Одержимость Малиновского (СИ) - Светлова Маргарита - Страница 28

— В этом плане наши интересы совпали, так что я без претензий. А вот если Мира прознает о вас, это будет для неё ударом. Она никогда не должна узнать о вашей шалости, пообещайте мне, тогда можно считать, что вопрос улажен. А я обещаю, что пока я работаю там, не подвергну её опасности.

— А ты уверен, что будешь ей нужен? И её чувства к тебе — это не простая детская привязанность? Даже больше скажу, ты при любом раскладе не можешь быть с моей дочерью.

— Что… моя родословная подкачала? — взорвался.

Ты посмотри на него, с дочкой я его возиться всегда был годен, а в мужья, значит, рылом не вышел! Я понимаю, биологический отец был ещё тот гнус. Но какого чёрта меня за это клеймить!

— Вань, не горячись.

— А я не горячусь, а ставлю перед фактом: Мира станет моей женой, другой вариант не рассматривается. Она любит меня, даже после всего дерьма. И вы тут, Глеб Владимирович, бессильны, только она будет решать, гожусь я ей в мужья или нет. Я не вечно там буду работать и сумею усмирить своих демонов! — Беркутов, ничего не ответив, встал и направился к своему сейфу, открыв его, достал папку. Вернувшись на место, кинул её на стол.

— Не хотел я тебе говорить, пока не разберусь в ситуации, но ты не оставил мне выбора. Почитай и сразу поймёшь, почему ваш брак невозможен.

— Что это? — показываю глазами на папку. Блин, и этот, что ли, к шантажу решил прибегнуть?

— Дело на Шефера Клос. Знакомое имя?

Нехотя взял папку в руки и открыл её. Я знал этого человека, моя мама наблюдалась беременной у него. А после операции он был моим лечащим врачом, кроме последних восьми лет. Начал читать, и словно небо упало на плечи, тяжёлым грузом придавливая к земле.

— Не может быть… — еле выдавил из себя. — Как такое возможно?

Этот человек проводил генетические опыты, пичкая всякой дрянью беременных женщин, которые не совсем легально прибыли в Европу. Явно ему помогали вычислить таких, значит, тут не обошлось без спецслужб, они вполне способны на это.

— И не такое возможно, Вань. Твоя гениальность — следствие его эксперимента, и если бы только это. — Он тяжело вздохнул. — Ты никогда не задумывался, что за восемнадцать лет ни разу не заболел? А твоя ускоренная регенерация, раны заживают за считаные дни, которые у нормального человека излечиваются через месяц. Не говоря о том, что у тебя даже швов после операции не осталось и нет на теле ни одной царапины. Ты чертовский выносливый…

— Я с малых лет усиленно тренируюсь, отсюда и выносливость. — Он лишь усмехнулся.

Вот с этим не соглашусь. А вот с остальным… Ведь сам замечал эту аномалию, только не хотел даже думать в этом направлении, а нужно было. Неприятный сюрприз. Более того, я вижу, что Беркутов готовится меня основательно припечатать более важной информацией, которая мне явно не понравится.

— Посмотри на фотографии, перечёркнутые красным, — это дети, на которых он ставил, как и на тебе, эксперименты, почти никто не выжил. Кто-то сошёл с ума, кто-то просто тихо умер, а кто-то цепляется ещё за жизнь, но не думаю, что получится. Ты — его триумф, или же тебя спасло, что больше не принимал его препараты. Не могу сказать точно. Но практически у всех наблюдались частые припадки агрессии, двое таких подопытных совсем недавно убили родных. Мы не знаем, какие ещё сюрпризы выплывут. А теперь ответь: ты готов рисковать моей дочерью и тешить себя надеждой, что тебя сия участь минует?

Разумеется, я не был готов. Но и не согласен, что опасен. И всё же мои чувства к Мирославе за гранью нормального. Это что же получается, я генетический урод? Который опасен для окружающих! Вот же сука судьба!

— Я тебя услышал, — отвечаю не своим голосом. — Я уеду, чтобы никому не навредить, если у меня будет срыв, то ликвидируй. И сделай так, чтобы выглядело, как несчастный случай, никаких самоубийств: моим братьям и сестре это может навредить в будущем. И матушка не должна ничего знать, корить же себя будет потом, что встала на учёт к этому мерзавцу. — Про себя добавил: что настояла и далее лечиться у него.

