Друг моего отца (СИ) - Чер Алекс - Страница 22

Я сглотнула так, что она подозрительно прищурилась, но у меня, наверно, всё было написано на лице.

– Да ладно! Уже? – выдохнула она обречённо. – Чему я-то удивляюсь? Ты только на многое не рассчитывай. Были бы ему нужны дети или отношения, за столько лет завёл бы жену и не одну.

– Зачем ты отправила меня к нему? – невыносимо хотелось мне заплакать, но я отодвинулась и сдержалась.

Господи, какая же я дура! О чём я и правда думала? Только о своих чувствах. А он как сказал, так и сделал. Сказал «хочу» и трахал. И ничего кроме этого мне не обещал.

– Надеялась, он вспомнит, – сокрушённо покачала она головой.

– Вспомнит, что? – почти выкрикнула я.

– Обещание, данное твоему отцу, вот что. Если бы ты только знала, как на него похожа, – грубо приподняла она моё лицо за подбородок. – Эти глаза, губы, взгляд.

– Глаза у меня твои.

– Только цвет, деточка. Только цвет. Да упрямство за двоих.

– А что обещал отцу Арман?

– Что позаботится о тебе, наверное. Друг, называется. И как тебе его забота? – кивнула она на живот и скользнула взглядом ниже. – Бабаня всю жизнь его ждала. Так и не дождалась. Вы там в холоде, голоде, нищете, а он тут…

– Он же не знал, где меня искать, как и ты. И до сих пор не знает, кто я.

– Так скажи ему, – усмехнулась она и встала. – И про беременность скажи. Представляю, как он обрадуется. Герой! Заделал бэбика дочери друга, – она бросила кружку в мойку. – Ладно. Собирайся! Нам пора.

– Может я и не беременная, – буркнула я, но она услышала.

– И не надейся, – вернулась она. Рывком открыла тот ящик, где я искала таблетки и вручила мне коробочку. – Это тест. Как пользоваться, надеюсь, разберёшься? – и равнодушно крикнула уже с коридора: – Одевайся теплее! И вещей с собой бери на два дня.

«Какой бы результат там не был, она ведь сразу по мне „прочитает“. А не знаю я, не знает и она», – решила я и кинула тест в сумку.

Теперь мне страшно было знать.

И план признаться Арману уже не казался хорошим. И всё, что он делал и говорил, – в груди пульсировало болью, – всё это – ложь. Ложь! Ложь!

И думать о нём теперь было больно. Но в том, что сказала мать о прошлом, всё равно что-то не складывалось. Если Арман должен был о нас с бабаней позаботится, то как получилось, что где мы и кто, он не знал? А если отец ему не сказал, то, может, именно от него он нас и прятал? Тогда, может быть, прав Романов – я ему не просто не нужна. Я не нужна ему в живых.

Ноги подкашивались от этих мыслей, но отказаться от поездки я не могла. Да и ради чего? Я послушно села на пассажирское сиденье, когда, легко покидав в багажник какие-то вещи, что мы взяли с собой, мать села за руль.

Такая стройная, подтянутая, красивая. В джинсах мы с ней, наверно, выглядели ровесницами. Я невольно поймала себя на мысли, что, наверно, хотела бы походить на неё. Она такая умная, деловая, хваткая. Обеспеченная. И ведь всего добилась сама. Ей никто не помогал.

Только почему Арман, по её мнению, должен был нас с бабаней обеспечить?

Почему он вообще кому-то что-то должен? Даже мне. В конце концов, он тоже работал эти восемнадцать лет. И что бы там ему ни досталось от отца, по большому счёту картины – это просто бумажки с рисунками. Мне ли не знать. Превратить их в деньги, построить на эти деньги бизнес, правильно распорядиться, вложить и сберечь – это куда больший труд, талант и ответственность, чем просто сложить шедевры, сколько бы они ни стоили, у себя в квартире и дрожать над ними.

«Нет, они все не правы. Ни этот старый князь, ни мать. Арман лучше, чем они все говорят. Лучше!»

Хотелось плакать. Какая же я дура. Зачем я его так люблю?

– А кто этот старый пердун, к которому мы вчера ездили?

Мать же рано или поздно спросит, поэтому я решила начать разговор сама. Откинулась в кресле, натянула рукава свитера, спрятав руки. Меня морозило в тёплой машине. Но подозреваю, это нервное.

