Отверженный III: Вызов (СИ) - Опсокополос Алексис - Страница 6

Я, конечно, не знал, что именно сказал его отцу Иван Иванович, и что потом отец сказал Родиону, но извинения, если и были неискренними, то в любом случае выглядели как шаг к примирению. А большего мне было и не нужно. Дружить с Троекуровым я не собирался, нейтральные отношения без выражения открытой неприязни меня вполне устраивали.

А то, что Анна Алексеевна меня обманула, я понял сразу же — ещё у неё в кабинете. Не тот она человек, чтобы вызывать на ковёр студента, не выяснив заранее все подробности инцидента у преподавателя. И Троекурова-старшего она к мужу отправила не из-за того, что устала от меня, а потому что правильно оценила ситуацию и решила сразу задействовать тяжёлую артиллерию. Просто преподнесла мне это всё так, чтобы я не сильно зазнавался. И я был ей за это очень благодарен — проблем с очередным избалованным папенькиным сынком мне ещё только не хватало.

Ну а в реакции Милютина на звонок Троекурова можно было не сомневаться. От того, как я подготовлюсь к предстоящей спецоперации, зависела не только судьба похищенных подростков, но и ещё много чего — например, карьера Ивана Ивановича. И ему явно не хотелось, чтобы кто-то мешал мне готовиться — слишком высоки были ставки. И судя по поведению Родиона глава столичного отделения КФБ смог объяснить брату губернатора, что Троекуров-младший неправ.

Но рассчитывать на то, что Родион забудет о таком тройном унижении, было бы глупо. Сначала Мила ему сломала пальцы, затем я над ним откровенно поиздевался на арене, а потом ещё и отец заставил его пойти перед нами извиняться — такое не забывается. И явно не прощается. Соответственно и мне не стоило забывать о том, что в любой момент Родион мог сотворить какую-нибудь гадость в отношении меня или Милы. Перед отъездом в Москву стоило попросить Ивана Ивановича, чтобы он, пока меня не будет, не давал в обиду мою девушку и разрешил обращаться к нему за помощью, если ей будет что-то угрожать.

Сентябрь прошёл в занятиях и тренировках. Я много чего выучил и узнал. Гурьев, обычно скупой на похвалы, не мог не отметить огромного прогресса в моём развитии. Менталист и специалист по летальным заклятиям тоже были довольны. Выживальщик, правда, постоянно ругался и выражал недовольство уровнем моей подготовки, но как я потом понял, это было нормально — он был недоволен всегда и всеми. Единственное, что его устраивало — это моя физическая форма и мои навык рукопашного боя.

Но надо признать, заниматься с выживальщиком, несмотря на его постоянное недовольство, мне нравилось больше всего. Это было неожиданно, но вполне объяснимо — я просто устал от магии, её было слишком много в моей жизни. Магия сопровождала меня повсюду: на занятиях в академии, на дополнительных тренировках с тремя наставниками, даже с Милой мы постоянно говорили о том, кто какие заклятия выучил и навыки приобрёл.

А Захар Петрович учил меня водить различный транспорт: от мотоцикла до танка, стрелять из всевозможного оружия, ставить растяжки и обезвреживать их, ориентироваться в лесу и в горах и там же искать еду и обустраивать временное жилище и многим другим необходимым вещам. Всё это было невероятно интересно.

Но всё же основной упор в моей подготовке делался на магию, и это было логично. В нашем мире даже среднего уровня маг был намного более грозной силой, чем самый лучший спецназовец без Дара. А с магией были некоторые проблемы. Несмотря на мои явные успехи, кучу выученных заклятий и множество способов защиты от них, скрывать факт инициализации Дара я так и не научился. Как я ни старался, этот навык был мне недоступен.

В принципе это было некритично. У негативно относящихся к выбраковке орков бывало, что перед отправкой в академию одарённые дети проходили инициализацию у родовых источников. Поэтому моя инициализация выдать меня, как подсадного, не могла, но лишнее внимание со стороны похитителей обеспечила бы. И лучше было этого избежать, поэтому в последние дни я больше всего занимался с менталистом в надежде, что до отъезда в Москву я всё же приобрету необходимый навык.

