Трилогия Мёрдстоуна - Пит Мэл - Страница 39

Бледнолицая Полин с почты спросила:

— А вас не подмывало чуток в окошко-то заглянуть?

— Да мы и пыталиси, — призналась Мерили, — да только ничегошеньки видно не было, все стекло запотемши. А уж в дверь стучать мы, чтоб мне сдохнуть, не собиралиси.

Немало самых живых пересудов посвящено было Филипу Мёрдстоуну.

Что он был темной лошадкой, в этом-то никто и никогда не сомневался.

Взять хоть, как он впервые объявился в местных краях из ниоткуда и купил эту сырую нору, коттедж «Днище», шесть лет пустовавший после того, как предыдущую его обитательницу, старую Матушку Бёртлс (несомненную ведьму), нашли мертвой в кресле с Библией, которую она держала вверх ногами (вверх ногами, отметьте себе), крепко зажав в холодных, точно камень, когтях. Половину левого уха ей обгрызла кошка.

Взять, что он был беден, как церковная мышь, а потом враз получил миллионы за книжку, которая вся сплошь про Черную магию, Некромантию и все такое.

Как он в самое неурочное время шастал по Часам дьявола.

А до чего не по-людски вел себя в последнее время! Кто забудет, как он появился в «Квик-марте», весь бородатый, без носков, и устроил там переполох?

— Я-то спервоначалу тогда подумала, — говорила Мерили-не-то-Фрэнсин, — он попросту ужралси в зюзю. А теперя вот себя спрашиваю, а не ошибласи ли. Вдруг мы наблюдали натура-вральный принцендент одержимости бесом?

Даже маловеры, не убежденные доводами Вещих сестер, вынуждены были признать значимость факта, что сам Мёрдстоун исчез аккурат в то же время — ровно в то же самое время — когда Великая Муха выползла из его дымохода. Простая логика подсказывала — Муха и есть Мёрдстоун. А потому возвращения Мёрдстоуна стоило опасаться.

На пятое воскресенье после явления Мухи преподобный Колин Миннс с легким удивлением обнаружил, что на вечерней службе собралось народу втрое больше обычного. В высоком сумраке церкви Святого Иуды жалось друг к другу не меньше двадцати четырех прихожан, иных из которых он с трудом помнил в лицо. Он знал, что похвальный прилив благочестия объясняется отнюдь не тем, что он ходил среди паствы, вдохновляя их любовью Господней, — поскольку давно уже не мог распинать себя ни на что подобное.

Первый робкий проблеск объяснения наметился ближе к концу «Отче наш».

— И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого, — провозгласил он, и в краткую паузу собравшиеся громко пробормотали: «И от Великой Мухи».

Викарий устремил на них грозный взгляд, но все потупились, избегая встречаться с ним глазами.

Позже, когда он вынырнул из ризницы, дыша джином и помышляя о замикроволновленной курице с индийскими специями, его дожидалась целая делегация. Возглавлял ее причетник, Уильям Причет.

— Билл, — воскликнул Миннс с почти неподдельным радушием и закинул в рот мятную конфетку.

— Викарий, — сказал Причет.

Все постояли молча в полумраке, пахнувшем плесенью, воском, неуслышанными молитвами и побитыми молью военными знаменами.

Миннс потер руки.

— Чем, э-э-э, могу служить, добрые люди? Вид, скажу я, у вас пугающе церемонный. Что стряслось-то?

Кто-то, почти наверняка принадлежащий к женскому полу, ткнул Причета в спину и что-то жарко прошептал. Причетник собрался с духом и заговорил.

— Мы, викарий, хотим, чтоб вы провели экзный рцизм.

— Прошу прощения?

Причет переминался с ноги на ногу.

— Не знаю, правильно ли говорить — провели. Ну словом, совершили. В «Днище». У Филипа Мёрдстена.

Миннс сунул руки в карманы штанов и опустил голову.

Все ждали.

— Уильям. Друзья мои. Сдается мне, эта история с мухой выходит уже за всякие рамки. — Он посмотрел на них в упор. — У кое-кого из моей паствы, скажем так, чрезмерно богатое воображение. И, если начистоту, это же такая, ну, назовем, традиция? Суеверий? В этих краях? Мистер Мёрдстоун — успешный писатель. Что само по себе отнюдь не причина для подозрений, а уж тем более — страха. Я его встречал пару раз, и он производит впечатление, ну, вполне нормального человека, вот правда. Не знаю, знаком ли вам термин массовая истерия», но…

Причетник Причет перебил его.

