Алоха из ада (ЛП) - Кадри Ричард - Страница 48

Мама любила меня, но пока я рос, большую часть времени была потерянной. Выпивка и таблетки не помогали. Я не помню ни одного момента, когда она не казалась бы одинокой. Она вздрагивала при каждом звуке во дворе или у двери, словно ждала кого-то, кого там никогда не было.

Есть Видок, который был мне больше отцом, чем мой гражданский отец или Кински. Он единственный человек, которому я доверяю так же сильно, как Элис. Доверял.

Я не представляю, каким образом брехня Бавы могла бы оказаться правдой, но Элис по крайней мере один раз кое-что от меня скрыла. Однажды вечером она сказала мне, что богата и родом из больших денег. Она больше ничего не рассказывала о своей семье, но мне всегда казалось, что она была так же далека от неё, как я от своей. Собиралась ли она признаться, что весь этот презренный металл был заработан на папочкином бизнесе ночного телемагазина волшебных палочек или на эликсирах молодости из крови Елизаветы Батори[166]?

Чёрт побери. Как мог я позволить Баве так задеть меня? Она что, набросила на меня какое-то худу, пока мы разговаривали? Нет. Я бы это почувствовал, а если и нет, то ангел в моей голове почувствовал бы. Должно быть, это манипуляция, и, к моему стыду, она сработала. А, может, сука говорила мне правду.

И где, блядь, я нахожусь? Может, Мустанг Салли участвует в космическом наебалове Мейсона? Если это вообще наебалово.

Успокойся. Дыши глубже. Направляйся в свой счастливый уголок. Постой. У меня же его нет. Притормози и подумай, но думать положено ангелу. Удачное время перестать принимать свои таблетки, Святой Кислотный Тест.

Ебать меня, а здесь жарко. Здесь даже нет достойной тени, чтобы я мог проскользнуть в Комнату и отправиться домой. Может, мне повезёт, и здесь где-нибудь окажется стойка с открытками. «Дорогие Все. Надеюсь, вы не против быть обречёнными. Чмоки, Старк».

Дорога впереди исчезает. Поперёк неё, словно стену песчаной крепости, нанесло дюну. Если пустыня съела остаток дороги, дела принимают по-настоящему интересный оборот. Дюна мягкая и рыхлая. Я не могу идти. Мне приходится карабкаться по ней. Это медленно и жарко, с переброшенным через плечо пальто. Переставляю руку. Ногу. Другую руку. Другую ногу. Если это шутка, и наверху поджидает Сизиф, чтобы передать мне свой камень, то он может поцеловать меня в задницу.

На полпути я начинаю сильно злиться. Ангел психует, и часы тикают. Даже если Мейсон лжёт, что Элис у него, и просто хочет, чтобы я гонялся за собственным хвостом по всему аду, мне нужно знать. Это означает, что он готов сделать свой ход на Небесах. Если я когда-нибудь выберусь отсюда, то отыщу того ангела, что изобрёл песок, и заставлю его сожрать эту грёбаную пустыню, одновременно ставя ему клизму с табаско.

Протягиваю руку вверх и хватаю воздух. Я на вершине дюны. Я был прав. Дорога исчезла. Но это не имеет значения.

Срань Господня.

Думаю, я только что обнаружил Райский Сад. Там, наверное, есть автомат с содовой, а я всю наличку оставил в Лос-Анджелесе.

Я ковыляю вниз по склону исполинской дюны к гектарам прохладной зелёной травы и сверкающим водопадам. Врата впереди ослепительно блестят на солнце пустыни. Не знаю, из чего они сделаны, но они сияют ярче всего, что я когда-либо видел на земле, но отражение не режет мне глаза. Похоже, врата обладают внутренним свечением, уравновешивающим солнце. Даже удерживающие их закрытыми цепи светятся.

По одну сторону врат стоит одинокий ангел. Он похож на одного их тех стражей Букингемского дворца. Он стоит словно идиотская статуя, уставившись прямо перед собой по стойке смирно, будто перепачканный потный сумасшедший не вывалился только что из Мохаве[167]. Интересно, давно он тут? Я снова надеваю пальто, чтобы хоть немного прикрыть грязь, и подхожу к нему.

