Мышка для Тимура (СИ) - Зайцева Мария - Страница 47

Она бежит впереди, лодыжки точеные мелькают быстро-быстро. Не оглядывается, кожей ощущая погоню.

Я иду, пытаясь хотя бы чуть-чуть тормознуть себя, привести в чувство. И, заодно, осмыслить ситуацию, в свете ее слов.

Видела меня. Видела. В «Арго», что ли? Моргаю, переключаясь на обрывки воспоминаний. Мы сидели с партнером… И девка. Точно, брюнетка. Липла, да.

А каким образом Мышь там оказалась? Кто-то навел? Первый вопрос готов.

Почему не подошла? Второй вопрос.

Почему потом свалила гулять по клубам? В принципе, ответ на него понятен и логичен, но хотелось бы конкретики. Особенно о том глумливом придурке, назвавшем меня «папиком».

Утром… Увидела меня, выходящим из подъезда. Сука, как неудачно все сложилось! Именно в тот момент! И мне приспичило эту овцу в квартиру пригласить, и Мышь это рассмотрела!

Понимаю, что, если брать за аксиому ее невиновность, то ситуация выглядит… Охуительно она выглядит.

И Мышь сзади выглядит охуительно. Форма эта… Ее запретить надо, бляха, на уровне приказа по холдингу. Слишком обтягивает. Слишком хочется сорвать.

Я торможу себя, пытаясь вернуться к списку вопросов, потому что далеко не все прояснено… И многое требует подтверждения. Вот только подтверждать будет, скорее всего, не Мышь.

А с ней я поговорю. Просто поговорю. До конца все узнаю. Про мужика того. Про Руса… Потому что первое, что я сделал, проверил фотки на подлинность.

Хлопает дверь прямо перед носом. Номер для командировочных.

Удар рукой по замку — и дорога открыта.

Захожу, закрываю.

Мышь стоит у окна, выставив перед собой какой-то нелепый веник. Откуда взяла? Не важно.

— Не подходите, Тимур Анварович!

— Опять на «вы»?

— Субординация.

— Брось.

— Нет.

— Брось, Мышь. Хватит бегать. Поговорим.

— Я вам все сказала. Все. Больше не хочу. Насчет финансовой стороны… Вычитайте мою зарплату полностью…

— Херню не пори. Иди сюда.

— Нет.

— Боишься, Мышь?

— Конечно. Вы очень несдержаны, Тимур Анварович. Уходите, а то я пойду в полицию. Сначала сниму побои, а потом…

— Какие побои, ты о чем?

— На плечах наверняка синяки.

— Да? Сейчас посмотрим.

Щетка летит в сторону, Мышь, упрямо закусив губу, дергается в моих руках, но я не пускаю, рву ворот форменного платья и пару секунд оторопело смотрю на темнеющие уже следы на белой-белой коже.

Мои пальцы на ее плече.

Это… Это должно быть больно. Ей наверняка было больно. Понимание режет по глазам, а темные пятна на нежной коже смотрятся… Остро. Хочется стереть их. Хочется убрать.

— Пусти, пусти меня, — яростно дергается в моих руках Мышка, и в ее голосе нет слез и просьбы. Приказ.

Не подчиняюсь.

Из головы пропадают все вопросы. Все, что наметил уточнить у нее, все, что хотел разъяснить… Ничего не остается, кроме этих черных пятен на белизне кожи.

И я не понимаю, когда, в какой момент касаюсь их губами.

Это… Это не взрыв, нет.

Это — забвение.

Падение в пустоту, в дикую, горячую бездну.

Под губами — нежная дрожь, Мышка реагирует на мои прикосновения так, что не могу тормознуть, не могу включить голову, осмыслить происходящее, все внутри обрывается и требует лишь одного — не останавливаться ни в коем случае! И я не останавливаюсь. Скольжу губами по отпечаткам, которые оставили мои пальцы, облизываю их, словно пес царапины, жадно, упиваясь долгожданным кайфом от вкуса ее кожи, ее дрожью, слабыми попытками остановить, лихорадочным беспомощным шепотом: «Пусти, пусти меня… Тимур… Пусти… Скот… Ненавижу…»

Она бормочет, бормочет это все, а сама послушно гнется в моих руках. И стонет, жалобно так, тихо, упирается ладонями в плечи, и в следующее мгновение с восторгом внутренним ощущаю, как пальцы уже не отталкивают, стискивают пиджак, ворот рубашки, царапают кожу на шее и затылке.

