Храмовый раб (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 38

На следующее утро лагерь напоминал вавилонский базар. Максу пришлось организовать целый интендантский взвод из пожилых воинов, которые сортировали добычу, отделяя то, что пойдет в родные племена, что нужно продать, а что просто выбросить. Купцы, непременные спутники любой войны, кружились хищными птицами вокруг князей, пытаясь урвать кусок пожирнее и подешевле. Воинов и уцелевших жителей выгнали из города, и, разбив на десятки и сотни, продавали оптом. Ахемен обещал жизнь, но не обещал свободу, и он не обманул. Щадить честь женщин не сдавшегося города он тоже не обещал, и рыдающие семьи проклинали храбрость своего градоначальника.

Войско получило пять дней отдыха. Воины отдыхали, пировали и развлекались с еще непроданными женщинами. Добыча и серебро, полученное от продажи рабов, пошли в родные горы, чтобы не сковывать армию обозом. Следующим городом на пути был Мархаши, куда и отправили семьи беженцев, строго настрого наказав, что если их поймают в другом городе, то просто убьют на месте. До города был всего день пути, и к моменту прихода армии персов, у ворот стояла делегация, смиренно склонившая головы и приготовившая подарки.

— Ну ты смотри, — восхитился Бахрам, — это тебе сам бог такое подсказал? Ни одного воина не потеряли, а город наш.

— Великий бог иногда дает мне советы во сне, — Макс скромно опустил глаза.

В шатре, на совете князей, лучшие люди города слушали условия капитуляции.

— Мы не тронем жителей, раз вы сдаетесь. Мы заберем богатства храмов и ростовщиков. Все долги и недоимки по налогам отменяются навечно. Те, кто хочет уйти, пусть уходит, их никто не тронет. Не забудьте пайцзу получить, без нее вам плохо придется. Вы можете молиться старым богам и платить обычный налог, а если примете великого бога Ахурамазду и веру в священный огонь, то налог будет уменьшен вполовину. Навечно устанавливается закон, что процент по займу не может быть больше десятой части в год, и не более третий части на весь долг.

Уважаемые люди зашумели. Среди них половина была ростовщиками. Главы ремесленников и купцы предусмотрительно молчали, довольно щурясь. Ростовщиков они ненавидели люто.

— Так нельзя, так никто никогда не делал. Возьмите выкуп, но не отменяйте законы, установленные богами, — брызгая слюной, орали ростовщики.

— Какой именно бог сказал, что нужно за долги разлучать семьи, продавая их в неволю?

— Ты, ты… Вы захватчики, а ваш бог просто огонь, мы им свои задницы в холода согреваем. Мы не признаем его! — от воплей ростовщиков сотрясались стены шатра.

Макс поднял руку и указал по очереди на крикунов.

— Этого, этого и этого. Вывести и убить. А вы, почтенные, укажете их дома. Их семьям тоже предстоит узнать, каково это, стать вещью. Они сладко ели, мягко спали, пришло время платить за чужое горе. И не забудьте завтра на площади объявить жителям, что это сделано из-за того, что они оскорбили великого бога.

Разумеется, после этого беседа прошла в конструктивном направлении, к полному удовлетворению высоких договаривающихся сторон. Ближе к вечеру из города потянулись повозки испуганных горожан, не принявших новые порядки.

Месяцем ранее. Сузы.

Суккалмах Шутрук-Наххунте, второй этим именем, с устеленного коврами возвышения вершил суд над человеком, вызвавшим его неудовольствие. На главной площади Суз было не протолкнуться. Не каждый день казнят человека, перед которым еще недавно лебезили знатнейшие князья государства и самые богатые купцы. Кровосос, не пропускавший без взятки ни одного просителя, был известен всем жителям столицы, и всеми же ненавидим. Месяц шло следствие, на котором под изощренными пытками бывший главный евнух рассказывал, сколько брал, за что и куда дел. Он-то рассказал все быстро, но дальше его уже пытали на заказ. Палачи озолотились, получая подарки от других вельмож, годами мечтавших об этом дне. Так что, неизбежную казнь бывший второй человек в государстве принял почти с облегчением.

