Она под запретом (СИ) - Салах Алайна - Страница 55

Я до сих пор не знаю, чем был тот случай для неё: желанием заиметь рычаги давления либо банальной жаждой молодого тела. В любом случае она облажалась. После недели запоя я бросил пить и не подпускал её к себе на пушечный выстрел. Обходительнее тоже не стал. Да я бы и не смог при всём желании. Эту тварь я презирал каждой своей клеткой. Её и всё, что с ней связано. Я ненавидел запах её духов, ненавидел цвет её волос, ненавидел её походку. Меня бесила её дочь, потому что она была её отражением.

Я мечтал, чтобы их обеих не стало, потому что лишь тогда моя совесть перестала бы грызть меня за содеянное. Когда Людмила внезапно умерла, всё, что я испытал, — это облегчение. Во мне не нашлось ни капли сочувствия. Даже после смерти я продолжал её ненавидеть за то, с чем мне приходится жить. Каждый раз, когда отец делился с друзьями, как он мной гордится, я думал только о том, что он просто ничего обо мне не знает.

За те четыре года, что наш дом был свободен от запаха этой суки, мне почти удалось забыть. Я снова мог приезжать в свой родной дом, не мучаясь угрызениями совести, и дышать полной грудью без оглядки на прошлое. А потом вернулась она. Подросшая копия той, кого я так ненавидел. Чертовски похожая на свою мать внешне и совершенно другая во всём остальном. В своём желании сделать из дочери свой усовершенствованный образец Людмила промахнулась. Девчонка была зашуганной и смущающейся, а царственным жеманством её матери от неё и не пахло. Фальшивой она тоже не была. Была странной, противоречивой, обидчивой, нервной, местами даже трогательной.

Чёрт знает, когда это случилось, но я смог взглянуть на неё другими глазами. Наверное, помогло её отсутствие и время. Её похожесть на свою мать вдруг возымела обратный эффект. Я смотрел на её рот и вместо плотоядного оскала, годами преследующего меня в воспоминаниях, видел робкую улыбку. Присутствие раздражающей девчонки неожиданно стало моим излечением. Её жесты, мимика, поведение так сильно отличались, что я неожиданно впал от них в зависимость. Другого объяснения, почему меня вдруг так сильно стало к ней тянуть, я попросту не могу найти. Аина бесспорно красива, но на одну красоту я уже давно не покупаюсь. Ей слишком быстро пресыщаешься.

Я пытался понять, не говорит ли во мне дух соперничества. Спустя четыре года она явно продолжала сохнуть по Данилу. Прислушался к себе и понял: нет, дело не в этом. Её увлечённость им меня, скорее, раздражала. Косицкий принадлежал моей сестре.

Мысль, что Аина привлекает меня из-за той сраной ночи, довлела надо мной почти неделю. Тот ещё сюрприз — ближе к тридцати узнать, что стал извращенцем. Но нет, это всё было не оно. Мне была интересна именно сама девчонка: её робость, по щелчку сменяющаяся дерзостью, её невинность во всех смыслах этого слова и наш секс. Хотя одну важную роль в моей увлечённости Людмила всё же сыграла. Я стал вдвойне ценить всё, чем Аина была не похожа на неё. Она разительно отличалась от своей матери, даже когда старалась на неё походить. Каждый раз, когда она краснела или смущалась, я мысленно показывал небу средний палец. Ты облажалась, сука. Твоя дочь не стала тобой, а наш поганый секрет похоронят со мной вместе. Ты никому не сумела навредить.

Обо всём этом мне приходилось думать, потому что между нами слишком много минусов. Разные характеры. Её патологическая неуверенность и моя привычка говорить без прикрас, делающие конфликты неизбежными. Желание отца баллотироваться в Думу, требующее «правильной биографии». Мы с ней находимся в условном родстве, и от этого никуда не деться. Отказ от нужных связей. В этом смысле Инесса действительно подходит мне куда больше. Красивая, умная, уравновешенная и точно знает, чего хочет, в отличие от Аины. Семью и меня.

