Алоха из ада (ЛП) - Кадри Ричард - Страница 33

— Не волнуйтесь, Отец. Я в вас верю.

Он говорит обо мне, но это не то, что он имеет в виду. Я слышу это по почти неуловимой дрожи в его голосе.

— Задавайте вопрос, Отец.

— Чего мне ждать в аду? У них есть особые забавы для бывших священников?

Мне следовало быть с ним помягче. Бедолага отлучён от церкви. Для него это означает, что он уже одной ногой в угольной вагонетке по дороге в жаркую страну.

— Не парьтесь об аде, Отец. Там есть обязанные мне адовцы и проклятые души. Я прослежу, чтобы о вас позаботились.

Окно автомобиля с его стороны слегка опущено. Травен откидывает назад волосы рукой, столь же испещрённой бороздами и морщинами, как и его лицо. Он издаёт лёгкий хрюкающий смешок.

— Я читал самые убедительные и душераздирающие демонические тексты, какие вы только можете себе представить, и всё же, этот разговор — самое странное, что я когда-либо слышал. Вы действительно считаете, что можете договариваться с падшими ангелами?

— Там внизу есть те, у кого больше чести, чем у половины людей, которые мне встречаются.

— Не очень успокаивает, но, полагаю, это не повредит.

— Что в значительной степени подытоживает ад.

Когда мы приближаемся к вершине, дорога выравнивается. Сквозь деревья видна почерневшая крыша «Авилы».

— Очень жаль, что парни вроде нас не могут подавать на пособие по безработице. Как думаете, есть у них специальные бланки для уволенных божеством?

— Слышал, вы работали на Люцифера. Люцифер — не Бог.

— Вы нечасто бываете в Голливуде.

Травен смотрит вверх сквозь деревья. Он тоже заметил «Авилу». Кэнди снова пинает спинку моего сиденья, которой наскучили разговор и поездка. Она хочет впиться зубами в демона. Мой тип девушки.

— Вы рассказали мне кое-что из того, что знаете о Вселенной; теперь позвольте я поведаю вам кое-что. Если хотите знать, почему мир, да и всё Мироздание, настолько исковерканы и испорчены, поищите на слове «демиург». — Он оборачивается к Видоку. — Если меня сегодня убьют, я хочу, чтобы вы взяли мою библиотеку. Я доверяю вам позаботиться о моих книгах.

— Сочту за честь, — отвечает Видок, — но сегодня никто не умрёт.

— Демиург? — говорю я. — Звучит так, будто это как-то связано с Богом, и не в лучшем смысле. Чёрт, я сжёг столько мостов с этими небесными типами, что, наверное, мне лучше стоило бы установить тёплые отношения с вашими приятелями Ангра Ом Йа, чем с кем-либо из местных небесных типов.

— Тогда, думаю, всё, что вам нужно сделать, это подождать.

— Я пошутил. Ангра Ом Йа мертвы.

— Что для бога значит смерть?

— Думаете, старые боги возвращаются?

— Не думаю, что они вообще уходили.

Я выруливаю на большую круговую подъездную дорожку, подъезжаю ко входу и паркуюсь. Мы выходим, и Травен забирает у Видока холщовую сумку.

«Авила» знавала лучшие времена. Бо́льшая часть крыши обвалилась, оставив над головой обугленное дерево, дворец головоломок из сломанных балок. Это место было тщательно разграблено, разгромлено и отмечено волнами сквоттеров и скейт-панков[112]. Заплесневелые кожаные кресла и обтянутые шёлком двухместные диванчики окружают остатки места для костра, которое кто-то вырубил прямо в подъездной дорожке с помощью бог знает каких подручных средств. Сломанное колесо рулетки почти теряется в траве, которая свободно растёт со всех сторон здания. От всего разбитого стекла, земля блестит, как диско-шар. Даже стены ободраны, и медные трубы внутри давно исчезли.

— Так вот как выглядят врата в ад, — говорит Отец Травен.

— Нет, — отвечает Видок, — Лю пале дю мерде[113].

Даже при всём том, что на него свалилось после Нового Года, входная дверь всё ещё на месте, словно последним предсмертным жестом «Авилы» было показать миру средний палец. Возможно, когда мы закончим, я натравлю на это место Йозефа с его бандой.

