Храмовый раб (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 33

— Я уже привык, что сначала считаю тебя сумасшедшим, а потом ты оказываешься прав. Но ради всех богов, или ради единого бога, да ради кого угодно, скажи, где ты возьмешь воду там, где ее отродясь не было?

— Голову поверни, что видишь?

— Горы вижу.

— А на горах что видишь?

— Шапки снеговые вижу. — начал понимать Ахемен.

— Тут есть вода, Ахемен, и мы ее добудем. А пока делай свое дело. Ты же понял, что за знамение ты должен явить?

— Да уж, не дурак. И срок всего три недели.

Пока Ахемен и его сотня отъедались, отсыпались и помогали родителям в меру сил, слухи точили местное общество, как червяк яблоко. Вроде снаружи все хорошо, я внутри гадость гадостью. Немыслимо грубое поведение князя на пиру по отношению к гостю, воля бога, явленная странным жрецом, ожидание знамения, щедрость Ахемена и скупость князя переплелись в чрезвычайно запутанный клубок, который породил целую цепочку сплетен, превратившую долину в кипящий котел. В отношении князя использовали эпитеты — грубиян, скупердяй, неугодный богам трус. Причем, почему трус, никто не знал, но прижилось и пошло в народ. По всей видимости, все сработало на контрасте, что если один — щедрый храбрец, то второй — его антагонист, то есть трус и жадина. И вот, однажды, все дошло до точки кипения, сплетни дошли до князя, и ему не оставалось ничего, кроме как вызвать Ахемена на судебный поединок. Божий суд был делом обычным, в России он еще при Иване Грозном практиковался, хотя по сути своей был редкостной дичью. Смысл его был в том, что кто кого убьет на поединке, тот и прав с точки зрения закона. Сам бой особо никак не регламентировался, кроме того, что начинался он на конях. Все остальное — на усмотрение высоких сражающихся сторон.

Бой был назначен на закате все у того же старого карагача, который, как дерево богов, должен был засвидетельствовать их священную волю.

Всадники встали друг напротив друга. Оба были на высоких крепких конях, у обоих были луки в саадаке, притороченном к седлу, копья, мечи и щиты. Оба были в доспехе и в шлемах. Вокруг собралось все племя, плотным кольцом окружившее место поединка. Определенно, бой был событием десятилетия, не меньше. Он уступал, пожалуй, только случаю, когда у хромого Артана родился теленок с шестью ногами. Судьями были все те же старейшины, что были на пиру, и они сидели на почетном месте, готовые зафиксировать волю богов.

Поединщики смотрели друг на друга, выбирая тактику боя и ища слабые места противника. Впрочем, выбирал только Артахшасса. Ахемен давно для себя все решил и планировал завершить дело быстро. Чтобы все было честно, стали так, чтобы заходящее солнце было сбоку и не било никому в глаза.

Раздался сигнал, который подал самый пожилой из старейшин, подняв руку. Всадники поскакали навстречу друг другу, опустив копья. И если князь рассчитывал на длительное фехтование из серии ударов, подскоков и отскоков, то Ахемен просто разогнался и всадил трехметровое копье в грудь Артахшассы, который был тут же выбит из седла. Сотник, не удержав копье, пронзившее грузное могучее тело, по инерции проскакал вперед и, развернувшись, выхватил меч. Но это уже было лишним. Копье пробило князя насквозь так, что из спины вышел чуть сочащийся теплой кровью наконечник.

Племя потрясенно молчало. Макс, готовившийся к этой ситуации, закричал:

— Смотрите люди, знамение! Князь Артахшасса вызвал Ахемена на бой и был убит одним ударом! Бог подал знак! Да здравствует князь Ахемен!

Потом Макс подошел к старейшинам и уже обычным голосом произнес:

— Почтенные, я думаю, все помнят нашу последнюю встречу. Князь будет ждать вам там же через три дня. И вы должны очень хорошо подумать, как мы будем жить дальше.

