Лашарела - Абашидзе Григол Григорьевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/76
• Следующая

Грузины, учитывая это, прямой атаке предпочли осаду. Они обложили город со всех сторон и стали ждать, когда у осажденных кончатся припасы и вода. Защитники крепости ежедневно устраивали вылазки; и шли нескончаемые, мелкие, но кровопролитные стычки.

На первых порах это развлекало царя. Он сам выезжал вперед и, обнажив меч, вызывал на единоборство гандзийцев, преследовал обращавшихся в бегство до самых крепостных ворот и с веселыми песнями возвращался со свитой в свой стан.

Во время передышек он занимался охотой и игрой в човган или сидел с приближенными за чашей вина.

Но время шло, а положение не менялось, и Георгию стало приедаться однообразие лагерной жизни. Осажденные не выказывали ни малейшего желания сдаться. Напротив, день ото дня они словно крепли и вылазки их становились все более смелыми.

Царя и его окружение больше всего огорчало то, что крепость оставалась неприступной, а защитники ее не выходили из-за стен большими отрядами, чтобы можно было встретиться с ними в открытом бою.

Сверстникам и друзьям Лаши тоже надоело сидение под Гандзой, и они стали подстрекать царя на штурм.

Лаша и до этого не раз заводил речь о решительной битве, но не только Иванэ Мхаргрдзели, но и оба брата Ахалцихели не хотели и слышать об этом: дескать, бессмысленно приносить в жертву столько жизней, все равно столь сильно укрепленный город приступом не взять, к тому же осажденные располагают удалой кипчакской конницей.

Князья, пришедшие со своими дружинами из-за Лихских гор, как всегда, стремились поскорее вернуться домой. Но на этот раз и они противились прямой атаке. Георгий понимал, что умудренные опытом военачальники правы, но его молодость и пылкость нашептывали ему другое.

— Чего тянуть? Ведь грузины не раз брали эту крепость, а мы не хуже наших отцов и дедов…

— Надо найти слабый участок и прорываться, иначе мы еще год простоим здесь! — роптали самые нетерпеливые.

— Воевать так воевать! Крепость надо взять приступом! Осажденные нам сами ворот не откроют! — волновались молодые военачальники — ровесники царя.

Как-то во время кутежа Бека Джакели обратился к Лаше:

— Старикам неохота воевать, а мы на них смотрим! Давай объедем крепость с небольшой дружиной, отыщем место, откуда легче подступиться, и все пойдет как по маслу!

Подвыпившему царю предложение понравилось. Он отобрал две тысячи всадников-месхов и под покровом ночи отправился к крепостной стене, не сказав ничего ни Мхаргрдзели, ни братьям Ахалцихели.

Осажденные узнали царя. Открылись городские ворота, и огромное войско лавиной хлынуло навстречу грузинам.

Кипчаки и гандзийцы тесным кольцом окружили царский отряд. Началась отчаянная сеча. Грузин теснили со всех сторон, и эта битва могла оказаться для Лаши последней, если бы в самый трудный момент не подоспела неожиданная помощь. На всем скаку врубились во вражеское кольцо вновь прибывшие воины и соединились с царским отрядом. Георгий разглядел среди них Шалву Ахалцихели. На разъяренного льва походил Шалва. Метнув на царя грозный взгляд, он затерялся в гуще сражавшихся. Царь с обнаженным мечом устремился вслед за ним.

В тот вечер братья Ахалцихели пировали в шатре у Даднани и, лишь поздно ночью вернувшись к себе, узнали о случившемся. Они не могли сдержать гнев, обнаружив, что дружки царя увели с собой почти половину воинов, подчинявшихся Шалве и Иванэ. Тем не менее медлить было нельзя. Собрав оставшуюся часть месхов, они бросились догонять царя, надеясь вернуть его обратно. Не желая предавать огласке безрассудный поступок Георгия, братья ничего не сказали амирспасалару и другим военачальникам.

Но расчеты Ахалцихели не оправдались. Царь и его воины ехали так быстро, что нагнавшие их дружинники застали сражение в разгаре, и им ничего не оставалось, как самим ввязаться в бой, чтобы выручить царя.

В бою Лухуми не отставал от Георгия ни на шаг. Возвышаясь за ним, словно скала, он рубил направо и налево, прикрывая царя своим щитом.

