Трилогия Мёрдстоуна - Пит Мэл - Страница 40

— Впустите нас во имя Господа Всевышнего, — дважды потребовал Миннс. Ответа не воспоследовало, и Причет налег на дверь плечом. Та немедленно поддалась. Причетник поскользнулся на расползающейся горе конвертов перед порогом и полетел головой вперед в гостиную. Пытаясь удержаться на ногах, он задел низкий столик и сшиб телефон, который со стуком укатился куда-то во тьму. Выпавший из руки причетника фонарик ударился о пол и погас.

— Билл? Билл, ты там как?

— Викарий?

— Погоди. Сейчас зажгу свечу. Святые угодники, воняет, точно тут где-то барсук сдох, а?

— Угу. Это смрад дьявола.

Миннс порылся в рюкзаке, выудил оттуда толстую восковую свечу и зажег ее зажигалкой.

(Ни одному из них и в голову не пришло попробовать включить свет. А если бы пришло, им бы не пришлось и дальше блуждать впотьмах. «Юго-западная электрокомпания», не получив ежеквартальную плату от Филипа, решила, что он переметнулся к «Евролек» и, в попытке отвоевать его обратно, простила задолженность. Письмо с уведомлением лежало среди всего того, на чем заскользила нога Причета. С другой стороны, включив свет, они бы серьезно разочаровали ждущих снаружи, для которых дрожащие огоньки и неровный свет были необходимыми элементами долгожданного ритуала.)

Священник поднял свою свечу повыше, чтобы осветить стол. Потом поставил ее и зажег вторую. Причетник отыскал и снова включил фонарик и теперь громко читал «Отче наш». Мудро решив, что прерывать его не стоит, Миннс воспользовался этой возможностью проглядеть текст, скачанный им с американского веб-сайта. Его искренне смущала перспектива обращаться к Сатане лично, да еще громогласно, утешало лишь то, что услышит его при этом лишь один-единственный идиот.

— Аминь, — сказал Причет, дочитав до конца, и выжидательно уставился на викария.

— А, да. Аминь.

— Что теперь, викарий?

— Надо расставить десять свечек, чтобы получился крест. На полу, посередине. Шесть вдоль и четыре поперек. По две с каждой стороны. Понимаешь?

Причет скорбно вздохнул.

— Так и знал, викарий, что это дело мудреное. Лучше, пожалуй, вы сами.

— Ага. Хорошо, Билл. Посвети тогда мне на рюкзак фонариком, вот молодец.

Миннс снова принялся рыться в рюкзаке.

— Я вот подумал, а вдруг он сам тоже тут.

Миннс недоуменно вскинул глаза.

— Что-что?

— Ну, мы его уже довольно давно не видели, но это ж еще не значит, что его тута нет. Вроде как затаился.

— Что-о? — Миннс лихорадочно зашарил глазами вокруг, во мраке. — Ты хочешь сказать, по-твоему, Мёрдстоун может быть дома? — Он понизил голос до шепота. — Билл. Это было бы… ужасно. Так неловко. Если он…

Сверху раздался какой-то шум. Треск, а потом сдавленный вопль.

— З-зараза! — сказал священник.

Наверху отворилась дверь. Хриплый голос проговорил:

— Язви меня, я так больше не могу. Все равно что тебя нажевавшаяся чертополоха коза отрыгивает. Мёрдстоун! Мёрдстоун!

Миннс и Причет шатнулись друг к другу. Причет выставил перед собой крест и направил дрожащий луч фонарика на верхнюю площадку лестницы.

— Ага! Вот ты где, сквернавец поганый. Мы уже начали думать…

В луче света появился демон. Демон в обличье ребенка, одетого в свитер-худи и сандалии. Однако глаза у него были древними и темными — и щурились от яркого света.

— Чтоб тебя, Мёрдстоун! Выключи клятую лампу!

— Не выключай, Билл, — предупредил Миннс.

— Не буду, викарий. Это порождение тьмы!

Демон присел, вглядываясь вниз.

— Кто, язви?..

Когда луч фонарика снова нащупал его лицо, бес зашипел и выставил вперед два белых когтя. Причет закричал от ужаса — фонарик в его руке превратился в горячий бисквит и раскрошился. Мгновение, растянувшееся на целую вечность, два человека и монстр молча смотрели друг на друга. В глазах демона горели огоньки двух свечей.

