Выйти замуж за бандита. Выжить любой ценой (СИ) - Климова М. А. - Страница 11

Разворачиваюсь на выход и вываливаюсь на свежий воздух. Делаю глубокий вдох, второй, третий. Неужели Кочерга решил отомстить за смерть Марата? Неужели считает виновным в смерти меня? Бред. Несмотря на то, что его пялили в жопу, Кочерга оставался мужиком, и сомневаюсь, что он стал бы мстить бабе с маленькими детьми.

Дамир

Максим с женой уехали, дети уложены спать, Ника приняла душ и ждёт меня в постели, зябко кутаясь в одеяло и поджимая под себя ноги. Она вся сжалась и кажется такой маленькой по сравнению с огромным, резным изголовьем.

— Не возражаешь, если я сначала смою с себя весь сегодняшний день? — интересуюсь, страшась одновременно и оставить её одну, и затронуть больную для нас обоих тему прошлого.

Малышка кивает головой, и я с облегчением прячусь в ванной комнате. Несколько минут для обдумывания нужных слов у меня есть, а если более тщательно мылится, да ещё заняться бритьём, несколько минут можно растянуть до нескольких десятков. Может даже повезёт нереально, и жена заснёт, устав меня ждать, тем самым даст мне целую ночь для построения стратегии.

Моя медлительность не помогает, потому что, войдя в спальню, застаю любимую в том же положении, что оставил уходя. Она так же жмётся и смотрит в пустоту, а моё сердце истекает кровью от этого взгляда. Скорее всего всё что происходит, лишь малая плата за грехи.

Самое время начать строить храм и мечеть в надежде отмолить хотя бы жизнь любимой женщины и детей. А ещё не лишней будет благотворительность. Детские дома, школы, пансионаты для престарелых. Братва, конечно, посмотрит косо, но всегда можно прикрыться бизнесом и расходами, повышающими мой рейтинг.

— Может расскажешь наконец, что произошло? — торопит Ника, переводя потухший взгляд на меня.

— Понимаешь, малыш, — перетаскиваю её к себе на колени и облокачиваю спиной на грудь. — Всё очень сложно, и я сам ещё не разобрался до конца. Помнишь Марата?

— Эту мразину сложно забыть, — передёргивает плечами, а я старательнее глажу её по руке и целую в макушку.

— Мы нашли в комнате у Кочерги, то есть у Степана, улики, указывающие на то, что именно он поработал над машиной и балконом.

— При чём здесь Марат?

— Степан и Марат были любовниками, — морщусь, произнося эту грязь. — Похоже, Степан считал виновным в смерти Марата меня и решил отомстить за… за своего друга. Я ещё не совсем уверен, но постараюсь разобраться как можно скорее. О вашей безопасности позабочусь, так что не волнуйся. Тебе нельзя. Молоко может пропасть.

Смешно. Моя семья может пострадать, а я волнуюсь о молоке, но сейчас я готов волноваться о чём угодно, лишь бы забить паузы и перенаправить Нику в мирное русло. Она елозит, спускается чуть ниже, и мне на грудь капают тёплые слёзы, сопровождаемые жалостливыми всхлипами.

— Малыш, ну ты чего? Не плачь. Мне душу рвёт от твоих слёз, — успокаиваю её, глажу по спине и прижимаю к себе.

— Мы с детьми могли погибнуть. Как он мог? Он же всегда улыбался, помогал Глебу ловить Хавчика, стоял за дверью, когда мне делали УЗИ. Хочешь сказать, что всё это время Степан планировал наше убийство? Господи. А если он действовал не один? Если среди работников есть его сторонники? Давай мы уедем в Москву с Максом. Там до нас не доберутся.

— Нет, Вероника. Я не отпущу вас. Твоё место рядом со мной. Никто не позаботится о тебе лучше меня.

Стараюсь говорить жёстко и бескомпромиссно, но голос дрожит от страха, затапливающего нутро со скоростью цунами. Я не смогу без жены и детей. Не выживу. Сдохну за пару дней. Мой зверь раздерёт меня изнутри, вскроет, чтобы освободится и рвануть к своей самке.

— Мне страшно, Мир, — шепчет, срываясь на писк. — Наш дом перестал быть крепостью.

— Я возведу новые стены для тебя, малыш. Выше, толще, крепче, и пущу по ним ток. Ни одна тварь не пролезет к нам.

