Третий муж (СИ) - Лазарева Элеонора - Страница 36

Так прошла неделя. Все уже успокоились и даже привыкли к моему состоянию. Теперь они знали, что мы готовились к разводу, и что я оставляла Валере свою жилплощадь под его новую семью. Он сердился и пытался меня остановить с выездом, но я только молчала и уходила от ответа, уже после того, как поговорила с ним на тему своих будущих планов. Валера часто пропадал по ночам, и мы видели его редко. Он если и приходил, то в то время, когда нас не было дома: я на работе, дочь в школе. По разбросанным вещам, я узнавала, что был, переодевался и иногда пил кофе и курил.

Как-то уже перед самым разводом, он появился вечером.

— Мы должны с тобой поговорить, — сказал он хмуро.

Я согласилась, понимая, что завтра идем в ЗАГС и пишем заявление о разводе. В связи с тем, что нам нечего было делить, я отказалась от любых притязаний, нас должны были развести административно, без суда.

— За это время, мы хорошо подумали и все взвесив решили разойтись, — начал он, не глядя на меня, — но я пришел еще раз попросить тебя, меня простить и остаться. Я очень тебя люблю и понял окончательно, что мне будет очень трудно без тебя, Лиза.

Я сидела, сцепив пальцы, и старалась не смотреть на него. Было очень больно, сердце прыгало, душа обливалась кровью. Валера подошел ко мне и приподнял за плечи.

— Я люблю тебя, — вымолвил он глухо.

Отчаяние виделось в его глазах и тоска. Я понимала и не понимала его. Мне очень хотелось прижаться к нему, вдохнуть родной запах, почувствовать ласку рук и сладость его губ. Мороз пробежал по моему телу, я задрожала и он, поняв это, с силой прижал к себе и впился поцелуем в мой рот. Мы целовались, как одержимые, как сумасшедшие. Я стонала под его руками, обхватывая шею. Я так хотела его, что внутри меня всё сжималось от боли. Еле оторвалась, и тут же стыд скрутил меня, и за ним пришла горечь. Я застонала, прикрыв глаза.

— Моя любимая…родная…люблю тебя, только тебя…прости…прости…не могу жить без тебя… — слышала сквозь собственные рыдания его шепот, чувствуя поцелуи на своем лице, руках.

Взяв себя в руки, отстранилась.

— Всё, Валера, всё. Всё закончилось. Теперь мы чужие люди.

— Нет-нет, — вновь кинулся он ко мне, — всё не закончилось. Мы любим друг друга и должны быть вместе.

— Слишком поздно ты это понял, муж мой, — покачала я головой, кривясь от горестных мыслей, — Слишком поздно. Моя душа полна боли, а сердце крови. Оставь свои попытки и объяснения. Я не верю тебе больше. А с этим невозможно жить. Так что, не получится прощение, скорее получается прощание.

Он стоял и смотрел на меня с такой болью в глазах, что мне стало даже не по себе. Теперь он вдруг понял, что я не отступлюсь и что он проиграл.

На следующий день нас развели. А через месяц я уволилась, и мы с Катюшей уехали к маме в Березовск.

Перед разводом у меня состоялся тяжелый, но плодотворный разговор с Никой. Она была в курсе моих дел постоянно и, особенно, в деле о разводе.

— И куда ты теперь? — спросила, настороженно вглядываясь в мое лицо.

— Как куда, — усмехнулась я тоскливо, — конечно к маме. Куда же еще.

— А как будешь работать? Где?

— Там тоже есть газета, — хмыкнула я, — Не пропаду. Да и Катюша лишь год отсутствовала. Помнят ее в классе. Вернется к своим друзьям. Она даже обрадовалась, как ни странно и спокойно приняла мое заявление о нашем разводе. Вот так, — криво усмехнулась я.

— Значит, он тебя не любил, если так быстро ушел, — покачала головой Ника.

— Не знаю, — вздохнула я печально, — говорит, что любил, любит и будет любить.

— Знаю я таких, — хмыкнула она в ответ, — Дамский угодник, твой Валера. Ты была бы с ним всегда на втором плане. Конечно, я понимаю, что он уже привык к тебе, к Катюше, его устраивало такое положение: красавица жена, послушная дочка. Еще бы и родила ему. А все же он, как кот, который гуляет сам по себе, всегда бы уходил и возвращался когда хотел. Может быть и хорошо, что нет того ребенка, да простит мне Господь! Может сама судьба тебя уберегла. А что бы ты дела, если это произошло потом, когда у тебя на руках было бы двое детей? Тьфу-тьфу-тьфу! Упаси, Боже от такой напасти!