— Викарий? — пролепетал Причет.

Во рту у Миннса пересохло.

— Во имя Единственного и Вездесущего Господа… — хрипло прокаркал он.

Более ничего сказать он не успел.

— Во имя моей задницы! — прорычал демон. И, развернувшись, шмыгнул во тьму. Хлопнула о стену дверь. Весь дом содрогнулся. И тишина.

Потекло время, неизмеримое обычными земными способами. И когда оно закончилось, Причет осторожно попятился к свечкам и взял одну из них.

— Надо бы проверить, викарий, — прошептал он. Миннс встряхнулся и взял вторую свечу.

— Да. Ты прав. Ступай вперед, Билл.

Держа перед собой крест, они поднялись по лестнице. Единственная открытая дверь вела в ванную комнату, где, когда они осмелились туда войти, оказалось значительно холоднее, чем во всем коттедже, хотя в воздухе витал запах гари. Экзорцисты при свете свечей осмотрели комнату.

— Я бы сказал, его тут нет, — сказал Причет.

— Угу. Может, и нам тогда валить к чертовой матери?

У подножия лестницы Причет сказал:

— Что ж, при всем прочем, оно оказалось куда как легче, чем я, чтоб меня, ожидал.

Хотя до Слута меньше часа езды от Дубровника, однако он не так пострадал от беспощадного улучшайзинга на деньги русской мафии или серых британских частных фондов, как многие другие уголки далматийского побережья.

Это все потому, что Слут стоит не совсем на море. От города до пляжа ехать на такси добрых тридцать минут, что раздражает, тем более и дорога не так чтобы очень. Можно, конечно, добраться и на пароходике. Медленном таком пароходике, который покинет речной причал Слута в непредсказуемое время (и по непредсказуемой цене) и выгрузит вас, надышавшихся выхлопных паров, за галечной отмелью, отделяющей лагуну Слут от Адриатики. В силу этих и некоторых иных причин Слуту повезло уцелеть. Над его разномастными домиками не нависают угрожающие тени подъемных кранов, а мерседесы-бенцы с затемненными стеклами здесь чуть притормаживают, но проносятся мимо.

Тем не менее туристы добираются и до него, привлеченные величественным греческим амфитеатром и руинами храма Приапа, аккурат по другую сторону от бензоколонки на автостраде. Они проводят тут день, а то и все два, едят в ресторанчике, где работает Ванда, склоняются над путеводителями «Лоунли планет» или «Раф гайд», поздравляют себя с тем, что сумели найти Подлинную Хорватию, и ломают голову над меню, которое Мирко упрямо отказывается подправлять, несмотря на все уговоры Ванды. Напрасно она пыталась втолковать ему, что «Ягнячий грех в собственной шерсти» едва ли звучит притягательно для нехорватского уха. Как и «Язык козы, задушенной в соусе».

Ванда знала это, потому что еще подростком провела два с половиной года политическим беженцем в Кромере, прибрежном городе в английском графстве Норфолк. Этот опыт подарил ей две вещи: рабочее знание английского языка и богатый репертуар кошмаров, в которых она бежит по лабиринтам затхлых коридоров полуразваливающегося отеля, выстроенного в 1906 году.

Ванда разговаривала по-английски с англичанином, который необъяснимым образом провел в Слуте уже больше недели. Остановился он в «Врте», единственном отеле в городе аж с двумя звездами. (Она хоть убей не понимала, отчего бы второму городскому отелю не пририсовать себе тоже звезду на вывеске.) А на ланч и ужин англичанин каждый день приходил в «Дичь», потому что, подобно другим туристам, обнаружил, что альтернативы еще хуже. Как раз скоро придет, уже почти двадцать пять минут первого. Ванда подготовила столик, который он всегда выбирал — совсем маленький, на террасе, в тени навеса. Поставила стул спиной к стене. И точно, вот и он сам, шагает вдоль реки в светлом костюме и панаме, точно тут не Слут вовсе, а Ницца какая-нибудь. Носи он пенсне вместо солнечных очков, выглядел бы совсем как в фильме «Смерть в Венеции». Ванда ничуть не сомневалась, что он какой-нибудь там артист, композитор или поэт. Только не художник. Ни на руках, ни на одежде — ни пятнышка краски. А может, он кто-то поинтереснее. Скрывающийся от Интерпола преступник. Или человек, приходящий в себя после рокового несчастливого романа или скандала.