администрации. Никто из зэков-старожилов не помнил таких масштабных изменений. Директор сохранил кресло под своим задом.

Испания — это цивилизованная европейская страна. Тюрьма в Испании — это тюрьма в европейской цивилизованной стране. В этой тюрьме можно легально получить наркотики, которыми «пациенты» умудряются устроить «передоз». В тюрьме с уважением относятся к политикам, педофилам, хроническим больным, мусульманам и вегетарианцам. В тюрьме есть диета. Попросил я диету, поскольку питаться тем, что давали всем, было невозможно. И совсем не потому, что варево было больше предназначено для свиней, а не высшему классу приматов, этим меня не удивишь. Еда была пересолёная, а это меня убивало. Правда, постепенно.

Записали меня на диету без жира и соли, но первым делом отобрали сладкое. Перестали давать булочки, мороженое, ванильные или шоколадные кремы и оставили без единственного источника калия — пасты из какао. Бананы и раньше получали только наркоманы и мусульмане.

Я решил не возникать, понимая, что «не всё скоту масленница» и, так же молча перенёс и половинное уменьшение пайки хлеба: меньше изжоги будет. Работать-то не заставляют!

Но еда опять стала пересолёная, Сказал об этом доктору и услышав ответ, что она к кухне никаким боком…

Потом пожаловался медсестре, что позволило увеличить срок безсолевого питания ещё на одну неделю. Рецедивисты на кухне не унимались и снова, сначала понемногу, а потом и совсем не понемногу, еда перестала быть диетической. Хотя администрация и продолжала её считать таковой и, регулярно, по кличу «Диета!» я заходил в столовую, получал пайку, пробовал и переворачивал эту гадость мусорный бак. Больных коленей больше не хотелось.

Беру бланк рапорта и пишу: «Директору. Прошу, чтобы кто-нибудь, наконец, мне ответил: кто этой тюрьме отвечает за диету? Я просил диету без соли, а еда продолжает быть солёной. И ней больше соли, чем в обычной еде. Доктор мне сказала, что это не её область, а после моей жалобы медсестре, несолёная еда была всего несколько дней. С Уважением.» И расписался.

Вот только не знаю, умеет ли он читать. Вряд ли. Он раньше был директором в другой тюрьме, неподалёку. Потом его понизили за взятки от зэков, переведя в эту тюрьму начальником службы безопасности. И вот теперь он снова директор, заменив директоршу, которую, в свою очередь, тоже куда-то перевели, за то, что стало зашкаливать количество трупов. Не выживают лица испанской национальности в своей собственной пенитенциарной системе.

Тюрьма Албокассер (провинция Кастейон) — новая — ей ещё нет десяти лет, но уже пользуется дурной славой среди лиц, осмелившихся вступить в конфликт с законом. Здесь не только исправляют нехороших, с точки зрения воспитателей, зэков, не только заставляют отрабатывать наказание прштрафившихся в других местах охранников, не только содержат подальше от семей и родины басков. Эта тюрьма имеет на своём счету множество трупов. Слухи гласят, что больше 60. И за это здесь сменилось множество директоров. По этим показателям Casteiion-2 держит уверенное первое место среди 80 тюрем Испании. Некоторое количество отошедьших в мир иной совершило это добровольно и сознательно. Ещё большее число плохо просчитало, необходимую для веселья дозу. Но самое большое количество трупов приходится на изолятор. Разумеется, в статистике всегда сказано про суицид. Причём тело, решившее расстаться с этим миром, безжалостно билось разными частями тела, в основном лицевой частью, об окружающую среду, видимо отыскивая выход в вечность.

Зная приверженность аборигенов к жестоким забавам с мучением домашних животных, где коррида не самое жестокое действо, начинаешь с подозрением обозревать окружение и по-другому воспринимаешь рассказы людей о тюремных беззакониях служащими в униформе и без.

Исполняющая обязанности доктора в новой тюрьме невзлюбила меня с перого же знакомства с моими сопроводительными документами. И все мои жалобы не только не были услышаны, но и не были записаны. Вышел я с приёма здоровее, чем зашёл. Вышел, понимая, что эту стену ударом не прошибёшь. Нужно давить. И, посоображав, начал компанию по приобретению очков. Написал рапорт, с просьбой записать меня на работу, чтобы купить очки. Ответа не последовало.

Ничуть не расстроившись, я через три месяца пишу новый рапорт, чтобы меня принял офтальмолог. Результат тот же. Ещё через месяц я записываюсь к социальному работнику и жалуюсь ей, что кругом сплошные индейские жилища ввиде фигвамов. Женщина прониклась сожалением и дала хороший совет: обратиться в экономическо-административный совет тюрьмы. Я так и сделал, присовокупив к рапорту бумагу из предыдущей тюрьмы, в которой мне отказали в приобретении очков из-за того, что «они не находятся в списке обязательно предоставляемых вещей», и указываю, что четыре месяца назад запрашивал работу и не получил никакого ответа. Случайно, попадаю аккурат к заседанию этого совета и через неделю получаю свой рапорт с резолюцией: «запросите цену очков у окулиста». Записываюсь на приём к докторше. Та, приняв меня, начинает издалека, что мол, сначала надо подать заяву в совет.

— Я уже подал, — отвечаю, показывая бумагу.

Но коллегу Гипократа тяжело выбить из колеи.

— Эту вашу просьбу совет рассмотрит на очередном заседании, которые проходят раз в три месяца.

— Уже рассмотрел, сеньора, там внизу есть резолюция.

Она шевелит губами, разбирая написанное.

— Очень хорошо, теперь вам нужно написать рапорт, чтобы вас приняла офтальмолог.

Мне, почему-то вспоминается Аркадий Райкин, с его бессмертным: «А это у вас что? — Справка. — О чём? — О том, что вы не верблюд».

— Я уже подавал рапорт месяц назад.

— Не может быть, — притворяется эскулап, — У меня нет.

— Ничего страшного, успокаиваю я, — Вот вам мой экземпляр.

Она берёт, читает, потом смотрит на меня, но ничего нового придумать не может. Раскрывает журнал и делает запись.