Меня клинит в этот момент, настолько сильно, что только круги красные перед глазами, только безумие в голове, руки действуют самостоятельно, губы скользят без остановки, не в силах насытиться, нажраться долгожданным, любимым вкусом.

Я потом, потом буду разговаривать, объясняться, решать, как дальше быть…

А сейчас… Сейчас я ее поймал наконец-то. И я ее съем. Всю. Без остатка.

Я — тупая, слабовольная, бессмысленная дура.

Я позволила… Сама позволила всему произойти. Не смогла отстоять себя, не смогла оказать достойное сопротивление этому… агрессору. Зверю.

Это так смешно. Это так глупо. Просто сдалась.

Едва его губы коснулись кожи, словно с ума сошла.

Голова закружилась, во рту пересохло настолько, что даже сказать ничего не получилось. Только бессвязный глупый бред, больше похожий на кокетство, чем на реальные попытки остановить.

И ведь он не сделал ровным счетом ничего для того, чтоб я могла так себя повести. Не объяснил ничего, не повинился даже! Нет! Он просто поймал меня. Загнал в угол…

И применил запрещенный прием.

В эту ночь я поняла одну, верней, две вещи: он — беспринципный гад, всегда добивающийся своего любыми способами, и я не способна от этого хоть как-то защититься. И еще то, что я — дура. Да. Потому что получила удовольствие от всего происходящего. Произошедшего. Поневоле задумаешься, я нет ли у меня наклонностей мазохистки? Все же, ловить кайф, когда о тебя ноги вытирают… Такое себе.

Раньше не подозревала, а вот теперь…

Я смотрю на довольно сопящего голого Тимура, совершенно без стеснения раскинувшегося на всей площади гостиничной кровати, и прикидываю, а не въехать ли ему шваброй по морде? Хочется очень.

Но вместо этого тихонько пытаюсь собраться и свалить побыстрее из номера, пока он не проснулся и не заставил меня… Опять не заставил. Потому что уверена в одном — нифига не устою.

При одной мысли о подобной возможности все внутри начинает сладко сжиматься, а бедра непроизвольно подрагивают.

Мое глупое тело помнит жадные поцелуи, жесткость пальцев и властность движений. Мое глупое тело этого всего хочет. Оно не против.

Несколько часов назад Тимур это просек и воспользовался.

Крепко зажмуриваюсь, пытаясь сдержать ворох картинок, тут же возникающих в еще неостывшем мозгу, но не могу.

Тимур все сделал для того, чтоб я это навсегда запомнила.

Начиная от самого первого раза, когда просто разодрал на мне платье, чтоб получить больше площади для зализывания темных синяков, оставленных его пальцами, а затем, обезумев и не слыша моих нелепых и вялых возражений, поднял на руки и жестко усадил на каменный член. Это проникновение стало для меня долгожданной неожиданностью, потому что сразу на всю длину, и так много показалось, так сильно! Я отвыкла уже от его размеров, и теперь все воспринималось очень остро.

Вскрикнула, машинально цепляясь за вздувшиеся мышцами плечи и изумленно глядя в темные татарские глаза моего мучителя. А он оскалился лишь:

— Мокрая вся, а, Мышка? И какого хера бегала?

Я открыла рот, пытаясь возразить, что это все не так, что я не собираюсь… Короче говоря, глупости какие-то пытаясь сказать, несущественные и, учитывая, в каком я сейчас положении, даже смешные.

Но Тимур не дал мне этого сделать, опять заткнув губы поцелуем и одновременно начиная двигаться. И так это у него слаженно получалось, так ловко, что я не могла и шевельнуться даже! Только стонала беспомощно в ответ на каждый жесткий толчок, выбивающий из и без того шаткого положения.

Меня еще никогда не брали вот так, на весу, не давая никакой опоры, кроме рук, губ и члена партнера. И это странное, безумное ощущение! Потому что понимаешь, что вообще ничего не контролируешь, если раньше была иллюзия хотя бы, то сейчас и ее нет! Есть только бешеное сокращение всего организма, безумие от происходящего и туман в голове.

Передо мной все кружилось и летело, голова не соображала, воздуха не хватало, а Тимур только усиливал мое падение, ускоряясь и не давая ни грамма свободы! Ни грамма! Это было так жутко! Это так заводило!