Лестница власти (СИ) - Добрый Владислав - Страница 15

В этом мире все было пресечено прямо в зародыше. Никто, кроме человека из боярского рода, не мог заставить двигаться эту пугающую боевую машину, что я видел перед собой. Никакая алебарда или мушкет не мог повредить её. Не было противника, способного ей противостоять, если только это не другой огромный боевой робот, управляемый другим боярином.

Я стоял, задрав голову, и смотрел на боевую машину, абсолютно доминирующую на полях битв как минимум пять сотен лет. Теперь я видел за воспоминаниями Мстислава о смешных фамилиях и странных гербах боярских родов десятки вот таких стальных колоссов, способных прийти и стереть в щебенку камни стен, превратить в фарш их защитников и размозжить в лепешку любого, кто был слишком слаб и слишком глуп, чтобы бросить им вызов. И уж тем более любого, кто посмел бы покуситься на данный богами порядок, где рода боярские владели всем и правили всеми.

Я видел перед собой символ бесконечного и безальтернативного феодализма, который в этом мире длился уже как минимум полторы тысячи лет. И я не мог придумать ничего, что могло бы ему угрожать.

А ведь у меня были смутные идеи о том, как я ловко завоюю все что захочу, с помощью самолично созданных полков “нового строя”, которые я подсмотрю из истории моего мира. Отгрохаю себе уютную империю с гаремом и… Так, ладно. Собрались. Надо внимательно посмотреть на это чудо магической мысли и понять, что с этим делать.

Я отдался во власть заемных воспоминаний. Мечи, оказывается, у них были разные. У правого под полуторный хват, у левого под одноручный. У обоих на одном плече огромные, как дверь гаража, красные каплевидные щиты. Формой, столь привычные мне на картинах с русскими средневековыми воинами в кольчугах, размерами они ставили меня в ступор. Толщиной в две, а то и в три моих ладошки, сделанные из проклеенных слоев дерева и обитые сталью. Такой щит способен остановить даже пулю от выстрела в упор из крепостного фальконета. По краям бронепластин, прикрывающих грудь и суставы, были выгравированы сложные узоры с вплетенными в них охранными символами. У одного в креплении на бедре шестопер, у другого кистень. Килограмм на сорок тянет. А вот левая рука у того, что с шестопером, кажись в Милане сработана, видны характерные изгибы.

Мстислав был, если не экспертом по местной броне, то близко к тому. И точно был экспертом в геральдике. На груди у обоих Гридней красовался символ, который мне уже попадался в этом здании, переплетенные розы. Просто раньше они казались мне элементом декора, а тут, в центре бронзовой эмблемы размером с люк от колодца, где розы обвивали щит и булаву, я понял, что это неспроста. Осторожно, словно боясь что меня за это ударят, я глянул на белые врата за гриднями. И вскоре обнаружил серебрянные розы в отделке петель и шляпок гвоздей. И в лепнине идущей по дверному проему.

Смешав воспоминания Мстислава и собственную эрудицию, я определил гридней как представителей одной из городских “дружин”. А ведь Мстислав был уверен, что в городах гридней почти нет. И уж точно не будет сразу двое охранять ворота. Пусть и красивые, но ведь даже не городские.

А еще, с помощью воспоминаний Мстислава я с высокой точностью определил, когда и где были создана броня гридней. А по их оружию предположил, что сами они не из Ростовского княжества. А стиль боя, скорее всего, ближе всего к Новгородскому или нашему, Псковскому.

Ух ты, “нашему”. Наконец я начинаю вживаться в шкуру княжича. Мы стояли уже довольно долго. Если не считать потрескивание многочисленных свечей, было тихо. Поэтому скрип дверцы за спиной прозвучал резко. Не прямо громко и пугающе, но достаточно громко и неожиданно, чтобы я вздрогнул и обернулся. Григорий тоже дернулся, но обернулся со спокойствием уверенного в своей безопасности человека. Мы молча смотрели, как от неприметной дверцы к нам шла маленькая фигурка. Одетая в белый пушистый свитер. Выглядывающая из под бесформенного свитера короткая юбочка — короткая по местным меркам, чуть ниже колен, — была тоже белой, почти без привычного орнамента. И, почти такие же белые волосы заплетенные в две толстые косы. Это была девушка примерно моих лет. Она шла и мило улыбалась. Я глянул на лицо Распутина. Тот был сумрачен и зловещ. Я уже знал, что это его маска для важных переговоров, поэтому присмотрелся к девушке получше. Она смотрела на нас огромными голубыми глазами. Миленькое личико искрилось непосредственностью и детской наивностью. Остановившись шагах в десяти от нас, она ласково улыбнулась и красивым, музыкальным голоском сказала:

— Дедушка, сюда нельзя лазутчикам и колдунам. Тут приличный храм Любви.

