Иду на свет (СИ) - Акулова Мария - Страница 21

Пальцы слушаются плохо, поэтому отщелкнуть замок изнутри долго не получается.

Это злит, Санта ругается сквозь зубы так, будто сиюминутный побег глобально что-то решит.

Дергает злосчастный замок, будто хочет сломать, а не открыть, чувствует, что на глазах снова выступают слезы…

А потом металл ускользает из-под пальцев, потому что дверь открывается.

Но с другой стороны.

Это, конечно, Данила.

Он смотрит неоднозначно.

Сначала будто зло. Потом — удивленно.

Стоит за порогом, держит дверь, переводит взгляд с Санты на чемодан, ручку которого она сильнее сжимает…

— Что случилось, Сант? Что с телефоном? Почему ты трубку не берешь? — он задает вопрос за вопросом, возвращаясь от чемодана к её лицу.

Смотрит цепко, щурится.

Что читает во взгляде — Санта не знает. Но сама просто горит внутри. Ненавидит его, себя, идиотскую Маргариту…

— Ты просила встретиться, потом пропала. Я возвращаюсь в офис — тебя нет. Телефон вне зоны. Это нормально по-твоему?

Данила спрашивает, будто она повела себя глупо, а Санта наконец-то вскипает.

— Это не твое дело. По-моему.

Даже гордится тем, как спокойно получилось произнести. Ей кажется, что в ответном взгляде Данилы мелькает сначала удивление, потом боль. И её это должно бы радовать, а только горше…

— Пусти.

Она опускает глаза, сильнее впивается в ручку чемодана, выставляет вперед руку, чтобы упереться в мужскую грудь и заставить дать дорогу.

— Что происходит, Сант? Алё…

Но очередной план проваливается.

Данила не дает ей выйти из квартиры.

Сам ступает внутрь, тем самым заставляя пятиться и сильнее злиться.

Закрывает дверь за своей спиной, тянется к чемодану.

Он сильней.

С ним нет смысла соревноваться.

Санта просто следит, как её чемодан уезжает. Разжимает пальцы, отпуская…

Снова переживает усилившуюся дрожь из-за возмущения, которое она привычно душит…

— Вот и отлично. Оставь себе…

Шепчет под нос, когда Данила «паркует» чемодан с вещами в нескольких шагах у неё за спиной.

Сама же делает шаг к двери.

Пальцы снова ложатся на замок.

Ей нужно дважды провернуть. Внешняя дверь открыта. Выйти, вызвать лифт. Спуститься на первый…

— Санта, — новый оклик звучит ещё требовательней.

На запястье ложатся мужские пальцы.

Он сжимает сильно. Так, что даже немного больно.

Дыхание начинает ускоряться. Санте страшно, что сейчас она снова расплачется, но уже при нём.

— Пусти…

Просит сдавлено, пытаясь вывернуть руку, не глядя… Но он не дает.

Только сильнее сдавливает. Тянет на себя.

Он хочет, чтобы она отлипла от замка и повернулась. А она хочет, чтобы провалился сквозь землю.

— Санта, что происходит? Я могу услышать?

Свои вопросы Данила задает медленно, делая паузы между словами. Так, будто она дебил, до которого туго доходит.

Но проблема в том, что это он хочет сделать из неё дебила. Хотел точнее…

— Да пошел ты нахер!

Санта не выдерживает, дергает руку, бросает зло и громко, резко обернувшись.

Вероятно, именно из-за того, что для него — неожиданно, Данила отпускает руку.

Стоит, смотрит…

А Санту будто прорывает. Она — не истеричка, но с ним всё не по-людски…

— Видеть тебя не хочу! И слышать не хочу! Ты мне врешь, а потом меня же обвиняешь! Я же тебя спрашивала, Данила! Я же… Тебя! Спрашивала!!! Почему нельзя было просто сказать, что ты в сомнениях? Почему так сложно было поговорить честно?! Я же тебя спрашивала, с кем ты встречался. Я тебя напрямую про эту Риту спрашивала… Я тебя на кладбище просила!!!

Собравшиеся на глазах злые слезы сформировались в капли. Чтобы не пролились, Санта резко мазнула по лицу.

— Сант…

Новое обращение Данилу прозвучало по-другому. Мягко. Он опять потянулся к ней, но Санта выставила вперед ладонь…

— Трогать меня не надо… Больше никогда меня не надо трогать… Занимайся своей жизнью. Я из неё ухожу. Не смей ничего рассказывать маме. Не смей больше…

— Сант, подожди…

— Не хочу ждать! Зачем ты явился? Справился по-быстрому? — попытка Данилы её перебить сделала только хуже. Она поэтому и не хотела с ним встречаться. Потому что он же будет врать!

