Выйти замуж за бандита. Выжить любой ценой (СИ) - Климова М. А. - Страница 12

Любимый часто балует, мня такими ласками, но сегодня всё обострено от ожидания, всё сокращается и пульсирует в такт взбесившемуся сердцу, каждая клеточка отзывается на жадные касания. Пальцы резко проникают внутрь, бьют по чувствительным нервам и меня скручивает от подступающего оргазма.

— Не так быстро, малыш, — шепчет Мир, отстраняясь и оставляя с прохладной пустотой. — Сегодня ты кончаешь только на моём члене.

Я издаю жалобный скулёж, впиваюсь руками в простыни и умоляюще смотрю на мучителя, плавясь под довольным взглядом. Он и сам уже на пределе, с силой сдавливает ствол, проходит ладонью по всей длине, размазывая мутную каплю.

— На колени, — жёстко бросает. — Покажи нам свою попку.

— Извращенец, — выдавливаю, но выполняю его приказ. — Мучаешь себя и меня.

— Не мучаю, — хрипло смеётся. — Это называется прелюдией, если ты забыла.

— Сейчас бы я свернула так называемую прелюдию, — прогибаюсь в спине, задирая пятую точку.

— Не терпится впустить в себя голодного зверя? — шипит Мир, оставляя влажные дорожки на спине.

Всё, он добрался до белёсых шрамов и не сдвинется с места, пока не обойдёт с нежностью каждую полоску, каждую отметину. С прошедшими годами они стали бледнее, тоньше, привычнее, полностью слившись со мной, став одним целым. Если раньше Мира перекашивало от боли, глядя на них, распирало от желания стереть и отшлифовать напоминание о том дне, то теперь он с трепещущей мягкостью поклоняется им, как вечному напоминанию, что я пережила.

Дамир порхает по спине, опаляя горячим дыханием, и дразнит пальцами, выводя жгучую воронку по складочкам, касаясь пульсирующего входа, но не проникая и не давая вобрать в себя. Меня трясёт от неудовлетворения, от возбуждения, от нетерпения и маячившей у грани разрядки. Нужно немного, совсем чуть-чуть, всего пару касаний к клитору, чтобы произошёл страждущий взрыв, но Мир издевательски обходит заветную точку, продолжая испытывать моё терпение.

— Если ты меня не возьмёшь, я… я… Даааа!

Он врывается на всю длину, прошивая насквозь и взрывая реальность. Виктории, Элеоноры, Мараты, Степаны? Этой грязи нет в нашем мире, где мужчина и женщина сливаются в одно целое. Разве может моего мужа что-либо интересовать на стороне, когда он так берёт свою жену? Когда вспарывает душу, разрывает шаблоны приличия, выкорчёвывает с корнем зачатки недоверия и непонимания?

— У врачихи золотые руки, — слышу рык сквозь гул в ушах и напрягаюсь. Не совсем удачный момент выбрал Мир для воспоминаний о сторонней бабе. — Такая узкая, как будто не рожала. Сжимаешь, словно сломать пытаешься.

Мощные толчки, сопровождающиеся шлепками голых тел, бредом о размерах вагины, матом и животными звуками, щедро вылетающими из грязного рта, таранят, сотрясают и подбрасывают всё выше к облакам. С всхлипом цепляюсь за набегающую волну, отпускаю себя и разлетаюсь на миллионы мелких частиц, паря в пульсирующем удовольствие. Спустя пару мгновений Мир срывается следом за мной, изливается с протяжным стоном, вгрызаясь зубами в холку.

— До сих пор не верю, что могу беспрепятственно трахать тебя в любое время, — прижимает к себе, упираясь неопавшим добром в ягодицы. — Мечтал о твоей влажности все эти месяцы, во сне переставлял в различные позы и отрывался на всех дырочках. Всю ночь с тебя не слезу.

Мы прерываемся только на кормление Киры, а затем с ненасытным голодом бросаемся в объятия друг другу. Знаю, мышцы с утра будут болеть от физических нагрузок, голова раскалываться от недосыпа, а между ног саднить от непомерного аппетита Мира, но я ни за что не откажусь от нашей ночи.

— Нам надо переселить Киру в детскую и нанять ей няню, — устало бубнит Мир, касаясь губами волос и сползая в тишину. — Собираюсь брать тебя каждую ночь, так что моей малышке понадобятся силы.