— У меня сдох GPS, но в путеводителе ААА[168] говорится, что где-то здесь есть «Дэннис». Это он?

Ангел не шевелится. Я встаю перед ним и утыкаюсь лицом прямо в его лицо. Достаточно близко, чтобы наши носы соприкасались. Ничего. Если бы я не пытался остановить уничтожение Вселенной, то мог бы потратить немного времени, чтобы поджечь этому парню башмаки или организовать соревнование по щекотке, но долг и необходимость убраться с этого солнца зовут.

Мама всегда говорила мне, что Бог помогает тем, кто помогает себе сам, так что я направляюсь к вратам. Хватаю удерживающие их закрытыми цепи и достаю чёрный клинок. Но не успеваю замахнуться, как ангел превращается в размытое пятно и врезается в меня плечом, словно сверхзвуковой лайнбекер[169]. Я лечу обратно к дюне.

Он выглядит слегка удивлённым, когда я встаю на ноги, но ухитряется оставаться в образе, расправив крылья и указывая на меня с тем видом превосходства моё-дерьмо-пахнет-как-черничный-маффин, как у всех ангелов. Его доспехи светятся тем же светом, что и врата. У него отдающийся эхом низкий голос, громче полицейского мегафона. Интересно, небеса выпускают для каждого ангела свой собственный ревербератор?

— Стой. Твой вид не может входить в Малхут[170] мира Ацилут[171].

Я направляюсь обратно к нему, отряхивая песок с пальто.

— Неужели я заблудился? На указателе было написано, что это дорога к «Эпкоту»[172].

Ангел опускает руки по швам. Он на голову выше меня, с точёными скулами уберменша[173] Йозефа, только волосы у него чёрные как смоль.

— Если ты имеешь в виду Ган Эден[174], то да. Но тебе запрещено входить в место, которое Бог дал человеку, и которое было для него потеряно. Это святое место, и только праведники пройдут через врата.

Я достаю «Проклятие» и закуриваю.

— Дело вот в чём. Несколько минут назад я был мёртв, и очнулся неподалёку, вон за теми дюнами. Это говорит мне о том, что я там, где должен быть. Я не собираюсь торчать здесь и сыпать песок на твои нарциссы[175]. Всё, что мне нужно знать, это есть ли здесь грузовой лифт, погреб или что-нибудь подобное? Я пытаюсь попасть в ад.

Он одаривает меня таким суровым стальным взглядом с тлеющей страстью, что мог бы найти работу модели для обложки любовного романа.

— Когда-то здесь был только Рай, но грех человека осквернил его.

— То есть, я могу через него попасть в ад?

— Да. Змей принёс в это место семена ада, человек ухаживал за ними, и они остались здесь гноящейся раной.

— Ты не мог бы показать этот рубец? Мне нужно идти.

— Какое тебе дело до Эдема? Ни один смертный мужчина или женщина не могут войти.

— Сколько смертных у тебя здесь бродит? Вы сдаёте это место для вечеринок у бассейна во время весенних каникул?

Ангел не отвечает, и его тлеющий спектакль начинает надоедать. Я выдыхаю дым ему в лицо.

— Слушай, Человек-ястреб, я пойду туда, даже если мне придётся повыдирать тебе все перья и набить ими тебя, как плюшевого мишку.

Ангел отмахивается от дыма. Он потягивается и потирает шею. Его голос повышается до нормальной октавы и больше не отдаётся эхом.

— Слушай, чувак. Уже конец моей смены. Я действительно устал, и от солнца у меня мигрень. Я не могу впустить тебя и не хочу бодаться с тобой по этому поводу. Можешь просто послоняться где-нибудь, и решить этот вопрос с моим сменщиком?

— Я вроде как спешу.

— Он будет здесь сегодня вечером. Самое позднее, завтра.

— Я действительно не могу ждать.

Он вздыхает.

— Угу. Я так и думал.

Он являет гладиус, свой ангельский огненный меч, и делает мах, целясь мне в голову. Атака в замедленном темпе. Полностью для показухи. Почему бы и нет? Он ангел, а я просто явившаяся из ниоткуда заблудшая душа. Я являю свой собственный гладиус, блокирую его удар и делаю изрядный диагональный разрез поперёк его нагрудника. Он падает на спину с широко раскрытыми глазами.