Она под запретом (СИ) - Салах Алайна - Страница 31

Как ни пытаюсь, но дальнейшее развитие событий представить не могу. Всё ограничивается тем, что случится, когда я выйду за пределы душевой и снова встречусь взглядом с Арсением. Потом — полный провал. Я понятия не имею, как мы будем общаться и встречаться после. Когда я шла сюда, я совершенно об этом не подумала. Надеюсь только, что ни Луиза, ни Данил никогда ни о чём не узнают. Иначе это будет просто катастрофа.

Я заматываюсь в полотенце и встаю перед зеркалом. Укладка «вамп» превратилась в неряшливое гнездо, а вот как выглядит моё лицо, мне, пожалуй, нравится: щёки розовые то ли от горячей воды, то ли от нестихших эмоций, глаза сверкают, а губы приобрели вишнёвый оттенок — никакая помада не нужна. Я больше не девственница.

Ноги наконец обрели твёрдость, и в спальню к Арсению я вхожу бодрее, чем в душевую. Он сидит на кровати, глядя в пол, полотенце на бёдрах заменили серые боксёры.

Наши взгляды встречаются, и моё лицо неумолимо вспыхивает. Он стал моим первым мужчиной. Радмила бы поняла мои чувства. Арсений, холодный, запретный, недосягаемый, доступный лишь избранным, занимался со мной сексом в своей постели.

— Спасибо… — от волнения я переминаюсь с ноги на ногу, — за полотенце.

Он продолжает выжидающе за мной наблюдать. По крайней мере, не выгоняет, что уже хорошо.

— Я ни о чём не жалею. Не знаю, нужно ли говорить… Ты ведь никому об этом не расскажешь?

Произнеся это, я прикусываю губу. Прозвучало по-дурацки, не так, как я рассчитывала. Но Арсений ведь взрослый и сам понимает: я всё ещё его сводная сестра, а Пётр — мой отчим. Даже Луиза, отличающаяся широтой взглядов, вряд ли оценит нашу сексуальную связь. А как будет смотреть на меня Данил, если узнает, я даже представлять не хочу.

Во взгляде Арсения появляется знакомый металлический блеск, рот едва заметно кривится.

— Ты всегда сначала делаешь, а потом думаешь?

— Я же сказала, что ни о чём не жалею, — повторяю я немного тише.

— Тем лучше для тебя. Обидно лишиться своего сокровища от безысходности или лишь для того, чтобы заткнуть за пояс Инессу.

Моё лицо не просто горит — теперь оно пылает.

— Что… почему…

Арсений не пытается иронизировать. Он смотрит мне в глаза, давая понять, что мои попытки привлечь его внимание возле бассейна не остались незамеченными.

Мне сквозь землю хочется провалиться. Дура. Зачем я вообще попросила его молчать? Я просто испугалась, что в одном из разговоров с Данилом он упомянет об этом. Они ведь лучшие друзья. Я теряюсь настолько, что намерение провести с ним ещё какое-то время окончательно покидает меня, и я начинаю с вожделением посматривать на дверь.

Звук раздавшегося телефонного звонка приносит почти облегчение. Сейчас Арсений отвлечётся на вызов и я спокойно ускользну. И следующая мысль: кто может звонить ему так поздно? Инесса?

Синий взгляд отпускает меня, звучит короткое «Алло». Я делаю первые трусливые шаги к двери, но застываю от тревожных нот в голосе Арсения.

— Куда? Сейчас?

Застыв, я смотрю, как он быстро идёт к гардеробной, рывком открывает дверь.

— Как он?

По телу прокатывается озноб — симптом растущей паники. Я не до конца понимаю, в чём дело, чувствую только, что случилось что-то плохое. Только с кем? С кем?

— Что? — выдыхаю я, глядя как Арсений натягивает джинсы.

— Отец в больнице, — он на меня не смотрит, его голос хриплый, подавленный. — Сразу с самолёта увезли.

Придерживая полотенце на груди, я вылетаю из комнаты вслед за Арсением и сбегаю по лестнице. От отчаяния мысли панически мечутся, и никак не получается собраться. По коротким фразам, что он говорит в трубку, я пытаюсь понять, насколько всё серьёзно. Отчиму стало плохо в самолёте, поэтому на посадке их встречала карета скорой помощи. Врачи диагностировали у него инсульт. Петра отвезли в дежурную питерскую больницу, и на данный момент информации о его состоянии нет.

