Кудесница для князя (СИ) - Счастная Елена - Страница 46

– Да. Я после отца на его престол не сяду – свое княжество создам, – терпеливо разъяснил Ижеслав. –  А значит, Смилан наследником будет. И отец никогда не допустил бы в жёны ему такую, как ты. Хоть я тебя и уважаю безмерно.

– Я услышала тебя, Ижеслав Гордеич, – прервала его Таскув, крепко сжимая оберег Смилана в кулаке.

Что ж, раз так он с ней разойтись решил, пусть так и будет. И верно, догадаться надо было, что его предложение несерьёзно. Жар в голову ударил, верно, как и ей, когда соглашалась. А в пылу желания и не такое ляпнешь. Жаль только, оберег снял, хоть и не верил с самого начала, что тот как-то его защитить сможет. Унху вон не защитил… Но всё ж, мало ли. Теперь хоть и давит обида, а тревожиться за него Таскув будет сильнее.

– Прости уж, кудесница, что так вышло, – развел руками Ижеслав. – Я в охрану тебе кметей отряжу, чтобы никакой шаман не смог навредить. Проводят до дома в целости. И серебром награжу, сколько унести захочешь...

– Серебро себе оставь, Ижеслав Гордеич. Мне оно в таёжной глуши ни к чему. А за остальное – спасибо, – она выдавила дрожащую улыбку и повернулась уходить.

– Тебе спасибо за всё, – долетели вслед слова княжича.

Таскув почти не запомнила, как собиралась. То и дело она застывала, не завершив какое-то дело, в груди тогда нехорошо делалось, и непрошенные слёзы так и норовили пролиться, суля облегчение. Но она гнала их и принималась укладывать вещи в тучан ещё усерднее. Хватит. Наплакалась уж.

Ижеслав не обманул: когда Таскув выбралась из палатки, в которой нынче так и не довелось заночевать, рядом с Елданом и Ванхо стояли еще пятеро кметей. Кто знает, будет ли достаточно их, чтобы отбиться от зырян, коль Лунег решит подкараулить где по дороге, но с ними всё ж спокойнее.

Последний раз попрощавшись с Ижеславом, хоть и не хотелось, Таскув пустила своего неизменно мерина по дороге, что вела на север. Не так уж много дней в пути провести доведётся – и увидит снова родителей. Оказывается, она по ним давно уж соскучилась, а в суете непривычных забот и недосуг было о том подумать.

Не радовала, правда, встреча с Эви и Евьей. Как они там, что порассказали остальным, как сильно очернить успели? А может и позор на себя навлекать не стали пустой клеветой.

От всех мыслей, что вдруг одна за другой заполнили голову, не становилось радостнее на душе. Каким долгим был путь. Она отправилась в него, чтобы что-то обрести, но только потеряла. Теперь всё заново начинать.

Не зря Ланки-эква советовала вернуться домой. Она снова всё знала.

Дни потянулись за днями. Чем дальше на север, тем хуже становилась погода. Холодало. Реже выглядывало солнце из-за туч, а по утрам Таскув часто посыпалась от того, что сырость пробралась даже под тёплое одеяло и заледенели ступни. Тогда она уже не могла больше спать, даже если до рассвета оставалось далеко. А в голове невольно вспыхивали воспоминания о последнем дне, когда они были со Смиланом вместе. О его ласковых руках, что касались её так волнующе. О голосе, что проникал в самую душу – никогда не забыть. И постепенно таяла обида за расставание, которое вышло совсем не таким, как представлялось. За унизительный разговор с Ижеславом после и лёгкое пренебрежение в его глазах. Пусть спасла ему жизнь, а осталась для муромского княжича такой же дикаркой, с которой лишь ночь можно провести для развлечения: необычно. Он вовсе не осуждал младшего брата за то, как тот поступил. Он его понимал.

Но это уже всё равно.

Под стать погоде, и природа кругом мало-помалу теряла приветливость. Пропадали светлые берёзовые рощи, даже бронзовые сосновники редели, уступая место тёмным ельникам. Они раскидывали в стороны густые сизые ветви, сплетались друг с другом. Иногда сквозь плотный полог не было видно неба. Да и дорога, далеко убежавшая от наезженного большака, вскоре стала больше напоминать одну из полудиких вогульских троп.