Когда подоспевшие на выручку братья Ахалцихели прорвали строй гандзийцев и, слившись с царской дружиной, яростно набросились на врага, царь на миг замер на месте: его пленила бешеная удаль витязей, их могучая стать, быстрота и ловкость.

На царя, увлеченного этим зрелищем, с воинственным кличем налетел предводитель кипчаков и замахнулся саблей. Меч Лухуми, подаренный ему когда-то самим царем, отразил удар кипчака. Звон стали вывел Георгия из оцепенения. Лухуми только успел заметить, как сверкнул меч царя и как свалился с коня кипчак. В глазах у него потемнело, ему показалось, будто весь мир обрушился на его голову, и он медленно сполз с седла.

— Будем биться насмерть! Сложим головы свои, но не посрамим первой битвы царя нашего Георгия! — вскричал Джакели и, высоко подняв меч, ринулся на неприятеля.

Торгва Панкели, Библа Гуркели и Мемни Боцосдзе набросились на врага, и вся грузинская рать, словно в нее вдохнули новую силу, пришла в движение и обрушилась на гандзийцев. Боевой клич прогремел на поле брани, сливаясь со звоном клинков.

Храбрый от природы Лаша воодушевился еще больше, когда увидел, с какой самоотверженностью сражаются его подданные. Он помчался вперед, опьяненный шумом битвы и блеском оружия. Под натиском грузин гандзийцы дрогнули и смешались. Скоро их отступление превратилось в паническое бегство.

Атакующие гнали их до самой крепости, и лишь немногие сумели достигнуть ворот и укрыться за стенами.

Много врагов полегло на поле сражения, еще большее число попало в плен к грузинам. Страшный крик и стон поднялся в осажденной Гандзе.

Весть о неожиданной битве подняла на ноги весь грузинский стан. Предводительствуемые своими военачальниками, все отряды двинулись к месту сражения. Шли войска Эрет-Кахети, Сомхити, Картли, Рачи, Аргвети, Одиши и Абхазии.

Разгневанный амирспасалар Иванэ Мхаргрдзели ехал впереди. Его гнев в равной степени разделяли все эристави — правители семи княжеств Грузии. Однако помощь царю, попавшему в беду, была их священной обязанностью.

Между тем небольшой отряд победителей с веселыми песнями возвращался в лагерь во главе с Георгием. Вскоре они увидели свет бесчисленных факелов движущегося им навстречу войска. И чем больше приближался лес знамен и копий, чем ярче становились огни факелов, тем сильнее овладевали царем страх и беспокойство. Оглянувшись вокруг, он вдруг заметил, что рядом с ним нет его телохранителя. Он спросил о Лухуми у Шалвы Ахалцихели, но тот ничего не ответил. И царь, внимательно поглядев на него, увидел, что Ахалцихели выпустил поводья и, бессильно свесив голову, едва держится в седле.

Амирспасалар подъехал на коне прямо к царю. Красные блики факелов тревожно мерцали на оружии и лошадиной сбруе.

— Что-ты натворил, безумец! — вскричал атабек.

Лаша перевел растерянный взгляд с Иванэ Мхаргрдзели на других военачальников, окруживших его. Суровые их лица выражали гнев и осуждение.

— Отныне властью своей отменяю поход и покидаю твой двор! — громко и отчетливо проговорил Мхаргрдзели и повернул коня.

— И мы отныне покидаем лагерь и не состоим при твоем дворе! — повторили эристави и натянули поводья.

Лаша, беспомощно озираясь вокруг, остановил свой взгляд на Шалве Ахалцихели и оцепенел от ужаса: в дымном свете факелов лицо Шалвы казалось землистым, словно не живой человек, а мертвец сидел на коне.

Страшное чувство одиночества пронзило сердце царя. Он соскочил с коня, схватился за узду лошади атабека и опустился на колени.

— Прости горячность мою! Отныне не стану перечить твоей воле!

Шалва Ахалцихели словно дожидался этого. Огромное, сильное тело его соскользнуло с седла, и он, как подрубленное дерево, свалился на землю.

Иванэ Ахалцихели бросился к брату, и все военачальники, собравшиеся было уезжать, повернули коней и сгрудились вокруг раненого.

Лаше опять не спалось. Все отвернулись от него. Его отчитали, как провинившегося мальчишку. В бессильном гневе кусал он губы, ломал руки в волнении и раздражении.

• Предыдущая
• 30/76
• Следующая