Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович - Страница 51

— А ты говорила, что твоя вера непопулярна, — сказал Альфа, внимательно наблюдая за тем, что происходило внизу.

— Нет никакой веры, — возразила Котожрица. — Есть состояние души. Мне нравятся пушистые боги. Я следую за ними потому что того требует моя натура. У нас нет подробных мануалов вроде золотых дощечек с надписями. Я не пытаюсь доказать всем, что они лучше остальных объектов поклонения. Я просто люблю их и не требую ничего взамен. Они сами приходят ко мне. А эти бродяги внизу пытаются торговать любовью с лотка. Они за четырнадцать минут придумали сто сорок две заповеди и четыре тома подробных инструкций по обращению с комками шерсти. Обещают другим то, чего мой кот выполнить не в состоянии. Он не умеет лечить вросшие ногти, и у него нет знакомых девственниц. Видишь? Они продают линялые волосины с ног моего сладкохвостика! Эй! Я тебе покажу ножницы! Я тебе такие ножницы дам, до края земли добежишь!

— Не понимаю я этого, — Альфа беспокойно пошевелился, мечтая о Тельце. — Неужели кто-то всерьез может верить в большого кота? Коты ведь засранцы.

— Я пропущу это мимо ушей, — жрица строго поглядела на него. — Понимаешь, многие здравомыслящие люди именно так и рассуждают. Как, дескать, так получается, что люди верят в очевидно нелепые вещи, навроде физики и геометрии. В дурацкий закон сохранения энергии. Тут важно понять, что человек верит не в объект, а в систему. На саму математику и ее плоды, ему наплевать. Он просто знает, что его жизнь упорядочена вычитанием и сложением дробей, извлечением квадратного корня и логарифмами. Я хочу сказать, что нет ничего плохого в попытке наполнить свою жизнь смыслом. Верить, что где-то там, наверху, за тобой наблюдает вселюбящий интеграл. Никто не запрещает тебе перекладывать ответственность за свои поступки на точные науки. Конечно, гораздо легче выучить теорему Виета, чем вобрать в себя неограниченную мудрость библейского многословия. Это нормально, многие люди рождаются бесхребетными телятами, которых легко увлечь уравнениями с тремя неизвестными. Плохо, когда кто-то на этом откровенно наживается, лицемерно прикрываясь научностью, фактами и обширной доказательной базой. Наслаждаются своей медициной, машиностроением, компьютеризацией и архитектурой. Фу.

— Послушал бы тебя Никас, — сказал Альфа ухмыляясь. — Он-то думает, что это меня иногда заносит.

— Никас? — жрица хихикала, довольная собой. — Кто это?

— Это… — Альфа задумался. — Долго рассказывать. Он отличный парень. Тебе бы понравился.

— Что ж. Надеюсь, я с ним еще повстречаюсь.

— Я тоже, — мрачно произнес образ.

Полис шумел и вибрировал. Альфу это нервировало. Ему хотелось поскорее добраться до Администрации. Вместо этого, ему приходилось наблюдать за неудачными экспериментами с креационизмом, докучливыми сражениями пернатых драконов и сотворениями уродливых чудес. Кроме того, к нему уже несколько раз привязывались серафимы-полицейские с неудобными вопросами по поводу сегодняшних событий на шествии. Прима-образ давно бы уже скрылся в толпе, но знал, что если нога его ступит на нейтральную территорию, его отыщут только через полгода где-нибудь в самой гадкой, самой злачной, самой развратной богадельне. С тысячью самых неожиданных зависимостей.

— Я встречала тут парней, — сказала Котожрица. — Они называют свой культ: Карго.

— Как-как?

— Карго. Груз. Во время второй Мировой войны на острова Меланезии сбрасывали продовольственные грузы для солдат. Одежду, консервы, палатки, оружие. Аборигены находили их, ассоциируя с некой божественной деятельностью белых людей. Чтобы заполучить больше карго, они в точности копировали призывающие ритуалы солдат. Делали посадочные полосы из пальмовых листьев, бамбуковые радио-рубки, даже наушники из дерева. И все это для того, чтобы задарма получить камуфляжные штаны и тушенку. Есть над чем задуматься.

— Клянусь фантазией, я бы свихнулся, поживи здесь подольше, — сказал на это Альфа.

— Не ворчи. Мы должны быть благодарны людям за любое проявление творчества.

— Не уверен.

— В любом случае, пока религии позволяют людям справляться с Одиночеством и безнадежностью, их значимость не вызывает сомнений.

