Деграданс (СИ) - Прашкевич Геннадий Мартович - Страница 45

Стюардессы переглянулись:

– Не надейтесь, что это будете вы, Алекс.

– Чем вы опоили моих телохранителей?

– А как нам выгоднее отвечать?

– Правдиво.

– А почему правдиво?

– Правду легче подавать.

– А она останется при этом правдой?

– Вряд ли. Но в этом вся прелесть. Вы что, действительно дуры?

– Не ругайтесь, Алекс. Зачем вы при нас ругаетесь?

– Чтобы вы лучше запомнили происходящее.

– Значит, Алекс, вы хотите нам помочь?

– Если вы убедите меня.

– А разве вам не страшно?

– А что должно меня страшить?

Стюардессы переглянулись.

Потом Марта коротко произнесла:

– Смерть.

Он засмеялся

Он вспомнил, где уже слышал такое.

Ну да, однажды в Москве… Писательский клуб, выступление якута-поэта… Поэта спросили: «Кто ваш босс?» Тогда и последовал ответ: «Смерть!»

– Марта, тебе, часом, не доводилось читать стихов Августа М.?

– А кто это? – удивилась стюардесса.

– Последний якутский гений.

– Что значит якутский?

– Страна такая.

– А-а-а…

– Но пишет этот поэт на французском?

– Почему? Вы сами говорите, что он живет далеко от Франции.

– Потому что любит Париж. Потому что не любит Якутию. Что в этом непонятного? А еще потому, что символом мирового искусства он считает лепру.

Калинин поднял бокал, поболтал остатки коньяка.

– Лепра… Проказа… Слышали про такую болезнь?

Стюардессы переглянулись.

– Мы вас не понимаем, Алекс.

– Ну вот. А взялись мною руководить. Лепра – это смерть. Она всех уравнивает. Перед нею все равны. Белый и черный, католик и мусульманин, мужчина и женщина. Лепра не выбирает, она поражает всех. Она вездесуща, она смертельна, она стремительна, как… как трэш-реализм… – нашелся Калинин. – И она всем понятна… Тоже как трэш-реализм. Доходит?

– Это якут так рассуждал?

– Это я так рассуждаю.

Он протянул руку:

– Дайте мне помаду!

Стюардессы изумленно переглянулись.

Гленда осторожно протянула Калинину тюбик.

Калинин сорвал колпачок с тюбика. Алая? Подойдет!

Перегнувшись через столик несколькими быстрыми движениями нарисовал на лбу ближайшего секьюрити перекрестие прицела. И тот же рисунок нанес на лоб второго телохранителя.

– Снимай, Марта!

Стюардесса подняла камеру.

– С этой секунды, Марта, снимай все, что творится в тесном пространстве нашего самолета. Хватит болтать. Займемся искусством. Эта запись пойдет в эфир под мерное чтение стихов Августа М.

– На французском?

– На якутском, Марта!

– Но он же пишет на французском!

– Но начинал с якутского. Надо ценить архаику. Гленда, попроси второго пилота войти в Интернет. Пусть найдет аудиофайлы с авторским исполнением стихов последнего якутского гения.

Кто-то должен ответить…

Кто-то обязательно ответит за все…

Калинин схватился за голову… Какая невыносимая боль…

Облака под крылом меняли цвет. Нежная белизна изнутри наливалась багровым светом, пульсировала, как венозная кровь.

– Куда мы летим?

Никто не ответил.

Вспышки невидимых молний отражались на черном небе. Кровавые пульсирующие облака под необыкновенно черным куполом небес. Первичный, еще только нарождающийся мир.

– Куда мы летим?

– А разве не ты вычислял маршрут?

Калинин обернулся и увидел Августа М.

Черные длинные волосы. Не похоже, чтобы их часто мыли.

Последний якутский гений нервно кусал ногти. «Оледенение душ… Я думал, ты что-то значишь… Эпоха ужаса… Неужели девчонки смогли провести тебя?… Мертвые языки ледников спускаются к столицам… Души, распахнутые как северное сияние…»

Калинину вдруг стало ясно: за бортом самолета, входящего в зону турбулентности, плывут не облака, вспыхивают не зарницы. Нет, нет, там северное сияние. Последний якутский гений прав: за бортом полощутся на мировом ледяном сквозняке полотнища северного сияния – зеленые, красные, фиолетовые…

«Вымораживать страсти…»

– Ты снова про лепру?

Август М. кивнул.

Длинное белое лицо запорошено инеем.