Я почувствовал, что Григорий дернулся. Прям как от моего удара. Мне есть с чем сравнивать, не вру, не приукрашиваю. Старец Григорий дернулся как от удара, но стерпел, проглотил злость, не пытаясь лицо скрыть. А потом, никогда неслыханным мной раньше от него ласковым голосом, ответил:

— И тебе не хворать, внученька. Подросла, еще краше стала.

Девушка очаровательно засмущалась, спряталась в высокий ворот свитера, так похожего на те, который носят в моем мире. Даже покраснела. Подошла поближе и смущенно пискнула:

— Назовешь меня еще раз внученька, в сраку вон ту свечу засуну и не вытащу, пока до конца не догорит. Будешь следующие сто лет на раскорячку ходить, дедушка.

Я испуганно глянул на ближайшую свечу у стены. Тут они были большие, с мою ногу толщиной. Потом я с интересом посмотрел на старца Григория. Тот по прежнему улыбался доброй отеческой улыбкой, словно ему только что про вкусные пирожки рассказали. Но я видел, как он глубоко вздохнул, гася ярость. А потом сказал, тем же ласковым тоном:

— Мне бы с бабушкой увидеться. Дело у меня к ней есть. Ты ей не скажешь, что я пришел, а Березка?

Девочка — все таки слишком у неё наивное и милое личико, чтобы я мог её воспринимать как взрослую — подошла поближе. Посмотрела на меня своими распахнутыми прямо в чистую душу глазами-окнами. И я невольно заулыбался в ответ на её взгляд.

— А кто это с тобой? — спросила Березка.

— Да, внучок мой, бестолковый. Насчет него и поговорить хочу.

— А как звать?

А вот насчет этого мы не договаривались. Но надо отдать должное Распутину, он не раздумывал ни секунды.

— Хочун. Хочун Говенов.

— Храбр! — вмешался я. Хрен с ней, с фамилией. Но хочуном быть не хочу. Или хочу не быть хочуном? Так, что-то мысли путаются. Девочка смотрела на меня своими огромными наивными глазами, смущенно прижав руки к груди, кулачками вцепившись в ворот пушистого свитера и казалась невероятно, тягуче, до щемящей боли в груди милой. Хотелось её обнять, защитить, порадовать хоть как-то.

— Можно тебя попросить, Березка? — раздался, как издалека, голос Распутина. Девочка заливисто засмеялась, прикрывая рот ладошкой. А потом с готовностью кивнула:

— Проси!

— Не морочь ты его, а? Он и так дурной, — сказал Распутин. Я хотел было что-то возразить, но едва начал, как колдун с неожиданной силой встряхнул меня, да так, что я аж зубами клацнул. Развернул меня к себе и прямо в лицо рявкнул. — Молчи! Я тебе сказал молчать?! Вот и молчи, дурак!

Я заткнулся. Уже привычно прикусив язык.

— Нууу ладно, — немного обиженно протянула Березка. Я скосил на неё взгляд, она пожала плечами и сделала несколько движений, словно разгоняла ладошкой дым между нами. Меня разом отпустило. Как будто только что в сладкой вате был завернут, а тут вывернулся и чистого воздуха вдохнул. Нет, Березка по прежнему осталась милой улыбчивой девочкой с огромными глазами, но не до скрежета зубовного.

— А родители у него кто? — спросила она у Григория. Тот опять сморщился в доброго старичка и ответил:

— Сиротинушка. Вот, хочу его к делу пристроить.

Березка быстро подошла ко мне и распахнула на мне шубу, прежде, чем я успел среагировать.

— А ничего сейчас сироты живут. Рубашки из фландрийского сукна себе шьют. А сапожки женские носят, — Березка, с совершенно обезоруживающим недоумением, посмотрела в лицо Распутину. Бровки домиком, глазки без тени мысли. Распутин без запинки, тут же, совершенно искренне ответил: