Отверженный III: Вызов (СИ) - Опсокополос Алексис - Страница 5

Весь процесс по делу «Русского эльфийского ордена» проходил в закрытом режиме. Все пятеро обвиняемых изначально отказались признавать свою вину и потребовали, чтобы их дело рассматривал суд в Санкт-Петербурге. Но им в этом было отказано, так как основные преступления, спланированные и организованные членами ордена, были совершены в Великом Новгороде.

После этого пять благородных эльфов заявили, что они не признают суд и отказываются давать показания. Отдельным оскорблением эльфийские аристократы посчитали тот факт, что их, князей, графов, глав древнейших и могущественных эльфийских родов, судили, мало того, что люди, так ещё и не дворяне.

Руководителей «Русского эльфийского ордена» каждый день привозили в суд, но они хранили молчание. А ещё, как ни возмущались эльфийские аристократы, а контролирующие обручи, презрительно называемые ими ошейниками, на них всё-таки надели.

И вот наконец-то судебный процесс подошёл к концу. Судья зачитывал приговор, его оглашение заняло почти четыре часа, пришлось даже делать один перерыв. Когда приговор был почти зачитан, и судье осталось произнести буквально пару последних предложений, он выдержал небольшую паузу, сделал два больших глотка воды из стоявшего на столе стакана и произнёс:

— Граждане Российской Федерации: Седов-Белозерский Константин Романович, Самойлов Афанасий Кириллович, Гагарин Фёдор Антонович, Жилинский Дмитрий Алексеевич и Уваров Тимофей Владимирович приговариваются к исключительной мере наказания с отсрочкой исполнения приговора на шесть месяцев. В течение этого срока у них есть право обратиться с апелляцией в Верховный суд.

Исключительная мера наказания для одарённых подразумевала отсечение головы — это единственный способ, который давал гарантию, что сильные лекари не вернут одарённого к жизни. Но даже и в этом случае тело и голову казнённого мага тут же в присутствии специальной комиссии кремировали, а родственникам выдавали уже урну с прахом.

Князь Седов-Белозерский выслушал приговор без внешнего проявления каких-либо эмоций, но внутри у него всё кипело. Константин Романович не признавал легитимность суда, который не соизволил обращаться к князю по титулу, но зато посмел вынести ему такой суровый приговор, князь презирал всех без исключения людей и в том числе безродного судью, посмевшего судить эльфийских аристократов, но больше всего старого хитрого князя бесил тот факт, что его самого и весь его орден переиграл относительно молодой кесарь.

Романов выиграл партию быстро, легко и изящно. «Русский эльфийский орден» проиграл неожиданно, разгромно и нелепо. Кесарь провёл через парламент принятие решения о реставрации монархии в России и теперь готовился к выборам императора. Ему остался всего один шаг, чтобы достигнуть заветной цели — стать самодержцем. А старому князю Седову-Белозерскому осталось лишь наблюдать за этим из тюрьмы, ожидая апелляции. Это было не просто фиаско. Это был грандиозный, сокрушительный, просто эпический провал.

Шансы на апелляцию у руководителей ордена были. Романов ни за что не рискнул бы лишать жизни пятерых уважаемых эльфов. Этого бы никто не понял и не простил. А вот подержать их за решёткой, до выборов императора — это запросто. На то и был, скорее всего, расчёт. И он сработал. «Русский эльфийский орден» — самая непримиримая сила в борьбе с кесарем фактически перестал существовать.

Теперь в России осталось лишь три влиятельных эльфа, которые могли хоть что-то противопоставить Романову. Одного — руководителя Дворянской думы и по совместительству председателя эльфийской фракции в этой думе, можно было не считать. По поведению князя Разумовского на заседании обеих дум, можно было сделать вывод, что он в лучшем случае будет соблюдать нейтралитет, а то и вовсе поддержит Романова. Постоянное пребывание в Новгороде дало свои результаты — Разумовский предал эльфийские принципы.

Остались двое — глава Конституционного суда граф Каменский и губернатор Санкт-Петербурга и области князь Вяземский на них были все надежды. Они ещё могли побороться с Романовым и не допустить возвращения представителя этой человеческой династии на российский престол. А князю Седову-Белозерскому осталось лишь наблюдать. Он был уверен, что рассмотрение апелляции в Верховном суде затянется до самых выборов императора.