Следующие три дня пролетели незаметно, в хлопотах и суете. Ахемен вступал в наследство покойного князя, проводя с помощью родни инвентаризацию немалого его имущества. Жену и детей покойного он отослал к родителям, отдав ей домашний скарб. Хотя гомерических размеров котел не отдал, пожадничал. Дом и стада забрал себе, выделив вдове достаточное для прокорма количество коз и баранов.

И вот торжественный вечер наступил. И снова полились славословия и здравницы за нового князя, такого храброго, сильного и щедрого. После всех приличествующих слов, Макс взял слово и задал один прямой вопрос:

— Ну что, почтенные, подумали над моими словами?

Слово взял тот самый старик, который скомандовал, начало поединка.

— Мы подумали. И вот наше решение. Мы готовы следовать тому пути, что укажет нам Ахурамазда. Но если воды через два года не будет, то племя такому князю повиноваться тоже не будет, а ты, чужеземец, будешь побит камнями, как гнусный лжец.

— Ну и славно. А если вода будет? На что готов ты и эти люди?

— Тогда мы станем самыми верными слугами князю и его потомкам, будем вечно чтить Ахурамазду и тебя, как его пророка.

— Да будет так! — сказал Ахемен. — Слова сказаны, и всеми услышаны. Давайте пировать.

На следующий день Макс и Ахемен оседлали коней и поскакали к виднеющимся невдалеке горам, рассеченным заросшими кустарниками лощинами. До них было недалеко, всего около фарсанга, то есть 5,5 км на привычные Максу величины. Вскоре Ахемен смотрел на густую свежую зелень, размышляя, как она умудрилась тут поселиться и выжить, а Макс рассеял его сомнения.

— Вот тут она и есть. Где зелень, там и вода. Копать надо.

— А когда выкопаем, что делать будем? Тут же до полей час пути.

Предлагая свою безумную идею, Макс не блефовал. Ему запомнилась просмотренная в свое время познавательная передача про оросительные каналы Среднего востока, которые назывались кяризами. Это система подземных галерей, которая транспортирует воду на десятки километров.

— С тебя один строитель и двадцать рабочих, плюс инструмент, — выставил условия Макс.

— Да где я тебе их возьму? — удивился новоиспеченный князь. — Тут же пастухи одни.

— Купи. Или укради. В Сузы надо ехать.

— Почему в Сузы?

— Я же говорю, строитель нужен.

Собрались быстро. Уже через пару дней князь Ахемен и Макс в сопровождении двух десятков всадников вышли на Сузы, до которых было две недели пути. Всадники скакали в полном вооружении. После проигранной вдрызг войны, на караванных путях было неспокойно, и персы шли с опаской, выставляя часовых и высылая дозоры. Но все прошло без происшествий, и вскоре на горизонте показались кирпичные стены столицы и возвышающийся над ней храм великого бога Наххунте, покровителя и однофамильца действующего царя. Самые крупные рынки находились в предместьях, куда и направился отряд.

Рынок рабов кричал, божился, спорил и плакал. Ощущение уныния и безнадежности начинало чувствоваться на расстоянии полета стрелы. Болью и сломанными судьбами, казалось, была пропитана сама дорога, где вели на продажу людей, когда-то бывших свободными. Рабы попроще сидели в клетках по 15–20 человек. Рабы-ремесленники, стоившие гораздо дороже, продавались отдельно, и цена на них была кратно выше. А уже молодых и нетронутых девушек продавали в отдельных шатрах, где взыскательная публика могла воочию насладиться юной красотой, не скрытой одеждами. Особо выдающихся красавиц продавали с аукциона, о чем значимых покупателей, или евнухов их гаремов, предупреждали заранее. Тут цены могли доходить до умопомрачительных цифр, и это зависело лишь от распалившейся похоти покупателя, или от умелого манипулирования аукционом со стороны продавца.

Рабы, рожденные в неволе, сидели с равнодушным видом, резко отличаясь от военнопленных или недавно попавших в рабство за долги. Те никак не могли привыкнуть к своему новому статусу, растерянно разглядывая прохожих через прутья клетки. Рыдающие матери обнимали детей, понимая, что их могут продать порознь. И уж точно они не рассчитывали увидеть своих мужей, так как семьи крайне редко покупали вместе. Как раз такое чудо в этот день и случилось.