– Кто твой босс?

– Смерть.

Калинин засмеялся:

– Как ты попал в самолет?

– Я всегда там, где появляется лепра.

– Но тебя же нет… Ты игра моего подсознания…

Теперь рассмеялся якут. Снежная маска на его лице осталась неподвижной, но он рассмеялся.

Кто-то должен ответить…

Кто-то обязательно ответит за все…

– Снимай, Марта! Снимай его! Смотри, как он закусил губы!

– Не кричи, – голос негритянки ударил Калинина по ушам, как тяжелые ладони спецназовца.

– А, это ты!

– Ты знаешь меня?

– Ты Гленда.

Негритянка рассмеялась.

Грохот каменной лавины обрушился на Калинина.

– Я – лепра!

– Нет, ты Гленда!

Калинин наклонился к недопитой бутылке.

– Вы быстро учитесь… Горжусь…

Плеснул в стакан.

Выпил, зачерпнул ложкой икру.

Она показалась ему черной, как кровавые потеки на лбах бравых секьюрити. В них все-таки стреляли.

– О, черт!

– Как вы, Алекс?

– Кажется, нормально…

Он оглянулся:

– Где якут?

– Какой якут, Алекс?

– Певец лепры… Август М.

Гленда посмотрела на Марту:

– Мы не переборщили с дозировкой?

– На вид он может выдержать и побольше.

– Но он не в себе. Он бредит. Ты же видишь, Марта.

– Заткнись… – сказал Калинин. Хотел крикнуть, но крика не получилось, голос сорвался, голос ему не повиновался. – Когда-то Ван Гог отрезал себе ухо… А Виктор Шивцов наоборот приказал приклеить трупу лишнее ухо… Что больше бьет по нервам? Чувствуете концепцию? Вы – дуры. Вы даже не чувствуете, что вами управляет дух лепры… О, черт, как разламывается голова… Опустите щиток на иллюминаторе… Совсем закройте иллюминатор… Искусство как лепра… Как вам такой подход? Шевелите мозгами! Выявить гносеологические корни духовной проказы двадцать первого века? Вы сможете?

– Алекс!

– Вам ведь понравились стихи?

– Какие стихи, Алекс?

– Якутские…

Тяжелая пощечина привела его в чувство.

– Сосредоточьтесь, Алекс, – Гленда бросила на столик перед Калининым листок бумаги.

– Что это?

– Бумага. Достань ручку.

– Ручку? Зачем? Я не хочу ничего писать.

– Тем не менее, Алекс, вы сейчас напишете заявление.

Какое смешное слово. Заявление? Он рассмеялся, прикрывая ладонью рот, потому что боялся – его смех вышибет двери и стекла иллюминаторов. На самом деле его с трудом расслышала даже Марта, стоявшая в трех шагах.

– Пишите.

Непослушные пальцы сжали ручку.

– Я не могу… Лучше наговорить в камеру…

– Нет. Мы хотим получить ваш автограф, Алекс.

– Диктуйте…

Он чувствовал, как самолет стремительно срывается вниз.

Сердце трепетало. Что встретит крылатую машину там, в кровавом облаке? Как высоко взметнется фонтан крови.

– Диктуйте… Да, слышу… «Я… Александр Ф. Калинин…»

– Правильно, Алекс. Повторяйте за мной. «Я, Александр Ф. Калинин… Я подтверждаю…» Не торопитесь, у вас получится. «Я подтверждаю, что все, связанное с Виктором Шивцовым…»

Калинин поднял голову.

Бодигарды его цинично развалились в креслах.

Кровавые дырки во лбах. Как черные звезды. Как работаешь, так и умираешь. Калинин без всякого интереса взглянул на откинувшуюся в беспамятстве фотомодель.

– Зачем вы ее раздели?

– Как приходишь в мир, так и уходишь…

Непонятно, Марта это сказала или Гленда?

Или якутский гений, вновь материализовавшийся вперед Калининым?

За иллюминатором (шторку так и не опустили) вспыхивали и дробились звездчатые огни. Казалось, самолет горит. Казалось, за ним рассеиваются трассирующие следы каких-то горящих обломков.

– Lucy in the sky with diamonds…

– Фак ю, – нежно произнесла Марта. – Пишите, Алекс!

Он кивнул. Ему было все равно, что писать. Ему хотелось смеяться. Самолет, как детские салазки, стремительно несся вниз – на багровую вспыхивающую долину, к кровавым влажным холмам.