Мой первый порыв — попросить Арсения взять меня с собой. Наплевать, что он не считает меня частью своей семьи. Петр — это единственный отец, который у меня был, человек, давший мне так много. Деньги на билет до Питера у меня есть, бизнес-класс меня не интересует. Я хочу просто приехать в больницу и находиться с отчимом рядом. Если ещё с одним дорогим для меня человеком что-нибудь случится, я не переживу.

— Ближайший рейс через полтора часа, — зажав телефон плечом, Арсений зашнуровывает обувь. — Я успею. Паспорт у меня с собой.

Мои ноги прирастают к полу, плечи безвольно повисают. Для авиаперелёта нужен паспорт. Мой остался в квартире, лежит в комоде.

— Я поехал, — Арсений берётся за ручку и, развернувшись, смотрит на меня. — Здесь ты всё знаешь.

Я обнимаю себя руками и, закусив губу, киваю. Слёзы подступили к глазам, я сдерживаю их последними усилиями. Только бы с Петром ничего не случилось. Я не переживу, и Луиза тоже. Она так любит отца. Я слишком хорошо знаю, каково это — смерть близкого человека.

— Позвони мне, пожалуйста, как будет ясно, что с ним. Я буду ждать.

Арсений ещё на секунду задерживается взглядом на моём лице и коротко кивает. С хлопком закрывшейся двери слёзы как по сигналу льются из глаз. Я раскачиваюсь на пятках и тихо скулю от отчаяния. Инсульт — это страшно, от него становятся инвалидами и часто умирают. И то, и то не подходит отчиму. Он слишком молодой, слишком целеустремлённый и слишком любит жизнь. Собирается баллотироваться в депутаты.

Тёмный двор за окном вспыхивает голубоватым светом фар. Дёрнувшись, я со всех ног несусь к нему и припадаю лицом к стеклу. Водительская дверь «Ауди» захлопывается за Арсением, и в ту же секунду машина срывается с места, вылетая в разъезжающиеся ворота.

С трудом переставляя ноги, я опускаюсь на диван. Всё, что случилось до звонка, утратило свою значимость, и даже боль в промежности стихла. Я не могу потерять ещё одного дорогого мне человека. Их и так слишком у меня мало. Перед глазами проносятся похороны мамы: её строгое лицо с заострившимися чертами, полированная крышка гроба, яркий похоронный венок и свинцовые тучи, нависшие над кладбищем. Нет-нет, этого не должно произойти. Аверины такого не заслужили.

Я заставляю себя подняться и иду на второй этаж, чтобы одеться. Мысли перетекают к Луизе. Она знает? Арсений ей рассказал или не стал тревожить? Она имеет право знать.

Я стягиваю с прикроватной тумбочки телефон и вижу два неотвеченных вызова от неё. Звонила пятнадцать минут назад. Да, Луиза уже в курсе.

Стерев со щёк влажные разводы, я несколько раз глубоко вдыхаю, после чего набираю сестре. Нужно разговаривать спокойно, чтобы не расстраивать её ещё сильнее.

— Да, Аин, — голос Луизы натянутый и звенящий, но не похоже, чтобы она плакала. Она сильнее меня и, к счастью, не знает, каково это — потерять родителя. — Арсений тебе сказал, да? Папу на скорой в больницу прямо с самолета увезли.

— Да. Он на пути в аэропорт. Ты не волнуйся только сильно. Пётр ведь молодой и здоровый. Всё будет хорошо.

Я прекрасно осознаю, насколько шаблонно и неубедительно звучат мои слова, но других подобрать не могу, потому что и сама ни в чём не уверена. Мама умерла, когда ей было всего тридцать шесть. Она тоже была молодой и здоровой.

— Я знаю, — Луиза пытается сказать это твёрдо, но голос её выдаёт — он ломается. — Даня меня везёт в аэропорт, попробую успеть на тот же рейс, что и Арсений.

— Он с тобой не летит? — спрашиваю я без всякой задней мысли. Разве можно сейчас? Сестре необходима поддержка.

— Даня хотел, но я сказала ему оставаться. У него и так проблем выше крыши в цехе. Со мной же Арс будет, он ради папы весь город на уши поставит.

Последнюю фразу Луиза говорит так убедительно, что узел, завязавшийся в груди, неожиданно ослабевает. Потому что я знаю: она права. Если здоровье отчима зависит от качества медицинской помощи, то можно быть уверенной — Арсений раздобудет лучших врачей, и Пётр пойдет на поправку. Главное, чтобы он успел.