— Можно взять Зосю. Она хорошо ладит с детьми. Только на такие забеги каждую ночь меня не хватит, хоть найми с десяток нянь, — расплываюсь в улыбке, но Мир меня уже не слышит, тихо сопя в макушку и по инерции вдавливая рукой в кровать. Медведище. И так с места не сдвинешь, а в расслабленном состоянии кажется, что весит целую тонну, причём каждая конечность по отдельности.

С первыми проблесками серого, мутного рассвета обессиленные засыпаем, сплетясь руками и ногами, не обращая внимание на скомканные простыни, впитавшие в себя пот, сперму и смазку. Я уже забыла, что значит проваливаться в сон, не чувствуя наличие рук-ног и искрясь от сытого удовольствия. Отголоски многочисленных оргазмов щекочущими иголочками бегают по кровотоку, а мерные удары сердца, гулко отдающие в спину, звучат милее сладкой колыбели.

Что бы с нами не случилось, как бы не повернулась жизнь, мы всегда будем заканчивать путь так же, лёжа в объятиях друг друга и дыша одним воздухом на двоих. Нас не разорвать, не расклеить, не развести. Одно общее сердце, одна общая душа, один общий мир.

Дамир

— Смотри, смотри, как она вгрызается в мой палец, — шепчу, держа Киру на коленях. — А сил сколько… И хватка… Не завидую её будущему мужу, вонзится зубками и до кости плоть оттяпает, если я раньше в бараний рог этого урода не сверну.

— Ты хоть руки помыл? — скептически смотрит Ника на ладонь, сжатую маленькими, пухлыми ручками, по которой стекают слюни. — У Кирки столько прорезывателей, а ты ей пальцы в рот пихаешь.

— Предлагаешь силикон ей пихать? — хмыкаю, выгибая бровь. — Пусть практикуется на живом материале.

— Мир, — вздыхает. — Она же ребёнок, девочка, а не упырь, жаждущий крови.

— Не знаю, как насчёт упыря, но с появлением шестого зуба мои пальцы находятся в серьёзной опасности. Её аж трясёт от злости, когда прокусить не может.

Ника фыркает, а я вытираю, взмокший от усердия и слюней, подбородок дочки и возвращаю пальцы обратно, ловя кайф от старательного обгладывания конечности. Кирке всего восемь месяцев, а она уже такая же красивая, как мама. Хлопает своими карамельными глазками, окружёнными густыми ресницами, и за этот взгляд мир готов встать на колени.

После смерти Кочерги покушения и курьёзные случайности перестали происходить. Дни потекли ровно и спокойно, а ночи жарко и страстно. Кажется, малышка стала ещё отзывчивее, сексуальнее и вкуснее. Она горит в моих руках, плавится подо мной, осыпается пеплом, кончая, и возрождается, опаляя своим теплом. Без неё жизни не было и не будет, потому что Вероника моя жизнь.

— Покормишь мелкого зубастика? — Ника ставит на стол овощное пюре, которое жутко не любит крошка. — Глеб! Обедать!

Глеб с грохотом закатывается в кухню, снося велосипедом напольную вазу и стул, и виновато косится на мать. Ника с укором качает головой, устало отбрасывает полотенце на столешницу и переводит многозначительный взгляд на меня.

— Глеб, сын, мама сколько раз говорила тебе не кататься на велосипеде в доме? — провожу воспитательную работу, навешивая строгое выражение лица и одновременно усаживая Киру в стульчик.

— Но на улице дождь, а мне стало скучно, — бубнит Глеб, поправляя вазу и стул. — Зося ушла, и со мной некому играть.

— Тебя оставили без внимания всего двадцать минут назад, а ты ведёшь себя как маленький мальчик, — продолжаю давить парню на совесть. — Сафина взяла на сегодня выходной, и маме пришлось заняться обедом, а Зося отпросилась на полдня по своим делам, так что папа должен помогать маме, как ответственный мужчина и глава семьи. Ты мог бы тоже помочь, как ответственный мужчина и будущий глава семьи.

— Я обязательно помогу, — выпячивает грудь и челюсть Глеб. — Я взрослый мужчина.

— Садись есть, — расслабляется Ника. — Помоешь потом посуду.

Кира старательно плюётся протёртой тыквой с мясом, обделывая оранжевыми кляксами окружающее пространство и меня вместе с ним, Глеб вылизывает тарелку, нетерпеливо поглядывая на сестру и прикидывая объём помывочных работ, а жена декорирует жаренный кусок мяса соусом и овощами. Семейная идиллия. Очередной плевок Киры сопровождает рингтон телефона, и Ника замирает над тарелкой.