Но на всё это я благополучно забил. В своём стремлении к счастью мы становимся эгоистами, прущими напролом. Вот и я эгоистично решил дать нам шанс, невзирая на все минусы. Я уже давно понял, что жизнь — это куда больше, чем набор правильных клише, бездумно записанных под чью-то диктовку. Главное, как ты сам себя ощущаешь. И даже тот, кто в пьяном беспамятстве напихал в рот жене своего отца, имеет право переступить через вину и позволить себе просто жить.

Безответные гудки пульсируют в трубке так долго, что мой боевой настрой успевает пойти на спад. На его место приходит волнение. А что, если у Арсения действительно были веские причины не приехать? Вдруг возникли серьёзные проблемы на работе или он заболел и не стал об этом сообщать, чтобы никого не тревожить?

Вина почти успевает завладеть мной, но тут же исчезает, когда я слышу его спокойный голос:

— Да, Аина.

Ни озабоченности, ни усталости. Для чего я пытаюсь его оправдать? Арсений не приехал, потому что так ему было удобно. Для него неприязнь к моей маме значимее, чем то, что есть между нами. Это же очевидно.

— Ты дома? — слова вылетают из меня отрывисто и сипло.

— Дома, — Арсений кажется удивлённым.

— Через десять минут я заеду.

Не дожидаясь его ответа, я вешаю трубку и подтверждаю водителю адрес. Даже хочу попросить его ехать быстрее, чтобы моя решимость не успела остыть.

Звонок консьержу, знакомые стены лифта. Арсений, конечно, будет вести себя как обычно: козырять своим спокойствием, будто правда находится на его стороне. Но сегодня я не позволю ему меня подавить.

Для того чтобы не терять правильный настрой, я воскрешаю в памяти отвратительные моменты, связанные с ним. День рождения Луизы, который она праздновала в кругу своих звёздных одногруппников. Арсений здоровается со всеми, а меня обходит, будто я пустое место. Мне хочется сквозь землю провалиться. Мама просит его добросить нас до города, потому что опаздывает и не может найти ключи от своей машины, а он грубо отказывает ей и после, на наших глазах, уезжает. В день её похорон он даже не выразил мне соболезнование и никогда не поздравлял меня с днём рождения.

Получается. Гнев расцветает во мне с новой силой, подпитываемый болью и запылившейся обидой. Да как меня вообще угораздило прийти к нему в спальню в ту ночь? — зло думаю я. Настолько себя накрутила.

Арсений открывает дверь в спортивных штанах и влажной от пота футболке. Вот чем он занимался, пока я проживала самый тяжёлый день в году, — молотил свою любимую грушу в спортзале. Конечно, никаких проблем со здоровьем у него не наблюдается. Ещё раз убедившись в праведности своего гнева, я решительно переступаю порог, так что едва не задеваю его плечом.

— Я думал, ты останешься ночевать в Одинцово, — комментирует он моё появление.

— А я не осталась, — остановившись посреди прихожей, я с шумом втягиваю воздух и смотрю ему в глаза.

Как он может так? Всё прекрасно понимает… Знает, как мама была для меня важна, и сейчас делает вид, что между нами по-прежнему всё прекрасно. Он знал про поминки, знал, что я буду в Одинцово… Для чего тогда приглашал меня полететь с ним на Урал? Думал, после этого я спокойно сяду в самолёт, чтобы провести с ним романтичные выходные?

— Будешь чай или кофе? — Арсений задумчиво изучает моё лицо, чем раздражает меня ещё сильнее.

Что у него за привычка? У меня разве что пар из ушей не идёт, а он даже не додумается спросить, что случилось. Впрочем, это и не важно. Я всё равно ему скажу. Слишком долго молчала.

— Ты знал, что сегодня годовщина смерти моей мамы?

Ответ мне и без того известен, но Арсений невозмутимо произносит: «Да, знал». Нервы начинают искрить, как неисправная проводка. Это короткое слово равносильно добровольному признанию в том, что ему плевать на мои чувства.

— И ты не приехал. Даже не предупредил.

Он раздражённо дёргает плечами.

— Я не был даже на её похоронах. Что тебя удивляет?

— Что меня удивляет? — от его прямолинейного равнодушия я начинаю почти задыхаться. — Всё… Тогда для чего… То, что ты приезжаешь ко мне… И всё… И приглашение полететь с тобой?

Взгляд Арсения немного смягчается, а сам он делает шаг мне навстречу. Я моментально отступаю. Непроизвольно. Так само получается.