Командировка в ад (СИ) - Казаков Дмитрий Львович - Страница 36

Жена страстно дышала мне в ухо, я ворочал лопатой, пот тек с меня ручьями.

— Ты… — сказала она, и тут связь оборвалась.

Я вздрогнул, и обнаружил, что в окружающем меня аду кое-что сильно изменилось. Удивительно, но даже с черепашьей скоростью мы куда-то докопались, и земляная стена перед нами начала рушиться.

Открылось темное пространство, и в сумраке я рассмотрел громадные угловатые фигуры.

— Отлично, — сказал кто-то из конвоиров. — Слава Двум Звездам, который помнит все!

Глаза мои привыкли, и я обнаружил зал размером, наверное, с Кремль, полный огромных механизмов, похожих на механических кротов: тупые бронированные рыла, решетки пастей, спаренные дула, торчащие из глаз, гусеницы-манипуляторы, металлическая чешуя на боках и спине.

— Что это такое ради Гегемонушки? — прошептала за моей спиной Пира, и голос ее прозвучал недоуменно-жалобно.

Эх, если бы я мог ответить на этот вопрос…

Но явно не то, чего ждешь обнаружить в запасниках у «примитивных, тупых дикарей». Больше похоже на очередной неприятный высокотехнологичный сюрприз для наших полководцев от жителей планеты Бриа.

— Повторяю — мне нужны инструменты! — сказал я, глядя прямо в бесстрастное лицо конвоира. — Вот этим, — я помахал плоскогубцами, — я ничего сделать не смогу, такая ботва! Можешь расстрелять меня, только это ничего не изменит.

На этот раз они захотели, чтобы я отремонтировалнасос, установленный в подсобке рядом с туалетами: воду, судя по всему, качали из глубин земли, где был водоносный пласт.

— Жди здесь, — конвоир развернулся и вышел вон, а я принялся осматриваться.

Помещение маленькое, грязное, темное и вонючее, как положено, сплошь огромные трубы в наростах и ржавчине. Но за одной из них пряталось то, что меня заинтересовало — технический люк примерно метр на метр, запертый на самый простой замок, для которого даже ключа не нужно.

Я воровато огляделся и выудил из кармана кусок проволоки, добытый в первый день городских работ. Замок мягко скрежетнул, люк с клацанием открылся, и за ним я, к своему удивлению, обнаружил вполне сухой и чистый, даже ярко освещенный по меркам бриан коридор: покрытые белесым налетом стены, пыль на полу.

К этому моменту я более менее представлял окрестности нашего концлагеря, а прокачанный навык «ориентации» позволял мне формировать прямо в голове новые карты: тоннель этот должен упираться в другой, большой, по которому нас сюда привезли, и если двери между двумя коридорами не заперты…

Я услышал приближающиеся шаги, торопливо закрыл люк и вернулся к мотору.

— Это должно быть твое, — сказал конвоир, кидая на пол рюкзак: точно, мой, видны подшитые и расширенные для удобства лямки. — Оружия там нет, можешь брать, что нужно. Только быстро!

— Но как вы поняли? — удивился я.

— По запаху! Быстрее! — и бриан угрожающе повел автоматом.

Я торопливо принялся расстегивать рюкзак, а в голове моей закопошились мысли. Ходил он недалеко, и это значит, что отобранные у нас шмотки хранят прямо тут, в концлагере… единственное подходящее место должно быть за вечно закрытой дверью, что справа от караулки.

Интересно, автоматы тоже там? И какой замок на этой двери? Надо приглядеться.

Черно-белый пингвин обнаружился на своем месте, и я с нежностью погладил его. Цела игрушка, и к ней можно забрать энциклопедию, чтобы полистать в свободный момент.

— Это что, тоже инструмент? — в голосе конвойного звучало подозрение.

— Инструкции по ремонту всего на свете! — буркнул я. — А вот инструмент!

Набор отверток недоверия у бриан не вызвал, и я принялся за дело — перекрыть воду, разобрать насос, посмотреть, где что забилось, что вышло из строя, покопаться в запасных деталях, которые мне принесли аборигены, найти нужные прокладки, без них канализацию нигде не наладить, даже в далеком космосе. Справился я быстро, и едва закончил, как ожили динамики, давшие сигнал к построению перед ужином.

