Одиночка (СИ) - Салах Алайна - Страница 31

«Чего. Тебе. Не хватало?!» — продолжают пытку воспоминания. Вытираю рукавом слезы, тяну к себе ручку входной двери. Хоть бы Олега не было дома. Он начнет расспрашивать, что со мной, а я не смогу признаться. Перед ним стыдно. Только мама и Ксюша видели меня на дне.

— Дашуль, ты? — нараспев спрашивает мама из глубины дома. — Я обед готовлю. Проходи!

Я опускаю на пол сумку, туда же сбрасываю пальто. Потом уберу. Сейчас нет сил.

Мама понимает все, едва я появляюсь в дверях кухни. Она знает меня как себя, и прочесть о случившемся по зареванному лицу для нее не составляет никакого труда.

— Дашуль… — сочувственно произносит она и, отбросив половник, широко раскрывает объятия. — Иди сюда.

В носу снова начинает колоть, лицо неконтролируемо кривится. Какая-то пара секунд отделяет меня от того, чтобы прижаться к теплому, источающему любовь телу и на несколько минут вычеркнуть из памяти согнутую спину Димы и его дергающиеся от вдохов ребра.

— Я тебя не послушала, мам, — в отчаянии шепчу, прижимаясь к ее груди. — Рассказала Диме… Он ужасно отреагировал… Но я просто не могла. Он про детей заговорил, и я так испугалась…

Мама целует меня в макушку и, покачивая, приговаривает: «Ну ладно, что теперь». Как же хорошо, что она у меня есть. Пожалуйста, пусть и рядом с Димой будет кто-то, кто поможет ему справиться. Такие люди должны быть у всех.

От восставших воспоминаний о его боли снова катятся слезы. И снова зреет чувство вины.

— Как он? — тихо спрашивает мама, продолжая успокаивающе меня покачивать. — Сильно шокирован?

— Да. Побледнел сильно. Потом разозлился и кричал. Но я просто не выдерживала, мам. С ума сходила… Дима ведь не заслуживает вранья. А я больше не могла скрывать.

Мама тяжело вздыхает, гладит меня по волосам.

— Что сделано, то сделано, Даш. Дальше уж как будет. Тебе самой-то как? Легче?

Застыв, разглядываю беленую ножку стула и прислушиваюсь к себе. Легче ли мне? Кажется, да. Словно долгое время жил с гангреной и наконец решился на ампутацию. Обрубок конечности ревет острой болью, но гниение организма прекратилось. Проснувшись завтра, я стану оплакивать потерю руки, но в то же время буду помнить, что самое страшное позади. Осталось научиться жить без того, без чего долгое время не представлял нормальной жизни.

— Так, цвет лица сегодня уже лучше, — удовлетворенно заключает мама, окинув меня внимательным взглядом из-за кружевной чашки. — Ужинать будешь? Сегодня Олег мясо в горшочках готовил.

Вот уже три дня я живу в их доме. Езжу отсюда на работу, а после, прихватив из соседней пекарни сладкие ватрушки, так полюбившиеся Олегу, заказываю такси обратно. В свою пустующую квартиру возвращаться пока не хочется — сейчас мысль об одиночестве, которого еще недавно так не хватало, вызывает содрогание. Предоставленная сама себе, я буду слишком много думать о случившемся. О Диме и о своей злости на Адиля. Он с такой легкостью ворвался в мою жизнь после долгого отсутствия и так запросто ее испортил. В курсе ли он, что Дима об всем знает? Хотя, даже если и в курсе, ему наверняка плевать. Семь лет назад он оставил меня одну разбираться с последствиями своего решения — так с чего бы ему сейчас поступать иначе? Адиль просто идет по жизни своей дорогой, попутно засеивая солью чужие тропы.

— Нет, мам, на ужин не останусь. Договорилась с Ксюшей встретиться.

— М-м-м, посиделки с винишком? — заговорщически подмигивает она, всем видом давая понять, что одобряет такую идею. Моя самая замечательная, понимающая мама. — Ночевать приедешь?

— Приеду, — подтверждаю я и наклоняюсь, чтобы поцеловать ее на прощание. — Скажи Олегу, что мясо я обязательно попробую, как вернусь.

В ответ мама ласково похлопывает меня по бедру.

— Ксюше передавай привет. Она там, кстати, с Сеней не сошлась? А то я у Ани в инстаграм-историях их вместе видела.

