Она под запретом (СИ) - Салах Алайна - Страница 32

— Ты мне пиши, как будут новости, ладно? Я в Одинцово и спать, разумеется, не лягу.

Не выпуская телефон из рук, я падаю на кровать и прижимаюсь лицом к подушке. Несмотря на то, что в доме и на улице тепло, меня пробирает озноб — так сказываются нервы. Подтягиваю повыше колени, обнимаю себя руками. Ну почему я не взяла с собой паспорт? Тогда я бы могла быть с Арсением и Луизой, а не оставаться наедине со своими страхами в огромном пустом доме. Одиночество следует за мной по пятам.

Я лежу так больше часа, то и дело поглядывая в телефон, — не пропустила ли звонок или СМС? Пытаюсь читать про инсульт, но перестаю. От сухих медицинских статей, рассказывающих о его катастрофических последствиях для здоровья, становится только хуже.

Когда сквозь приоткрытое окно доносится скрежет раздвигающихся ворот, я не верю своим ушам. С колотящимся сердцем вскакиваю с кровати и всматриваюсь в темноту. Нервы окончательно сдают, а глаза вновь намокают, на этот раз от радости, смешанной с облегчением. На дворовую парковку заезжает машина Данила.

Неважно зачем. Неважно, надолго ли. Хотя бы на несколько минут я смогу избавиться от чувства страха и тотального одиночества.

Я сбегаю на первый этаж, залетаю в прихожую. Данил как раз открывает дверь. В той же одежде, в которой уезжал отсюда несколько часов назад, выглядит уставшим.

— Луиза успела на рейс за десять минут до окончания посадки, — призрачная улыбка касается его губ. — Я думал, ехать домой отсыпаться, но понял, что нужно проведать тебя.

Хорошо, что Данил начинает снимать обувь и не видит, как кривится моё лицо от беззвучного всхлипывания. Я почти успокоилась, но его неожиданный визит всколыхнул во мне новую бурю эмоций. Он приехал сюда просто для того, чтобы меня проведать. Ему не всё равно.

— Спасибо тебе, — вовремя вспомнив о гостеприимстве и о том, что Данил устал, я спешно предлагаю: — Кофе или чай?

— Кофе будет в самый раз.

Спустя пять минут мы сидим на диване в гостиной. В моей руке кружка с ромашковым чаем, у Данила — американо с молоком.

— Как дела в цехе? — я решаю говорить на отвлечённую тему, чтобы не поддаваться упадническим настроениям. — Решилось что-нибудь?

Данил тихо усмехается.

— Ночная смена устроила забастовку. Пришлось уволить зачинщиков.

— Это плохо?

— Лишился хорошего специалиста, — сделав большой глоток, он отставляет чашку на подлокотник и внимательно смотрит на меня. — Как ты?

Ему не нужно пояснять свой вопрос — все мои страхи написаны у меня на лице.

— Переживаю. Очень испугалась, — справляться с эмоциями не выходит, и я опускаю взгляд в колени. — Сразу вспомнилась мама, знаешь… Я не хочу ещё раз через всё это проходить. Страшно до ужаса. Пётр замечательный человек, такие должны жить очень долго… Принял меня в семью, дал мне всё, о чём может мечтать четырнадцатилетний подросток… Заботился обо мне тогда, когда родной отец и бабушка отказались. Он ведь не обязан был оплачивать мне учёбу и помогать с работой после… Ну, ты понимаешь… А он всё это сделал. В мире так мало людей, которым я нужна, а он был одним из них…

Вырвавшееся из-под контроля всхлипывание заставляет меня содрогнуться. Я грохаю кружкой о журнальный стол и, зажмурившись, зажимаю ладонью дрожащие губы.

— Я эгоистка, — поглубже затянувшись воздухом, я смотрю поверх плеча Данила. — Луизе и Арсению сейчас в разы хуже. Он их родной отец и воспитывал их с пелёнок.

— Ты не эгоистка. Они сейчас вдвоём, а ты совсем одна.

Оттого, что Данил всё так правильно понял, что не считает мои слёзы слабовольной истерикой, я окончательно теряю себя. Перед глазами опускается плотная пелена, плечи трясутся. Щеке вдруг становится тепло, и лишь спустя несколько секунд я понимаю, что Данил меня обнял.

Он держит меня в своих руках до тех пор, пока тело не перестают сотрясать конвульсии. Его футболка, пахнущая свежей туалетной водой, промокла насквозь. Я оплакиваю всё: своё одиночество, свои страхи, боязнь потерять отчима и в сотый раз — смерть мамы. Оказывается, рыдания приносят настоящее облегчение, когда рядом есть кто-то, кому они небезразличны.