— Помогите!

— Ты ничего не слышал? — встрепенулся служительница.

Альфа жевал сырое мясо, посыпая его нектаром. Рядом летало розовое существо, с глиняным садком в руках и требовало платы. Прима-образ угрожал и отмахивался.

— Не-а, — буркнул он. — Потом отдам, — существу. — Я голый, ты что, не видишь? Откуда я, по-твоему, достану деньги?

— Спасите! На помощь!

— Вот опять, — взволновано заметила девушка. — Сладкохвостик, давай направо!

Икона Которианства свернула на дорогу, ведущую на эспланаду перед собором какой-то крупной религии.

— У нас нет на это времени! — разозлился Альфа.

— Кто-то нуждается в помощи, — упрямо проговорила Котожрица. — Если ты против помощи нуждающемуся, можешь дальше идти пешком.

Прима-образ свирепо сжевал остатки мяса, спрыгнул со спины «сладкохвостика» и затерялся в толпе.

— Стой, я же пошутила! — крикнула жрица. — Альфа! Дурак! Ну и ладно! Ну и не очень надо было! Вот всегда ты так! Сначала… А потом… Сладкохвостик, вперед! Обойдемся!

Кот вошел на эспланаду, наполненную Воинствующей Толпой. Осторожно ступая между поднятыми вилами и фыркая на коптящие факелы, он прошел вперед, и остановился, нервно подергивая хвостом.

У врат собора было организовано лобное место, на котором присутствовали сановитые образы в богатых одеждах, большое количество дров и столб из цельного ствола дерева, к которому был крепко привязан Аппендикс.

— Помогите! — орал он, отчаянно извиваясь. — Люди, не дайте случиться этому средневековому зверству! Отпустите меня, вы, экзальтированные фанатики! Я ни в чем не виноват!

— Ты виновен в том, что не вписываешься в образ идеального человека, которого создал Всевышний по образу и подобию своему! — отвечал ему образ в самой большой и сложно устроенной шапке. Очевидно, он доминировал на этом мероприятии. — Ты — гнусное уродство, которое не может объяснить Слово. Все в теле человека красиво и создано с определенной целью. И только ты лишь воспаляешься и болишь, если есть много грязного.

— Это потому что я образовался в результате эволюции, в которую вы не верите! — брыкался Аппендикс. — У млекопитающих я служу как камера для образования микрофлоры, необходимой для пищеварения! И достался в наследство человеку как малозначительный отросток прямой кишки. Но я все равно нужен для инкубации полезных бактерий!

— О, нам ведомо это нечистое слово! — доминантный священник повернулся к толпе. — Бактерия, равно — чума! Ужасные бубоны, покрывающие тело! Мертвящая скверна! Потому ты и воспаляешься, мучая и убивая!

Толпа оторвалась от чтения новостей на своих телефонах и оголтело вскричала.

— Что?! — поразился Аппендикс. — Это совсем не та бактерия! Их тысячи видов! Я культивирую полезные! Они не вызывают чуму! А воспаляюсь я случайно, из-за механических повреждений или инородных предметов! Вы, идиоты, почитайте Инфопедию! Прямо сейчас зайдите на Инфопедию и прочтите!

— Ребята, я же сказал всем убрать телефоны! — крикнул священник в толпу. — Неужели так трудно хоть раз абстрагироваться от настоящего? Если мы будем пользоваться проверенной информацией, вся эта затея не будет иметь никакого смысла! Вы что, хотите превратить справедливый суд в линчевание?

Из толпы послышались робкие отрицания. Образы прятали телефоны в грязные пахучие хламиды.

— Так-то! — авторитетно стукнул посохом священник. — А теперь вернемся к наши баранам. Твои слова полны отрицания, а потому лживы, Аппендикс! Настоящий праведник никогда бы не противился обвинениям Всевышнего. Если не он знает, то кто же? Всякая бактерия вредна! Как любое ничтожество! Как клоп вреден и пухоед вреден. Как блоха и клещевица!

— Какая еще, мать твою, клещевица?! — возмутился Аппендикс. — Вы, дети седьмого дня! Как же я вас ненавижу, аж ноги не держат! Кончайте с этим быстрее, я и так знаю, что живым вы меня отсюда не выпустите! Но знайте, рано или поздно, такие как я победят, и ваша житница маразма исчезнет с лица Многомирья! Тогда вы припомните свои преступления, но будет уже поздно!