Спаси нашего сына (СИ) - Магдеева Гузель - Страница 27

— Знаешь, — говорит Егор, глядя куда-то перед собой, — когда я увидел, как ты начала оседать на пол, успел десять раз пожалеть, что притащил тебя на эти анализы.

Признание дается ему нелегко, я нащупываю его ладонь и сжимаю.

— Ну, ты же хотел, чтобы никаких вопросов больше не осталось, — отвечаю ему, а он усмехается своим мыслям и повторяет за мной:

— Хотел… Ладно, если ты можешь идти, то поехали. Терпеть не могу медицинские учреждения.

И в этом я с ним солидарна.

Я везу ее в ресторан. Чтобы накормить, успокоить и загладить свою вину.

Когда в клинике у Евы с лица сходит вся краска и она начинает заваливаться вниз, у меня душа в пятки уходит. Ну серьезно, я никогда так в жизни за другого человека не переживал, как за нее в тот момент.

Раз — и лицо становится серым, губы бескровные, стеклянный взгляд куда-то мимо смотрит. Два — и начинает оседать, а я только вижу ее живот, и кажется, что сейчас она свалится прямо на него, и он треснет как переспелый арбуз от удара о землю.

Я себя успеваю трижды проклясть за то, что притащил ее кровь сдавать сюда, не подумал, не позаботился. Можно было всю эту контору вместе с оборудованием вызвать домой — вопрос лишь денег, и я готов их платить.

Видимо, я не готов только стать отцом.

Черт, да что ж я так лажаю-то бесконечно?

Удивительное дело, когда вопросы касаются работы и бизнеса, я знаю, что делать, принимаю верные решения, почти не оступаюсь. А как до личной жизни доходит — так творится какой-то треш, сыплюсь на каждом вопросе, как двоечник на экзамене.

— Стало лучше? — обращаюсь к Еве. Она сидит в машине рядом, выглядит еще бледной, даже немного болезненной.

— Да, — кивает, — когда будет готов результат?

— Через десять рабочих дней.

Долго, очень долго. Я пытался предложить в два раза больше денег, чтобы они ускорились, но ни черта, какая-то сложная технология, и все что остается — только ждать.

Я ненавижу это больше всего.

Мы останавливаемся возле ресторана, я глушу автомобиль.

— Идем, — говорю Еве, она поднимает на меня взгляд своих внимательных глаз, но не торопится отстегивать ремень безопасности. — Что? У нас по расписанию обед, потом отвезу тебя домой.

— Тебе не обязательно тратить на меня столько времени, — говорит она. И сидит все еще, уперто глядя перед собой.

А я только сейчас думаю, что после нашей утренней близости вел себя как скотина, и это ее наверняка задело, иначе бы она не дулась теперь.

Протягиваю ей оттопыренный мизинец, делая первое, что приходит в голову:

— Мир?

Ева смотрит на меня, на палец и фыркает неожиданно:

— Егор, тебе сколько лет? Не поздно ли для таких способов?

Но я руку не убираю, такой же упрямый сейчас, как и она. Еще и с мятой физиономией.

— Нет, мы, конечно, можем посидеть с тобой возле ресторана, но кушать хочется. И думаю, не мне одному.

И она сдается. Протягивает свою руку, я цепляюсь мизинцем за ее и сжимаю осторожно. Ее пальчики, тонкие, почти прозрачные и холодные, несмотря на то, что жара на улице, душно.

Мы так и идем в ресторан, за руку, держась двумя пальцами, и я не позволяю ей убрать руку, хоть она и пытается.

— Егор, я одета не для ресторана, — шепчет она мне на ухо, когда к нам на встречу выходит администратор.

На ней все та же одежда, в которой я встретил ее, других вещей нет, и я думаю, что лишние шмотки ей не помешают. Новые, не те, что остались у нее в квартире.

— Плевать, — мне и вправду пофиг, что подумает эта девушка администратор или гости в ресторане, возможно, я вижу их в первый и последний раз.

Мы садимся за стол возле окна, я открываю меню, деловито выбирая обед. На работу я уже безбожно опоздал, надеюсь, Денис сам разберется в текущих вопросах, справлялся же он как-то без меня все это время.