Мы сидели в аудитории и слушали лекцию по основам лекарского дела. Было интересно, и я с удовольствием конспектировал полученные знания. Неожиданно открылась дверь, в аудиторию вошёл помощник ректора и обратился к преподавателю:

— Здравствуйте! Прошу прощение за вторжение, но это срочно. Вы не будете возражать, если я заберу Андреева к ректору?

Разумеется, преподаватель возражать не стал, и я отправился с Петром.

В кабинете ректора меня ждал сюрприз — вместо Анны Алексеевны, я застал там её супруга. Иван Иванович сидел в ректорском кресле и улыбался. Увидев меня, он произнёс:

— Здравствуй, Роман! Проходи, присаживайся.

Я поздоровался и сел на стул.

— Решил не дёргать тебя лишний раз, не вызывать в управление, — сказал Милютин. — Всё равно мимо проезжал.

— Что-то случилось? — поинтересовался я.

— Егор вышел на связь. Их операция назначена на двадцать шестое октября. Наша, соответственно, тоже. Двадцать четвёртого рано утром выдвигаемся в Москву. В этот же день отдадим тебя в распределитель. Пару дней там проведёшь, чтобы не вызывать подозрений приездом в последний момент. В общем, у нас есть ещё две с половиной недели, чтобы завершить подготовку. Но Егор Андреевич говорит, что тебя хоть завтра можно отправлять. Очень хвалит.

— Спасибо, — ответил я. — Приятно это слышать, но я ещё не научился скрывать факт активации Дара.

— Это не критично, и у тебя ещё больше двух недель в запасе.

Милютин достал из портфеля планшет — точную копию моего студенческого, протянул мне и сказал:

— Держи! Свой планшет пока оставь в этом кабинете. Этот такой же, но с одним небольшим отличием — в нём есть папка с информацией о парне, которого ты будешь изображать и его роде. Почитай, посмотри фотографии, запомни, как выглядят его родители и как зовут его ближайших родственников, где он живёт, где учился, что любит и так далее. Выучи всё, что успеешь — может пригодиться. Папка сразу на рабочем столе, прямо сейчас при мне спрячь её, переименуй и сразу же поставь на неё пароль.

Я взял планшет, сделал всё, о чём сказал Милютин, и понял, что очень нервничаю. Это было неудивительно — всё же не в парк аттракционов собирался, хоть Иван Иванович и назвал нашу предстоящую операцию — «Аттракцион». У шефа столичного КФБ было своеобразное чувство юмора. И ещё он заметил или ощутил моё волнение и сказал:

— Не переживай, ты хорошо подготовлен, да и сам по себе — парень не промах. Всё будет хорошо.

— Главное, чтобы Егор не выдал, — ответил я. — А там уж как-нибудь справлюсь.

— За Егора можешь быть спокоен. Перед отъездом в Москву я тебе кое-что покажу, и ты поймёшь, что этот парень наш с потрохами. А теперь нам обоим пора — Анна Алексеевна одолжила мне кабинет на пять минут.

Милютин рассмеялся, встал из-за стола и неожиданно протянул мне руку. Я подошёл и пожал её. Пожимая, почувствовал, какая от Ивана Ивановича исходит невероятная сила и уверенность. И мне от этого стало спокойнее.

— Всё будет хорошо, — сказал Милютин. — Ты справишься!

Константин Романович Седов-Белозерский с контролирующим обручем на шее и в сопровождении двух конвоиров шёл по тюремному коридору на встречу со своим адвокатом. Защитой магистра «Русского эльфийского ордена» и его четверых товарищей занимался один из лучших адвокатов страны — Клим Георгиевич Дроздов. Не являясь ни аристократом, ни одарённым, Дроздов благодаря своему таланту и работоспособности сделал невероятную карьеру. Он начал её на должности штатного консультанта юридической конторы в Гатчине и добрался до самых высот — стал одним из влиятельнейших и наиболее высокооплачиваемых адвокатов Санкт-Петербурга.

Но руководителей «Русского эльфийского ордена» Клим Георгиевич защищал бесплатно. Это было основным условием, при котором он согласился взяться за дело. Уважение Дроздова к князю Седову-Белозерскому и всему ордену было так велико, что адвокат просто не мог себе позволить брать с них деньги. Клим Георгиевич был сторонником «Русского эльфийского ордена», считал процесс над его руководителями политическим и считал своим долгом сделать всё возможное, чтобы помочь осуждённым эльфийским аристократам.