Кудесница для князя (СИ) - Счастная Елена - Страница 52

Он погладил её по бедру, заставив невольно сдвинуть колени. Немного помолчав, начал расспрашивать Таскув о том, как она жила в своём пауле и что за путешествие случилось у неё на юг в город Ижеград. Превозмогая смущение, она отвечала, вновь погружаясь в то время, и незаметно перестала внутренне сжиматься в комок. Всё это время руками Йарох ласкал её всю, пока не залегла влажная тяжесть внизу живота и разгоряченное тело не потребовало большего. Тогда супруг взял её снова, а позже – ещё. Он любил Таскув то нежно и медленно, то подминал под себя с безоглядным напором. И она всё больше раскрывалась перед ним, познавала его и себя тоже.

Заснули они под утро, и лишь тогда, закрывая глаза, она заметила, что на запястье нет шнурка, который ей повязал Лунег.

Глава 18

Не слишком наезженной тропой отряд Смилана двигался к землям племени катай. Стелились во все стороны густые леса, то и дело слышались в чаще голоса малых и больших ручьёв, что впадали в реку Сергу, вдоль которой первые дни и бежала дорога на юг. Скоро она отклонилась от той, что могла бы увести путников к Мурому, и затерялась в диких краях, где почти никто не появлялся. То приходилось взбираться на невидимые глазу, укрытые густыми сосновыми борами горы, то спускаться в низины и ехать сиреневыми озёрами зацветающего кругом иван-чая, высокого, выше лошадиного брюха. В тенистых еловых чащах тёмными громадами вырастали мрачные, покрытые ярко-зеленым мхом, остатки древних  гор. Время от времени почти незаметная тропа выводила отряд на холмы, с которых далеко во все стороны была видна долина Серги с торчащими по берегам камнями-бойцами. Тогда все на миг замирали, вдыхая полной грудью пропитанный бесконечной свободой воздух, и трогались дальше.

И путешествие было бы совсем похоже на приятную прогулку, если бы не дело, за которым Смилан и его люди отправились. Да необходимость на время оставить за спиной, что стало ценнее всего в жизни.

И он торопился. Не только потому что поручение Ижеслава было важно для него и для мира в будущем княжестве. Но и потому, что хотел скорее вернуться. Разговор с Сайфи-бием не обещал быть приятным. Вождь одного из катайских родов часто менял благосклонность к власти муромского княжича на неприязнь. Затевал стычки и смущал умы остальных биев ханства. А тут и вовсе удумал подлость: извести Ижеслава до смерти. Такое спускать – себя не уважать. Но всё ж покончить с тяготящими обязанностями хотелось как можно скорей.

Смилан надеялся, что брат передал все его слова Таскув в точности, чтобы не серчала за отъезд без должного прощания и обязательно дождалась его возвращения. Даже оберег свой отдал в знак того, что они ещё увидятся. Он с радостью оставил бы Таскув в Ижеграде, но зачем давать лишний повод кумушкам судачить о ней? Случись такое, сплетницы перемыли бы маленькой шаманке все кости, а то и гадостей наделали бы. На такую силу и красоту всегда найдутся завистники. Да и перед Латеницей, с которой он тоже ещё не объяснился, неудобно.

К тому же сама Таскув хотела непременно вернуться домой – её можно было понять. Неспокойно теперь стало на душе, и Смилан надеялся, что родичи смогут защитить девушку от зырянского шамана до его приезда. А там уж со всем справиться можно, даже с гневом отца.

Ох, такого накрутил, самому бы разобраться с тем, что в жизни у него творится. Только в одном он был уверен: от шаманки теперь не откажется, хоть голову ему снимай с плеч.

Смилан отправился к Сайфи-бию короткой дорогой, без надобности заезжать в лагерь войска Ижеслава, что раскинулся на границе с башкирскими землями много западнее. С ним отправился солидный отряд кметей в четыре дюжины человек: от кара-катайского вождя не ждали тёплого приема, да и проезжать по угодьям порой враждебных племен так всё ж безопаснее. На пути будут попадаться и деревни первых поселенцев из муромского княжества: есть, где припасы пополнить.

И казалась не столь уж долгая – всего-то седмица – дорога спокойной и не сулящей больших забот, а на душе было тревожно.

– И когда эти катайцы притихнут? – по своему обыкновению заворчал десятник Мирей, когда на очередной ночевке, отвечеряв, кмети стали расходиться по палаткам и у костра осталось не так много народу.