— Спасибо тебе, — промокнув запястьем щёки, я осторожно поднимаю голову и застываю.

Лицо Данила так близко, как не было ещё никогда. Зелёные глаза смотрят в мои, дыхание доносит запах мяты и кофе. Нужно отодвинуться, а лучше встать и пойти на кухню… Или в туалет, или куда угодно. Но я не могу. Даже пошевелиться не могу. Ведь теперь он смотрит на мои губы.

— Я не буду этого делать, — Данил говорит так тихо, что лишь на столь близком расстоянии его возможно услышать. — Я бы никогда не поступил так с Луизой. Но это не значит, что я не хочу.

От неправильности происходящего и этого признания я перестаю дышать. С трудом отрываю глаза от его лица, перевожу их на чашку с чаем, стоящую на столе, и лишь потом отодвигаюсь. Я бы тоже никогда так не поступила. Особенно если учесть, что пару часов назад лишилась девственности с другим.

И едва я об этом думаю, звонит мой телефон. Сердце начинает колотиться ещё сильнее, если такое вообще возможно: на экране номер Арсения.

— Да… — выдыхаю я и до хруста сжимаю пальцы. Я ведь понятия не имею, какую новость услышу.

— Только что перезвонил врач, осмотревший отца, — голос Арсения звучит ровно, без каких-либо эмоций. — Его жизни ничего не угрожает. Остальное скажут после обследования.

Тиски, сковавшие грудь, ослабевают, и будь у меня немного больше сил, я бы наверняка улыбнулась. Жизни отчима ничего не угрожает. С остальным Арсений разберётся — в этом я не сомневаюсь.

— С Арсением… — в третий раз повторяет Радмила, оглядывая меня так, будто впервые видит. — Ну кто бы мог подумать, а?

Я даже немного начинаю раздражаться на её непрекращающееся изумление, хотя и сама недавно думала то же самое. Секс между мной и Арсением — это случай из разряда фантастики. Есть я, а есть он. Наши вселенные никогда не должны были пересечься по многим факторам, и уж точно не по моей инициативе.

— Как ты вообще на это решилась, если не выпила?

Я и сама не могу ответить на этот вопрос, потому что повторить нечто похожее когда-нибудь вряд ли решусь. В тот вечер всё смешалось в кучу: то, что Данил и Луиза уехали вместе решать его рабочие проблемы, обозначив статус крепкой пары, моё острое одиночество и вызванное им желание что-то поменять в своей жизни. А ещё то, что Арсений, который вдруг стал проявлять ко мне интерес как к женщине, резко перестал это делать. Он был прав: его равнодушие странным образом меня задело.

К счастью, по прошествии двух недель я по-прежнему ни о чём не жалею и даже хотела сохранить случившееся в тайне, но встретилась с Радмилой и не удержалась. Будет странно не сказать лучшей подруге, что я перестала быть девственницей. Я-то о её сексуальных связях знаю всё.

— У нас с ним ведь один раз чуть до этого не дошло, — бормочу я, пряча растущее смущение за кружкой с чаем. — Когда я в «Малине» напилась. К тому же, в доме никого не было. Ты меня осуждаешь? То есть, Арсений мой сводный брат, и у меня нет к нему тех самых чувств…

— Как к Данилу, — веско вставляет Радмила и тут же с обидой фыркает. — Конечно, я тебя не осуждаю — я что, похожа на ханжу? Ты мой-то первый раз помнишь? На вписке с Вадиком, который даже презерватив нормально натянуть не мог. Слава богу, что после этого я не забеременела. А ты это сделала с Авериным, — тон, которым она это говорит, не оставляет сомнений в том, что с лишиться девственности с Арсением — априори круто. — Как, кстати, прошло?

— Нормально, — уклончиво отвечаю я, потому что не чувствую потребности разглашать подробности своего первого секса. Сама просила Арсения никому не говорить, а в итоге буду обсуждать его с Радмилой. Как-то нечестно. — Я же рассказывала, что потом ему позвонили и сообщили про отчима.

Приезд Данила и памятный эпизод с объятиями я тоже утаила. Его признание в том, что он хотел меня поцеловать, я бережно храню в потаённом уголке своей памяти, отведённом лишь ему. Между нами ничего не изменилось, но это не мешает мне коллекционировать наши общие воспоминания как бисерины и собирать их в драгоценный браслет, который я никогда не надену.