– Потомственный аристократ, один из рода Романовых, – спокойно и даже дружелюбно ответила она. – Его фонд курирует всё, что связано с историческим наследием страны. Выкупает для музеев на аукционах предметы искусства. Судится за ценности, что во время Второй Мировой были вывезены из России и после войны осели в музеях Европы. Честно говоря, я думала, меня как адвоката хотят пригласить в его команду. Я же Артурчику отсудила Шагала у родственников его покойной жены, – и не дрогнул её голос при упоминании бывшего мужа. – И очень удивилась что Романову понадобилась ты, а не я. Зачем?

– Его внук был знаком с отцом.

– Серьёзно? – она даже повернулась ко мне ненадолго, оторвав взгляд от дороги. – С ума сойти. Наш пострел везде поспел.

– Князь показывал фотографию, – кивнула я. – Говорил, что они вместе с его внуком что-то нашли и не поделили, за что оба и поплатились жизнью, – пыталась я сформулировать то, что узнала, особо не вдаваясь в подробности.

– Надеялся выведать, не припрятал ли папаша что для тебя? – хмыкнула она. – Так он не там ищет. Если Зверев что и прихватил у внучка князя, в чём я не сомневаюсь, то искать это надо было у Чекаева. Но теперь уже поздно. Всё давным-давно продано-перепродано, концов не найти. Знаешь, что такое закон о реституции?

– Понятия не имею, – опустилась я пониже, живот всё ещё тянуло.

– Согласно закона о реституции, наследники пострадавших от нацизма семей имеют право вернуть собственность предков, если потеря имущества произошла из-за действий нацистов. Это, как правило, еврейские семьи. А у Чекаева, как выяснилось, нашлись еврейские корни. И согласно этого закона, ему достались кое-какие ценности. Что-то Матисса, Мунка или Моне. Или всё вместе. Ты, наверное, лучше разбираешься, я от этого далека. Но главное, что-то жутко дорогое и пафосное. Но якобы полученное совершенно законно. Он, не будь дураком, всё это в итоге продал с аукциона за какие-то бешеные деньги. И это было очень умно. Во-первых, он стал законно и официально очень богатым человеком. Во-вторых, обрёл доверие, ведь всё, что продаётся через аукционный дом, вызывает уважение к владельцу. И в-третьих, между делом познакомился с неким Эбнером, арт-дилером и искусствоведом, что и консультировал его по этой продаже и помогал. Но суть в том, что с подачи этого Эбнера полученные деньги Чекаев вложил тоже правильно. Хватка у Чекаева уже тогда была, видать, бульдожья. Плюс чуть-чуть везения. Не удивлюсь, если кого и прижали, может, слегка нарушили закон. Там подмазали. Тут нужного человека нашли. Возможно, под шумок и прихваченное твоим отцом у внучка толкнули. Но это уже мои домыслы, конечно. Первый раз слышу, что это как-то связано с Романовым. Но суть в том, что теперь Чекаев и бизнесмен, и меценат, и блядь, национальный герой. Там теперь такие деньжищи крутятся в его «Галереях» и…

Она замолчала на полуслове, словно что-то резко изменилось. Или она чуть было не сболтнула лишнего. Или уже сболтнула. Или её вдруг осенило. Но Татьяна Владимировна могла не беспокоиться, я всё равно ничего не поняла.

И в принципе то, что она рассказала о Чекаеве, взятое, видимо, из официальных источников, и то, что рассказал старый князь совсем не противоречило друг другу. Отец оставил Арману свою коллекцию. Может, даже завещал. Ведь такие документы не афишируют. А раз аукционный дом подтвердил законность сделки при продаже и дальше, то да, он – герой.

– Это бабаня тебе сказала, что о нас должен был заботиться Арман? – всё же решила я просить о том, что не давало мне покоя.

– Нет, но она говорила, как его ненавидит. И что всё это из-за него.

– Она и мне это всё время говорила. Только ещё добавляла, что никто не должен знать, что я его знаю. А что, если ты всё неправильно поняла? Если нас прятали именно от него?

Машина вдруг затормозила так резко, что не будь я пристёгнута, врезалась бы лбом в стекло. Автомобиль завилял и под вой клаксона обогнавшей нас машины, встал на обочине.