Почему-то задумчивость на Мирея нападала чаще всего именно в такие моменты. А если нет, то стоило ему завести хулительные разговоры о башкирах, которые-де уже всю кровушку выпили и Ижеславу, и ему самому, как вокруг него сразу становилось почти пусто. Оставались только самые стойкие или те, кто его бурчание научился пропускать мимо ушей. Как Смилан.

Но нынче он и сам пребывал не в самом благостном расположении духа, а потому разделил недовольство десятника.

– Верно, когда в покое их оставим, – пожал плечами. – Когда вернём им все угодья до последнего камня.

Мирей вздохнул тяжко.

– Теперь уж поздно отступаться, хоть и завязли мы с ними надолго. Какой, однако, зловредный народ.

Смилан согласно усмехнулся. Он не понаслышке знал, как долго уже Ижеслав борется за земли на южной оконечности Рифейских гор. Впервые поехал он с братом, едва минув шестнадцатилетие. С тех пор тот успел жениться и город заложить. И едва не погибнуть много раз. А башкиры всё упрямились, хоть никто неволить их не собирался. Наоборот, нужны они были и самому Ижеславу, и княжествам, что лежали западнее: от кочевых захватчиков с востока охранять. Да только чтоб охраняли, с ними дружить надобно. А с этим пока дело не ладилось.

– Не торопись их судить. Как бы ты себя вёл, приди к твоему порогу чужаки? – чуть поразмыслив о былом, молвил Смилан.

– Да я б… – начал десятник и смолк.

– Тото же.

Они ещё малость посидели у огня: сон не торопился зазывать в палатку на отдых. Но небо уже согнало короткую летнюю темноту и вновь зарделось ранним рассветом, а потому лечь поспать всё же пришлось. Плох тот путник, что сном пренебрегает: так и с лошади потом свалиться, задремав, проще простого.

Утром вновь споро собрались в путь. Всё дальше становился Ижеград, всё выше поднимались горы у окоёма, и петлять теперь, минуя совсем уж непроходимые места, приходилось чаще.

Пустынно и тихо было вокруг. Казалось, эти места никогда не видели людей: лишь зверьё, что иногда мелькало в глубине леса, тревожило их покой. Кмети заговорили нынче об охоте: припасы надо беречь, а косули тут водятся в изобилии. А в остальном – ни единой живой души.

И тем невероятнее показалось эхо конского топота позади, что раздалось аккурат перед тем, как отряд собирался располагаться на дневной привал. Смилан вскинул руку, останавливая воинов и прислушиваясь. Все замерли в напряжении: что за бесовщина? Но стук копыт всё приближался, и по всему нагоняло их с полторы дюжины всадников.

Смилан махнул воинам руками по обе стороны тропы, и по десятку человек, повинуясь его приказу, скрылись в тени леса. Все они хорошие лучники: коли тати какие налетят, так быстро, как куропаток, перещёлкают. Остальным было велено ехать дальше как ни в чём не бывало. А шум от преследователей становился всё громче, пока не показался из-за поворота первый, верхом на сером видном коне: такого сразу узнаешь, завидев издалека.

– Смилан Гордеич, – окликнул его один из кметей. – Это ж, кажись, наши.

Он остановился, приглядываясь: и верно, не ошибся. Нагонял их отряд муромчан с Отомашем во главе.

Воевода чуть подогнал коня и встал рядом.

– Здрав будь, Смилан! – гаркнул он хрипло, словно ворон с ветки. Прокашлялся. – Быстро вы едете, едва нагнали.

Тот оглядел его, невольно хмурясь. Раз дядька за ним спешил, никак какую недобрую весть принёс, будто до того их не хватало.

– Поздорову. Каким ветром тебя нам в хвост принесло? В лагере ведь должен быть, вместе с Ижеславом.

Воевода стёр с лица приветственную улыбку. Его нагнали остальные воины и встали позади, кивая Смилану, когда он переводил взгляд с одного на другого.

– Как ты уехал, гонец к Ижеславу примчался. С вестью о том, что на тебя засада по пути устроена. И задумал то Сайфи-бий. Прознал, дескать, как-то, что ты к нему собрался. Раз брата твоего не извёл, стало быть, за тебя решил взяться. Вот я и отправился следом. Предупредить да подсобить, коли правда это всё.