— Вань, не горячись, возможно, мы найдём выход. Я его ищу и верю, что всё будет хорошо.

— Так хорошо, что смогу быть с Мирославой? — задаю вопрос, а сам знаю ответ: ни черта не будет, мои надежды — никому не нужная пыль.

— Это исключено, не обижайся. У одного из подопытный родилась дочь с серьёзными отклонениями, пожила всего лишь неделю. Мира точно захочет детей от тебя, сам понимаешь, неизвестно, кто может родиться.

— Урод, называйте вещи своими именами. А если я ей скажу правду? Если стерилизую себя, да я на всё готов, чтобы быть с ней. Можно детей усыновить, да вариантов масса! — Он качает головой, понятно, и этот вариант неприемлем. — Разве вы не понимаете, я же люблю её, и она… — Голос надломился, понимаю, не имею права любимой портить жизнь и ставить под удар. Ведь у меня теперь три причины, почему нельзя даже мечтать о ней.

— Раз любишь, уйдёшь. Но не сразу, сделай так, чтобы она возненавидела тебя. А под конец поругайся, да так, чтобы век не простила. — У меня сердце болезненно сжалось, понимая, какую боль ей придётся причинить.

— Она же ваша дочь, а вы предлагаете ей сделать больно? Я хоть избегал её, старался не причинить боли. А вы о таком… просите. Как же так можно поступать со своим ребёнком? — последние слова я произнёс на пределе слышимости, голос предательски пропал.

— Лучше вырвать гнилой зуб, его излечить невозможно, а боль с каждым днём становится невыносимой и может привести к летальному исходу. — Теперь я — гнилой зуб, оригинально, зато правда. — Думаешь, мне дочь не жалко? Да у меня сердце разрывается! Но она молода, у неё вся жизнь впереди. И не факт, что её чувства осознанны, есть вероятность, что это детская привязанность, перешедшая в увлечение, такое часто встречается. Но со временем подростковая влюблённость проходит без следа.

— Хорошо, я всё сделаю. — Встаю, сил нет тут находиться, хочу на свежий воздух, задыхаюсь.

— Кстати, зачем ты полез в это дерьмо? — Останавливает меня вопросом. — Их я понять могу, ты всё-таки гений, но тебе-то это было зачем? Если они чем-то тебя прижали, давай помогу. — Вот тут я чудом не рассмеялся. Да уж, он-то точно мне в состоянии помочь.

— Не нужно, это мой выбор.

— Сынок, ты, наверное, думаешь, что я против тебя…

— Не называйте меня так, у меня один отец — Михаил, — цежу сквозь зубы, пытаясь сдержать ярость. — Да и с вашей стороны так называть меня — верх лицемерия: своего сына вы бы не выкинули за забор, как больную никому не нужную шавку.

— Ты неправ, я не бросал тебя никогда, а всегда оберегал. Неужели тебя не удивил факт, что никто не заметил у тебя отклонения? Я уже много лет занимаюсь подменой твоих анализов.

— Спасибо за это, но больше не стоит обременять себя. А вашу просьбу-приказ я выполню. Вы же, в случае выхода ситуации из-под контроля, выполните мою. Больше ни о чём не прошу.

— Твоя горячность, Ваня, тебя когда-нибудь погубит, — начал заводиться Беркутов.

— Не большая потеря для мира: на одного урода станет меньше. Есть ещё указания?

— Вот же упрямый… В общем, так: делай вид, что бегаешь с трудом, короче, всё, чтобы не выделяться. Тебе везло, что ты практически тут не бываешь, такое не может прокатывать вечно, Егор Лютов мужик умный, уже пристально за тобой наблюдает. Я знаю, что тебе сделал больно, и мне очень жаль, самому хреново от этой ситуации. Но она моя дочь, понимаешь?

— Не корите себя, всё вы делаете правильно. Безопасность Миры и родных — это главное. А боль… это неотъемлемая часть человеческой жизни. Выходит, мне на роду написано быть одному, значит, буду искать своё предназначение. — Развернулся и направился к выходу.

— Прости… — летит мне в спину.

Я ничего не ответил, просто ушёл. Мне нужно было хоть немного времени, чтобы прийти в себя. А, как назло, Мирослава решила поговорить. Её робкие признания в любви до сих пор храню в сердце. Мне же пришлось отвергнуть её чувства — таков уговор, так правильно. Но больней вдвойне.