— Недоброе это место, викарий. И всегда таким было. Кого угодно спросите. Собаки — и те скулят, как мимо идут, а уж если собака дьявола не распознает, кто тогда.

Миннс открыл было рот, но снова закрыл. Обращенные к нему лица казались древними, каменными, исполненными решимости.

К черту-дьяволу, подумал он.

Добравшись до дома, он налил себе еще крепкого и позвонил епископу.

Во Флемуорти не знавали полночных мероприятий со времен публичного сожжения испанского чревовещателя в 1828 году, так что в процессию, движущуюся и сторону «Днища», с энтузиазмом влилось почти все население городка и ближайших окрестностей.

И все равно двигалась процессия до странности тихо. Дети — в столь позднее время, как правило, перевозбужденные и капризные — и те молчали в своих вездеходных колясках. Обычно говорливые обитатели «Закатного домика» тихо ковыляли или катились рядом. В шествии принимали участие (или были представлены) также Друзья осликов, подвергшихся жестокому обращению, Белые рыцари святого Георгия (представлявшие еще и Партию независимости Соединенного Королевства), Юные фермеры, щеголяющие гульфиками энтузиасты общества Фрэнсиса Дрейка, Оптимисты святого Иуды, седовласые Молодые консерваторы, оба члена Сторожевого комитета, Эрик, утверждавший, что работает на городской совет, в стельку пьяные завсегдатаи, околачивавшиеся вокруг «Коновалов» битый час после закрытия, и, в авангарде, Вещие сестры. Бойкотировали это событие лишь методисты, Женский институт да Леон с Эдгаром — по причинам идеологического характера или же в силу отсутствия интереса.

Возглавляли шествие преподобный Миннс, на спине у которого был рюкзак, а на лице самое значительное выражение, какое он только сумел на себя напустить, и Уильям Причет, в руках у которого был большой деревянный крест. Большинство из идущих за ними несло зажженные свечи, а остальные — зажигалки с мерцающими язычками огня, которые гасли, когда большому пальцу становилось слишком горячо, и вспыхивали снова, когда палец чуть остывал. Однако ввиду слабого, но непрестанного дождя и все эти разнообразные источники пламени, и их носители были прикрыты почти сплошным щитом разномастных зонтиков, что придавало всей процессии вид призрачный и почти зловещий. Если смотреть на нее откуда-нибудь сверху и издали — скажем, от дымной юрты Кришны Мерси на полпути к Бежевому мямле, — ее можно было принять за гигантскую многоножку, которая тащит бессчетные светящиеся яйца к какому-то невообразимому гнезду.

Возле коттеджа Миннс и Причет остановились и развернулись лицом к воротам. Сподвижники веером выстроились вдоль проезда у них за спиной.

Причет тяжеловесно содрогнулся.

— Прямо чувствую, как оттудова зло волнами растекается, викарий.

Вздор какой, не ответил Миннс. Несмотря на весь свой экуменический скептицизм, он вынужден был признать, что в этом месте и впрямь чувствуется что-то нездоровое. Дом вжимался в края холма, точно отравленное настороженное животное, в стеклянных глазах дрожали отражения свечей. Низкая соломенная крыша угрюмо хмурилась. Во всем витал запашок — скорее всего, воображаемый — тлена и распада.

Викарий скинул со спины рюкзак, повернулся и возвысил голос:

— Други мои. Други мои. Благодарю. Мы с мистером Причетом войдем в сей дом и проведем обряд экзорцизма. Не могу точно сказать, что будет во время этого происходить. Но что бы ни произошло, я решительно настаиваю, чтобы никто из вас даже не пытался войти в дом и не предпринимал никаких иных необдуманных действий. Я говорю предельно искренне. Мы с мистером Причетом будем вам крайне обязаны, если вы останетесь там, где сейчас стоите, и поддержите нас своими молитвами. Благодарю вас. Билл?

Они открыли ворота, подошли к парадной двери Мёрдстоуна и громко постучали.