Я тихонько смеюсь. Мамино желание быть в курсе личной жизни моих друзей неизменно вызывает улыбку.

— Они просто дружат, мам. Даю слово, если что-то узнаю, сообщу тебе первой.

— А что? Отличная они пара, — хмыкает мама мне вдогонку. — Сеню, конечно, откормить было бы неплохо, но после тридцати он все равно пойдет вширь.

Улыбку на лице удается сохранить вплоть до дверей ожидающего меня такси. Как же это важно — вот такая безусловная любовь мамы. За все эти дни мама ни разу меня не упрекнула, ни за измену, ни за то, что ослушалась ее совета. Когда есть люди, которые принимают тебя любой, невозможно ощущать себя плохим человеком.

«Я на месте, — приходит сообщение от Ксюши. — Поторопись, если хочешь застать меня трезвой. Я заказываю первый бокал».

«Надеюсь, не встряну в пробку. Не хотелось бы по приезде обнаружить тебя храпящей на столе».

Отправив ответ, я поворачиваюсь к окну. Кажется, понемногу начинает отпускать. Возможно, сегодня перед сном мне наконец удастся выкинуть из головы кадр сгорбленной спины Димы. Возможно, сегодня желание написать ему «Пожалуйста, прости за все» станет чуточку меньше.

— Я тут! — Ксюша активно машет мне рукой из-за дальнего стола кафе.

Я иронично улыбаюсь: пожалуй, даже слишком активно.

— Второй? — киваю на бокал красного вина, стоящий перед ней.

— Ты полчаса ехала, — притворно возмущается она, чмокнув подставленную щеку. — Не цедить же мне один все это время.

Под ее наблюдающим взглядом я заказываю салат и фужер просекко. Мы не виделись с того дня в боулинге: Ксюша несколько раз звонила, но я всякий раз находила возможность перенести встречу, чтобы избежать необходимости ей лгать. Но это было до того, как я призналась Диме в измене. Сейчас необходимости скрывать правду нет. Рано или поздно новость о том, что мы с Димой больше не вместе, дойдет до всех. Если еще не дошла.

— Как дела? — начинает она первой. Мол, давай рассказывай, что происходит и куда пропадала.

— Живу у мамы, — лаконично отвечаю я и тянусь к блюдцу с оливками.

— Поругались с Димой?

Совсем не хочу есть, но все равно кладу оливку в рот и начинаю жевать. Просто чтобы показать, что у меня все в порядке. Не хочу выглядеть бедовой истеричкой, страдающей от последствий своих идиотских поступков. Даже если так оно и есть.

— Можно и так сказать. Ближайшие лет десять он вряд ли захочет меня видеть.

Не знаю, почему выбираю именно этот тон для разговора. Насмешливо-ироничный. Мне не смешно и совсем не до иронии. Наверное, просто не знаю, как себя вести. Встреться мы дня три назад, я бы рыдала Ксюше в плечо, а сейчас не слишком удачно обживаюсь в новом статусе.

— Загадками говоришь, — с показным раздражением вздыхает Ксюша. — Можно поконкретнее?

Просекко приземляется передо мной как нельзя кстати. Поблагодарив официанта, прилично [N3] отпиваю и возвращаю фужер на стол.

— Я изменила Диме с Адилем в туалете на дне рождения Сени. Три дня назад призналась ему в этом. Как-то так.

Эмоции, промелькнувшие на лице подруги, доставляют мне мазохистское удовлетворение. Ксюша в шоке. Еще бы. Это происходило у всех под носом. Пока она, самая внимательная и наблюдательная, любезничала с именинником.

— Офигеть, — изрекает она, на ощупь находя бокал. — А ты умеешь преподносить новости.

— Решила сделать этот вечер незабываемым.

Какое-то время Ксюша молчит, пьет вино и барабанит по столу пальцами, осмысливая услышанное, а потом неожиданно взрывается:

— Блин, я же видела, что вы оба исчезли, но не придала значения! Даже подумать не могла… И что Адиль? Неужто вернуть тебя решил?

Я горько усмехаюсь:

— Ну конечно. Сказал, что нашей с Димой любви мешать не станет.

Ксюша раздраженно поджимает губы.

— Ясно. Мудак мудаком. Блин, капец как Димона жалко. Неудивительно, что он с радаров пропал.

— Он пропал? — живо реагирую я, цепляясь за возможность узнать о состоянии Димы хоть что-то.

— Вроде бы. Сеня говорил, что предложил ему встретиться, но тот отказался.