Я сидела и только кивала, вспоминая его слова, что могла бы уводить его от любых других женщин. То есть, он не отрицал, что их будет еще много у него. Эта мысль настолько сильно подкосила меня, что всегда вспомнила ее и уже тверже убеждалась, что поступила правильно. Я не смогу позволить над собой измываться, собой помыкать и не хочу себя жалеть и его постоянно прощать. И это была не гордыня, скорее гордость самостоятельной женщины, знающей себе цену. Так и сказала Нике, когда мы подводили итоги нашей беседы на эту тему.

— А может к нам, в Москву? — спросила она, с жадностью вглядываясь в мое лицо, — Здесь вам будет хорошо, обещаю. Здесь все по-прежнему осталось и квартира, и машина, и работа. Может, подумаешь? Мы, со Степаном Петровичем будем рады. А уж как будет рад Данька!

Я обещала подумать. Мы немного поплакали, немного посмеялись, как это часто бывает между близкими подругами, и расстались до следующей созвонки. Я обещала, как только сяду в самолет.

Перед самым отъездом созвала всех на отвальную вечеринку. Было шумно и весело. Я старалась не вносить печальную струю отъезда, а просто выезда в новую интересную жизнь.

— Новые люди, новые встречи, что еще надо простому журналисту в его будничной работе, — говорила я, чокаясь со всеми после очередного тоста гостей, понимающих и сочувствующих.

Вместе с Танюшей, которая, несмотря на свой большой живот, быстро двигалась и совсем не боялась сделать что-то не так. Она успевала везде: на кухне, в гостиной с чистой посудой, встречать гостей. Сегодня я пригласила еще и соседей, с которыми успела познакомиться за это время и с которыми поддерживала хорошие отношения. Они уже были в курсе моих личных событий и полностью на моей стороне. Их поддержка была мне также приятна. Я не была одинокой в своем несчастие даже на лестничной площадке. И не потому, что жаловалась направо и налево, а потому что соседи всё и всегда видят и слышат. И твое счастье, что попадаются вот такие, как мои: спокойные вежливые в быту, и веселые, жизнерадостные и гостеприимные, в праздники.

Вечер был в самом разгаре, когда позвонил Валера. Я не видела своего телефона, он был на зарядке в кухне, и Таня принесла мне его.

— Кто? — удивилась я.

— Возьми, это он, — и показала мне глазами, округлив их.

Я сморщилась, но взяла.

— Слушаю.

— Здравствуй, Лиза, — услышала я до боли знакомый голос, и сердце предательски екнуло, — Прости, что помешал тебе, но очень хотел услышать тебя.

Я слушала и молчала.

— Я понимаю, что не прав, понимаю, как оскорбил тебя, но хочу еще раз сказать, что любил только тебя и продолжаю любить.

Тут голос его сорвался. Я прижала телефон к уху и сцепила зубы.

— Если он сейчас скажет, что придет и обнимет меня, то не откажу ему, — вдруг подумала и даже слегка оцепенела от своей крамольной мысли, — Я всё еще люблю его? Или это какая-то зависимость от такого мужчины?

Слегка откашлявшись, я сказала слова прощания и отжала вызов. Постояв еще немного, сжимая телефон в ладони, закрыла глаза и часто задышала. Открыв, увидела взволнованное лицо Тани.

— Что ему еще надо от тебя? — нахмурилась она.

Я пожала плечами:

— Всё то же. Клянется, что любит.

— Надо было помнить об этом раньше, — поджала она губы, — когда тебе так плохо, когда ты потеряла ребенка. А он думал только о своем горе, забывая о тебе. Сколько ты перенесла, как мать, как женщина! А он, вместо того, чтобы быть рядом, с женщиной, которая его любит и которой во сто крат тяжелее, упивался своими чувствами, да еще и в постели другой. Срам и стыд! И теперь звонит, чтобы сказать что любит? Смешно и гадко!

Она пылала гневом и была так хороша в этом состоянии, раскрасневшаяся, с горящими глазами, что я перестала думать о звонке и начала улыбаться.