— Ну, выбрала что-нибудь? — нажимаю на кнопку вызова, Ева кивает.

Когда официант останавливается рядом, перечисляю несколько блюд, а потом смотрю вопросительно на Еву.

— Мне овощной салат. И стакан воды, пожалуйста, — я пальцами недовольно выстукиваю дробь по столу.

— У тебя токсикоз?

— Он уже закончился. В токсикоз я не смогла бы съесть даже это, — и улыбается устало, скручивая в руках текстильную салфетку.

— Ты сегодня в обморок упала, тебе надо есть. Ему надо, чтобы ты ела.

Понимаю, что она все равно будет упрямиться, говорю официанту:

— Тогда все, что я заказал, по две порции.

— И салат?

— И его тоже, — машу рукой.

— Не стоило, — говорит она, когда парень в фирменной ливрее уходит, — я не голодна.

— Не хочешь, не ешь, — пожимаю плечами. Не очень-то мне нравятся игры в няньку, особенно, из-за того, что Ева ведет себя как неразумный ребенок.

Молчим снова, до тех пора, пока не приносят заказ. У меня телефон разрывается от сообщений и звонков, но я намеренно игнорирую его, не хочу сейчас ни с кем общаться.

— Знаешь, — Ева первой нарушает молчание, — я помню, когда была маленькой, папа на мой день рождения всегда водил нас в ресторан. Ну, точнее он говорил, что это ресторан, — улыбка трогает ее красивые губы, и я глаз с них не свожу, — скорее, это было небольшое кафе. Там было самое вкусное мороженое из тех, что я пробовала, можно было выбрать только три шарика, а вкусов было много, не счесть. И я всегда подолгу стояла возле витрины, не могла решиться, какое вкуснее.

Я знаю, что ее родители умерли давно. И не по себе немного от этого рассказа — она же совсем девчонкой осталась на попечении тетки, благо, тогда та еще не была сумасшедшей. Беру стакан воды, делаю глоток, чтобы смочить пересохшее горло, а Ева продолжает свой рассказ.

— В последний раз он водил меня, когда мне исполнилось семь лет. За полгода перед школой… С тех пор я в ресторанах не была. Не считая того, куда устроилась на работу.

Рестораном эту забегаловку мой язык не поворачивается назвать, но я не перебиваю. Мне нравится, когда она раскрывается, говорит о себе, рассеянно глядя вперед.

— Егор, — Ева поднимает глаза на меня, откладывает приборы и прячет ладони под стол. Я знаю, что она сейчас сжала в замок пальцы, сколько раз за последние дни я ловил ее на этом жесте, — почему ты мне тогда не позвонил?

Вопрос сбивает с толку, сшибает, как летящий навстречу огромный КамАЗ, и я чувствую это почти физически.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Сказать правду — значит, вскрыть все карты и показать ей, что я в курсе ее тайного романа. Промолчать или выдумать другую причину, выставив себя козлом?

Чтобы — что?

Я почти готов рассказать ей, что знаю все, но в последний момент останавливаюсь. Мне нужен любой повод съехать с этой темы, пока еще не сожжены мосты, и поэтому я достаю свой телефон, который тут же оживает входящим звонком.

Отвечаю, хотя обычно не беру незнакомые номера.

— Здравствуйте! Это вас из отделения полиции беспокоят. До Киреевой дозвонится не можем, она с вами?

— А что случилось? — спрашиваю осторожно, хотя внутренне готов к любому ответу.

— На опознание тела вызвать хотим. Так она с вами или нет?

Ресторан мне напоминает о папе. Его я вспоминаю гораздо реже, отчего-то куда чаще маму, хотя и с отцом у нас были доверительные отношения.

Когда умерли родители, я долго не хотела в это верить. Мне казалось, что весь мир вокруг обманывает меня: на самом деле они живы, просто кто-то плохой разлучил нас по своему злому умыслу. И мы обязательно увидимся, нужно только потерпеть, вести себя, как раньше, как будто ничего не случилось. И верить, это главное.

Я придумывала сотни разных причин по которым родители могут скрываться от меня. Насмотревшись телевизора, представляла их спецагентами или шпионами, воображала, что они сейчас близко, смотрят на меня, но подойти не могут.