Обещаю, клянусь, укачиваю её, как ребёнка, и постепенно она сдаётся. Тело расслабляется, обмякает, а дыхание становится ровным, лишь изредка прерываясь тихими всхлипами и вздрагиваниями. Меня настолько выбило случившееся, что впервые за много лет не мучает стояк. Лежу, боюсь пошевелиться и потревожить Нику, еле дышу, оберегая неспокойный сон.

Последующие дни территорию и стены исследуют специалисты, практически перебирая все по кирпичику. В отдалённом сарае для садового инвентаря найден ещё один схрон с взрывчаткой и детонаторами, в любимой Никиной беседке закладка, срабатывающая от давления на доску у скамьи. Создаётся ощущение, что Степан собирался устроить войну, минируя все доступные места.

Малышка постепенно успокаивается, перестаёт дёргается от громких хлопков и всё меньше зависает в себе. Последствия кошмара отступают, заменяясь новыми впечатлениями. Глеб выучил буквы и читает простые слова по слогам, Кира осмысленно реагирует на меня, растягивая беззубый ротик в широкой улыбке, у Хавчика подросли шишки на голове, которые к весне превратятся в рожки, Полина ждёт ребёнка и надеется родить Максу мальчика.

Такие маленькие радости отвлекают Нику от тяжёлых мыслей, затягивают в круговорот забот. Её смех снова разливается по дому, а вечерами заинтересованный взгляд задерживается на мне. Я так и не решился её соблазнить, стараясь не выглядеть бесчувственным, но сегодня осмелился выйти из душа голышом, сбросив у порога полотенце.

Малышка ползёт глазами за каплями воды, стекающими по груди, соединяющимися в ручейки и теряющимися в паху, где во всей красе возвышается член, налитый до блеска кровью. Она жадно облизывает губы, сжимает бёдра и стискивает простыню в кулачках. Вижу её желание, и член наливается сильнее, грозясь лопнуть от гордости.

— Твоя киска заждалась меня? — произношу хрипло, надвигаясь на неё. — Она соскучилась по жёсткому траху? Раздвинь ножки, покажи мне её.

Вероника

Я уже привыкла к его неприкрытым пошлостям, но к такому взгляду не привыкну никогда. Мир пожирает меня, впиваясь чернотой между разведённых ног. Его голод сродни звериному инстинкту, унюхавшему свежий кусок мяса, и в то же время трепещущее пламя в глазах разгорается, словно перед ним самая ценная вещь во вселенной.

— Давай смелее, малыш, откройся полностью, — переходит на рычащие звуки, с шумом раздувая ноздри и принюхиваясь к сочащемуся запаху похоти. — Хочу видеть, как ты течёшь.

Я теку, со страшной силой, физически чувствуя тёплые капли, ползущие по промежности. Раздвигаю ноги сильнее, до боли в суставах и откидываюсь назад, опираясь на локти и демонстрируя весь спектр желания ощутить его в себе.

Вижу, Миру нравится, до такой степени, что он с трудом контролирует себя. Уголок глаза нервно подёргивается, губы изогнулись в кривом оскале, рельеф мышц обострился, а узловатые вены раздулись, испещрив тело замысловатой вязью, разве что слюни не капают. Хищник готов к прыжку, унюхав жертву, а маленькая жертва распласталась на кровати и манит своей беспомощностью.

— Самому страшно от того, что я с тобой сделаю, — падает на колени и проводит шершавыми ладонями по ногам, сдавливая и оставляя яркие следы от еле сдерживаемой силы.

И мне страшно. Страшно до мурашек, до тёмных точек в глазах. Четыре месяца зверь сидел на цепи, скуля и царапаясь от близости самки, и невозможности впиться в неё зубами. Страх возбуждает, сворачивается в животе тугим узлом и заставляет податься вперёд бёдрами, предлагая себя сожрать.

Что-то лопается внутри, когда муж касается плоти губами, и из груди вырывается низкий стон, продолжающий дрожать в ряби сгустившегося воздуха. Мир не лижет, он в прямом смысле жрёт, кусая, всасывая, зарываясь лицом. Разряды тока прошивают до мозга, разгоняют кровь, разбивают вдребезги нежность. Остаётся голод, похоть и страсть.