На возвышение взошёл глашатай, который зачитал список преступлений подсудимого и решение повелителя- казнь через запекание в медном быке. Толпа заревела от восторга. Люди стояли на площади и облепили крыши всех окрестных домов. Мужья привели жен и детей, чтобы совместно насладиться невиданным зрелищем.

Само орудие казни представляло из себя медную трубу на опорах, с откидной крышкой, задняя часть которой была заварена. Передний конец украшала великолепно сделанная голова быка с огромными рогами. Вся конструкция была отполирована и блестела на солнце, слепя глаза. Голова быка была чуть запрокинута вверх, как будто тот собирался издать рев.

На площадь под руки вывели подсудимого, потому что сам он после месяца пыток ходить самостоятельно уже не мог. От былого высокомерного толстяка осталась лишь изможденная бледная тень. Палачи открыли крышку быка и положили туда евнуха, закрыв на металлический штифт. После этого под брюхом на специальной жаровне развели небольшой огонь, чтобы металл прогрелся, но казнимый оставался в сознании и просто ощущал боль. Высокое искусство палача всегда ценилось на Востоке, тогда как человеческая жизнь не ценилась вовсе. Голова быка работала, как резонатор, усиливая звуки многократно. И мастер-палач добивался того, чтобы жуткое устройство выдавало целый концерт, превращая вопли казнимого в громкий рев, прежде чем пациент умрет. В этот раз палач, ввиду присутствия самого высокого начальства, расстарался. То увеличивая, то уменьшая огонь под быком, он извлекал гулкий вой из медной башки. И, чутким ухом уловив, что звуки слабеют, разжег максимальный огонь, получив самый сильный рев из запрокинутой головы, который постепенно затих.

Толпа неистовствовала, великий царь был доволен.

— Пошлите на юг сорок тысяч лучников, проучите этих голодранцев. — соизволил сказать он и удалился обедать.

Через неделю после взятия Мархаши. Аншан.

В уже знакомом нам зале во дворце наместника элита княжества пыталась решить судьбу Отечества. Скажем честно, получалось так себе. Обменявшись сведениями, присутствующие сложили из мозаики отдельных мнений поразительную картину. Три четверти княжества уже было захвачено персами, которые обнаглели до того, что пошли широкой дугой, отрядами до тысячи человек. Города открывали им ворота, потому что свирепые захватчики, жестоко расправившиеся с Амандуном, не тронули больше ни одной деревушки, не убили ни одного мирного жителя и не обесчестили ни одной девушки. При этом они ограбили все храмы по пути, не убоявшись гнева богов, и казнили всех ростовщиков, которые не успели бежать, а все долги и недоимки по налогам простили. Даже недалекому Син-Уррашу становилось понятно, что это не персам, а ему потом придется брать штурмом собственные города. Даже тут, в его зале, стоят старшины купцов и ремесленников, делая преданные морды, и решают, как бы половчее сдать город. Пятьдесят тысяч войска, собранных со всего Элама, было стянуто к Аншану, и нужно было давать генеральное сражение, потому что сесть в осаду превосходящим войском было просто постыдно. А кормить в осажденном городе такую прорву народу было бы просто нечем. Хотя осада- тоже неплохой вариант, если запастись продовольствием и выгнать из города всю чернь. Стены Аншана высоки, а большое войско может легко отбивать атаки персов, расстреливая их из луков и поливая со стен кипятком. Кровью умоются, дикари проклятые!

Два месяца назад. Горы Загрос.

Макс сидел за столом вместе с инженером Лахму и пытался, неумело карябая углем на купленном листе папируса, объяснить, что такое требушет. Сам он, конечно, никогда в жизни его бы не сделал, и устройства его не знал. Видел только, как ролевики собрали высоченную деревянную конструкцию, которая по законам рычага швыряла большие каменюки. И вот сейчас он косноязычно пояснял, где опоры, где нужна металлическая ось, вокруг которой ходит рычаг с коротким и длинным плечом, куда положить груз, а куда снаряд для метания. Получалось его объяснение примерно таким же, как если бы один первоклассник рассказывал другому первокласснику, почему едет папина машина, если нажать на педальку. То есть, убого. К его стыду, Лахму понял все быстро, и начал поправлять его собственные ошибки. В конце концов, рычаг тут знали хорошо, и широко его применяли. Ну подумаешь, нужно не поднять огромную каменюку, а бросить ее вдаль.