Мужи скучали: если на юге их ждали ратные дела и встреча с товарищами, то здесь – лишь безмолвие и раскисшая от дождей колея под копытами лошадей. Но они обещали Таскув сопроводить, а потому ничем ни разу не высказали недовольства.

Ещё через несколько дней путь свернул к западу, а окоём вздыбился горбами далёких гор. То и дело бросались под ноги блестящие змейки юрких речушек, что в изобилии стекали с седых склонов. И защемило в груди от предчувствия дома. Скоро места станут совсем знакомыми.

– Завтра будем в пауле, – будто невзначай вздохнул Елдан, подсаживаясь рядом на очередной ночёвке.

И посмотрел искоса. Таскув и сама знала. И почему-то стоило лишь ступить на родные земли, как потянуло назад словно невидимой привязью. А вогульский язык показался непривычным. В речи муромчан она обрела за дни пути знатную сноровку.

– Как странно обернулось всё, – чуть погодя ответила Таскув. – Я думала, это будет большое и важное дело. А в душе пусто.

Дядька нахмурился, пощипал подбородок, размышляя.

– Может, твое большое дело ещё впереди? – и не дождавшись хоть слова, добавил: – Что делать будешь, когда вернёмся? Знать, всех нас эта дорога поменяла.

Таскув взглянула в догорающую багряной полосой заката даль. Странно, а она ведь об этом и не думала даже. Наверное, первым делом бубен себе смастерит, из хорошей кожи, крепкий и красивый. Чтобы пел звонко и её правнучке тоже достался. А дальше что?

– Замуж выйду за того, кто мне по роду положен, – проговорила твёрдо. – Навольничалась вдоволь.

Ни тени радости или удовлетворения не отразилось на лице Елдана. Хоть он вместе с отцом и радел за то, чтобы так случилось. Но теперь…

– Сильничать себя будешь, значит, – не спросил, а заявил дядька уверенно и осуждающе.

Она дёрнула плечом. Даже если и так, то, может, суждено ей это. От судьбы, говорят, не уйдёшь.

– Стало быть, буду.

Елдан недовольно крякнул, отворачиваясь. И чего вдруг осерчал? Но Таскув вовсе не хотелось в том разбираться.

А под утро она вновь почувствовала, как, словно вода сквозь пальцы, утекают её силы. Давно такого не случалось. Она пыталась понять, ухватиться за ускользающую нить заклинания, что наложил на неё Лунег, но лишь устала ещё больше. Тянущее ощущение пропало, как взошло солнце.

Надо мастерить бубен и пойти на паульское место камлания – родилось в голове, которую теперь разрывала боль, сомнительное решение. Она будет искать избавление сама.

Лучше уж что-то делать, чем ждать когда Лунег снова явится, чтобы завершить обряд. А если не получится освободиться так, то найдется для неё и другая дорога к этому.

Вставать и снова садиться на лошадь жутко не хотелось. Но Таскув всё же взобралась в седло и последовала за мужами, что стремительно отдалялись. Весь день она чувствовала себя так, будто накануне таскала непосильные тяжести. Глаза закрывались сами собой, и лишь начавшийся дождь, сбрызнув холодными каплями лицо, привел её в себя. И тогда только она заметила, что впереди стелется тропа, ведущая уже прямиком в родной паул. Скоро обогнули и восточный холм выехали на открытое место, да так и встали, разглядывая обгоревшие избы, что встречали у самой кромки леса.

А дальше виднелись уже новые светлые срубы, что бревно за бревном помалу поднимались над землёй. Таскув подогнала мерина и бросилась между домов, позабыв об опасности сверзиться из седла и сломать себе шею: галопом она ещё ни разу до сего дня не мчалась. Доехала до того о места, где раньше стоял дом родителей, и среди убранных в сторону горелых обломков увидела тоже только зарытые в землю брёвна основания. А позади стоял небольшой чум, в котором, видно, и переживали непростое время без надежного крова домашние. Вокруг не было никого, только слышалось, как рубит дрова кто-то сокрытый от взгляда.

Таскув спрыгнула в грязь и бегом ринулась к укрытию, дёрнула дверь и ввалилась внутрь.

Мать вскинула голову и едва тут же не разрыдалась, бессильно опускаясь на толстый еловый чурбак.

– Ты вернулась. Я уж боялась…