Я жестом велю остальным держаться позади, и толкаю дверь. Раньше я никогда не входил в «Авилу» через парадный вход, только выходил, да и то всего один раз. В основном я входил в это здание сквозь тени, и лишь для того, чтобы убивать людей. Добрые старые деньки, когда всё было проще. У меня в пальто наац и взведённый.460 на предохранителе, и я готов убивать любые жуткие звуки и пугающие тени.

Несмотря на то, что большая часть крыши исчезла, внутри царит полумрак, так что я даю глазам адаптироваться, а затем осматриваю комнату. Ничто не двигается. Ничто не издаёт ни звука. Здесь так же тихо, как в забегаловке «рваная свинина на рёбрышках» рядом с синагогой.

Я приглашающе машу рукой остальным.

— А безопасно заходить? — спрашивает Травен.

— Здесь чисто. Не знаю насчёт безопасно. Я не слышу ни крыс, ни даже тараканов в стенах. Это не очень хороший знак.

— Что это значит?

— Когда здание покидают даже паразиты, это означает, что здравомыслящие люди тоже будут держаться снаружи, — говорит Видок.

— В данный момент мы официально тупее крыс и тараканов, — вставляет Кэнди.

— Добро пожаловать в наш мир, Отец.

Травен начинает креститься, но на полпути спохватывается и опускает руку. Старые привычки умирают с трудом.

— Идём. Я практически уверен, что знаю, где парень, так что я впереди. Видок и отец в середине. Кэнди, ничего, если ты присмотришь за нашими задницами?

— А ты как думаешь?

— Двинули.

Я веду их по периметру круглой гостиной. Мы держимся поближе к стенам. Раньше здесь было полно антикварной мебели и персидских ковров. Теперь же в тех местах, где пол частично обвалился, глядя вниз я вижу камни и траву холма.

Пара поворотов по коридору, и потолок невредим. Внезапно я начинаю скучать по дырам в крыше и их зловещим теням. Здесь нет света, и в помещении царит тьма кромешная. Как бы я его ни ненавидел, я позволяю ангелу взять на себя управление. Его зрение создано для темноты.

В то мгновение, как я отступаю и передаю ему бразды правления, Авила начинает светиться как Вегас. Я хватаю Видока за рукав и велю Травену и Кэнди держаться друг за друга. Затем я медленно веду их по круглым коридорам к залу для жертвоприношений.

Найти его не заняло много времени. Все пути ведут сюда, в чёрное мерзкое сердце этого места. Именно здесь мне следовало убить Мейсона. Это та комната, где я освободил Аэлиту. Не думаю, что она когда-нибудь простит меня за то, что я спас её. Возможно, её письмо с благодарностью затерялось на почте.

Двойные двери зала по-прежнему открыты и по-прежнему в дырках от пуль и зарядов дробовика после того предновогоднего налёта. Где-то здесь мы с Кэнди впервые поцеловались на Новый год, подстреленные и покрытые чужой кровью. Славные времена.

Из комнаты льётся бледный свет. Я оставляю остальных и захожу внутрь, туда-сюда водя Смит и Вессоном по обломкам частично обвалившейся крыши. Медленно двигаясь, я позволяю своим чувствам расшириться и заполнить всё помещение, пытаясь нащупать что-нибудь с лёгкими или сердцебиением. Я что-то чувствую. Я осторожно обхожу отколовшиеся от стен куски мрамора размером с шар для боулинга. Столб солнечного света падает из отверстия в потолке на каменную платформу для жертвоприношений, и там лежит Хантер, растянувшийся, как ждущий масла и щипцов варёный омар.

Я машу Травену и остальным входить. Они рассредоточиваются вокруг платформы. Травен направляется прямо к парню. Мы держимся на расстоянии, давая отцу делать своё дело. Хантер лежит на спине. Он абсолютно неподвижен. Его грудь едва вздымается. Он выглядит так, словно его избили, оставили под инфракрасной лампой и проволокли за грузовиком. С его рук и лица отслаиваются клочья почерневшей кожи. Кожа там, где не чёрная и не красно-сырая, имеет зеленовато-синий цвет испорченного мяса. Одежде Хантера позавидовал бы любой уважающий себя алкаш. Потрёпанная и рвущаяся по швам, она покрыта засохшей кровью, дерьмом и блевотиной. Он выглядит так, словно носил эти лохмотья не пару дней, а несколько недель.