Но даже в случае отмены исключительной меры наказания, особо рассчитывать князю было не на что. Это государственную измену можно было оспорить, а от организации похищения Зотовой и убийства Левашовых было не отвертеться. Самойлов младший на суде рассказал всё, что знал, и выдал все секреты ордена. Он дал показания даже против своего отца. Как такое было возможно и как от Бориса этого добились, Константин Романович понять не мог.

А какой удар это был для Самойлова-старшего — не описать. Граф от позора даже хотел покончить с собой — планировал прямо в здании суда использовать магию и вызвать срабатывание взрывных устройств на контролирующем обруче, но передумал, решив, что это может быть расценено, как признание вины, и усугубит участь собратьев по ордену.

Судья закрыл заседание и быстро ушёл, адвокат эльфийских аристократов что-то пытался доказать прокурору, пришли конвоиры, чтобы увести осуждённых, и ждали отмашки. А их начальник о чём-то разговорился с помощником судьи. В помещении сразу же стало довольно шумно. И лишь пять эльфов, сидевших в клетке для подсудимых, оставались спокойны и невозмутимы.

— Эльфийское выше государственного, — негромко произнёс магистр «Русского эльфийского ордена».

— Эльфийское выше государственного, — повторили за ним его братья по ордену.

Как это обычно бывает после бурной ночи, мы с Милой чуть не проспали первую пару. Это было немудрено — легли уже после рассвета, а когда проснулись, до занятий оставалось меньше двадцати минут. Быстро умылись, наспех оделись и помчались в учебный корпус.

В здание забежали под трель звонка — всё-таки двухминутного опоздания на пару избежать не удалось. Мы быстро добежали до нашей аудитории и натолкнулись на Троекурова, который стоял в коридоре и, казалось, кого-то ждал. Так как, увидев нас, он оживился, стало понятно: ждал он нас.

«Похоже, этот парень, решил, что спокойно учиться ему неинтересно», — подумал я, глядя, как племянник губернатора выдвинулся нам навстречу.

— Отойдём на минутку, — сказал Троекуров, когда мы сблизились.

— На улицу? — удивилась Мила.

— Нет, просто в сторонку, — ответил племянник губернатора.

Мне это совсем не понравилось.

— Что тебе ещё от нас надо? — спросил я. — Мы и так опоздали. Нет времени куда-то ходить. Если есть что сказать — говори здесь!

Троекуров кивнул, согласившись с моим предложением, вздохнул и произнёс:

— Ну здесь, так здесь. В общем, тут дело такое. Вчера я был неправ. Прошу вас обоих меня извинить.

Это было неожиданно, причём до такой степени, что я аж растерялся. Правда, быстро спохватился и сказал:

— Всё нормально, всякое бывает.

Я протянул Троекурову руку, он её крепко пожал.

— Извинения приняты, — произнесла Мила, но руку племяннику губернатора пожимать не стала, впрочем, после того как она ему сломала накануне пальцы, пожимание ему руки выглядело бы странно.

Племянник губернатора первый вошёл в аудиторию, а мы немного задержались. Ничего не понимающая Мила посмотрела на меня с нескрываемым удивлением. Я пожал плечами, будто тоже ничего не понял. Хотя чего тут было понимать? Троекуров-старший всего-навсего дозвонился до Милютина.

Первой парой у нашей группы стояла теория заклинаний. Когда мы с Милой вошли в аудиторию, занятие толком ещё не началось — преподаватель, Лидия Григорьевна Трофимова, что-то объясняла одному из новеньких. Поэтому, несмотря на опоздание, и нам с Милой, и вошедшему перед нами Троекурову удалось занять свои места, не привлекая особого внимания.

Теория заклинаний — интересный и важный предмет, но, к сожалению, половину сказанного преподавателем я пропускал, потому что прокручивал в голове ситуацию с Троекуровым. В день нашего знакомства племянник губернатора показался мне очень похожим на Левашова — такой же избалованный, уверенный в себе и чересчур наглый, но судя по последним событиям он оказался умнее. Или хитрее. Так или иначе, усугублять ситуацию он не стал.