Конвойный заторопился, проследил, чтобы я убрал отвертки в рюкзак, а вот про энциклопедию не вспомнил. Так что когда я занял место в строю, чтобы получить банку слизи, один карман у меня оттопыривал пингвин, а другой оттягивал увесистый томик в кожаном переплете.

С едой в руке я вошел в нашу спальню, и обнаружил, что все на месте и смотрят на меня: двенадцать пар глаз, полных недоверия, опаски, сомнения, а некоторые даже и враждебности.

— Что? — спросил я.

— Слушай, Егор, тут такое дело, ха-ха… — начал Макс. — Не знаю даже, как сказать.

— Ты должен объясниться, десятник! — влез Билл. — Вообще! И все такое!

— Не лезь вперед старших, ага! — осадила его Юнесса, и американец обиженно нахмурился, пожал губы куриной жопкой.

Очень интересно. Это что тут творится?

— Ты должен нам рассказать… о чем с тобой тот длинный бриан разговаривал, — продолжил Макс.

Меня уже спрашивали об этом, но я отбрехался, заявив, что меня просто допросили. Естественно, я не упомянул, кто именно почтил нас визитом, а то бы это вызвало настоящий шквал любопытства.

— Говорят о предательстве, — добавил Дю-Жхе, невозмутимый, как обычно.

— Кто гврит? — я ощутил, что раздуваюсь от злости, как воздушный шар. — Равуда? Крсноглазое отрдье!?

— Погоди, не бесись, ха-ха, — примирительно сказал Макс. — Тебя водят в город. Одного. Зачем? Кроме того, тебя допрашивал этот длинный тип. И бриан тебя спасли, ну тогда…

— Когда Равуда хотел тебя убить в фургоне, фургоне, — безжалостно закончила Юнесса.

Они все смотрели на меня не как на десятника, не как на соратника, а как на врага, те, с кем вместе я сражался, с кем делил последний сухпай, кого выручал и кто выручал меня, девчонки, с которыми я спал. Это было почти физически больно, я почти видел ту пропасть, что разверзлась между нами, ощущал идущий из нее холод.

И я понимал, что Равуда может действовать не только грубой силой, но и разговорами, и что у него есть помощники и сочувствующие, даже тут, среди моих бойцов.

— Поймите, он этого и добивается! Хчет поссорить вас со мной! Чтобы я был один! Чтобы…

— Просто скажи, о чем был разговор с длинным! — перебил меня нахмурившийся Макс. — Правду!

Я закрыл глаза, глубоко-глубоко вздохнул.

— Он предлагал мне перейти на их сторону. Называл меня… «человек с кривой судьбой»… или извилистой? Но я отказался! — тут эмоции все же прорвались, я почти кричал. — Это правда, клянусь здровьем дчери! И подумайте — что могут дать мне бриан?

Кто-то и правда задумался, кто-то поверил мне после клятвы, тот, кто знал о моей семейной ситуации, но другие не хотели думать и верить, зато ощущали злость, усталость и ненависть, и для ненависти требовался фокус, на котором можно сорвать злость и усталость. Равуда сработал мастерски, он выстроил факты, реальные факты так, что я стал выглядеть настоящим предателем.

Как жаль, что я не убил его тогда, когда мы были в окружении!

Проклятая Лиргана, остановившая меня в последний момент!

— Больше мне нечего сказать, — я без сил опустился на свою койку и открыл банку. — Если не верите… я ничего не мог сделать…

И питательная слизь в этот момент показалась мне еще более противной, чем обычно, у нее был вкус отчаяния и одиночества.

Очередной фильтр находился в коротком переулке, что выходил на круглую площадь. Мостовую из серых камней на площади покрывал сложный концентрический узор — круги, многоугольники, хорды, алые, ярко-желтые, изумрудные.

Я работал, конвоир лениво наблюдал за мной, прислонившись к стене дома, а на площади тем временем собирались дети — на человеческий взгляд лет пяти-шести. Они не играли, не кричали, не бегали друг за другом, даже не разговаривали, они приходили сами, и садились прямо на землю.

Черноволосые и тощие, они не напоминали Сашку, но при взгляде на каждого я вспоминал дочь. И сердце мое сжималось от тоски и тревоги — увижу ли я ее снова, выберусь ли из этих подземелий, и если даже выберусь, то как пройдет ее операция, какой она вернется из лап хирургов?