— Давай поговорим, Сант. Пожалуйста…

Данила не отвечает. Выступает вроде как со встречным. Поднимает руки, смотрит с осторожностью…

Но Санта говорить не хочет.

Она несколько секунд сверлит взглядом дверь в его спальню, которую закрыла не до конца. Самой кажется, что чуть-чуть успокаивается.

Потом снова смотрит на него:

— Ты меня всегда трусихой считал. Влюбленной идиоткой, кажется. А мне не сложно за тебя решить…

На самом деле, сложно. На самом деле, сердце захлебывается кровью. Но тут ей делать нечего. Он сам всё сломал. Это не лего Данечки. Заново не соберешь.

— Санта, тихо…

Данила и сам знает, что она сейчас скажет. И зачем-то просит остановиться. Ему как больно. А ей как хорошо…

— Ты мне не нужен такой. Можешь через десять лет не приходить. Я измены не прощаю. Возвращайся в отель. Или сюда приводи… Только постель поменяй… Прояви уважение…

И хочется ударить сильнее, потому что он по ней потоптался.

Данила кривится, получая такие «лестные слова». А дальше Санте уже без разницы. Она поворачивается спиной и открывает наконец-то чертову дверь.

Чувствует порыв «свободного» воздуха. Но это её абсолютно не радует.

На душе гадко. И дальше будет только хуже.

Предательство сложно пережить. Но, как показывает опыт Чернова, нет ничего невозможного…

Её нога ступает на порожек, глаза снова влажные. В голове одна мысль: только бы при нём сильнее не расплакаться.

Но она вылетает из головы в момент, когда вокруг запястья снова оплетаются пальцы, Данила возвращает её в квартиру, громко захлопывая дверь перед носом.

В коридоре вдруг становится давяще тихо. Слышно, как двое рвано дышат. Взгляд Санты бессильно скатывается по двери вниз. Туда, где мужские пальцы с силой держат ручку.

По спине идет холодок.

— Пусти. Я уйти хочу. Ты не имеешь права меня держать.

Она шепчет вдруг будто отрезвев. Взывает к разуму. А в ответ получает:

— Да мне похуй, Сант. Так понятно? Ты никуда не пойдешь. Я тебя не пускаю.

Дичь в жизнь Данилы пришла не так давно.

Во вполне размеренную и более чем устраивающую.

Конечно, в ней не всё было идеально. Но он взросленький мальчик. Понимает, что идеального в принципе не бывает, даже если поначалу так кажется.

Конечно, он осознавал, что, взяв умницу на работу, сделал хорошо ей, но поставил в затруднительную ситуацию себя. Конечно, отдавал себе отчет в том, что рано или поздно вопрос придется ставить ребром. Но он как-то не сомневался в том, как выбор будет сделан Сантой. До одного «прекрасного» дня, когда ему начала трезвонить Маргарита.

Он не врал Санте, рассказывая их историю студенческой любви.

Он Риту правда любил. Возможно, опять-таки, не идеально, возможно, ей хотелось больше внимания, слов, жестов, поступков. Он никогда не пел серенады и не усыпал простыни лепестками.

Любил, как умел. Как умел, ухаживал. И ничего сверхъестественного в ответ не просил. Быть честной. Быть верной. Быть терпеливой. Быть, блин, умницей. Ведь ему всегда нравились такие.

Только в первой он, кажется, ошибся.

Смешно, но тогда в её изменах обвинен был он. Сама измена была выставлена их проблемой. Он же вроде как обязан был учесть, простить и исправиться.

Но Данила решил иначе, пусть это не было так просто, как хотелось бы.

Чуть меньше десяти лет назад предательство избранной им женщины оставило в душе дыру. А теперь оказалось, что, возможно, не только её…

Данила не следил за дальнейшей жизнью Риты. Не относил себя к мазохистам. Что-то, конечно, слышал, но волосы на себе не рвал (прим. автора: даже на груди не рвал, прикиньте?), не сомневался и вернуть не пытался. Ни разу. Ему было больно, как любому человеку, которого грубо вышибает из привычного. Но ему, вероятно, повезло, с врожденным багом — неспособностью строить дальше там, где сожжено доверие. Рита его сожгла.