Букелларий (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 15

Мы с Бамбером подвесили тушу косули за задние ноги на выступающий наружу конец подволочной балки конюшни, начали разделывать. Четыре окорока Аглая закоптит, а из остального приготовит обед, ужин и что-нибудь на утро останется. Шкуру мой слуга отнесет кожевнику и получит за нее полсиликвы, а рога продаст резчику по кости фоллисов за пятнадцать, потому что правый меньше.

Никанор помогал нам и рассказывал, зачем пожаловал:

— Мы тут собрались с полсотни бывших вояк, хотим отправиться к Константинополю. Говорят, сарацины малыми отрядами расходятся в разные стороны в поисках добычи. Может, справимся с каким-нибудь небольшим, что-нибудь поимеем. Долго не могли выбрать командира. Никто не хочет подчиняться своему соседу. Решили поискать чужого. Тебе вот предлагаем. Ты, как нам сказали, знатный человек и опытный воин, никому из наших не обидно будет выполнять твои приказы. Будешь получать три доли от добычи.

Для человека, который устал маяться от скуки, предложение было интересным. Особенно мне понравилось, что сразу, без торга, предложили три доли от добычи. Позже узнал, что щедрость была продиктована желанием Никанора получать две доли, как моего заместителя. Если бы мне дали две, то сомневаюсь, что ему выделили бы полторы. Получал бы одну, как все остальные.

На следующий день я провел смотр отряда. Пятьдесят два человека, вооруженные и защищенные кто во что горазд. Единственным плюсом было то, что все конные, пусть и на неказистых лошаденках, прежде служивших вьючными и используемыми теперь лишь в роли средства доставки к месту боя. Семнадцать человек имели луки, причем составные, не такие мощные, как у гуннов, но и не совсем уж посредственные, какие были в римской армии в мою предыдущую эпоху. Остальные вооружены копьями, спатами или топорами и булавами на длинных рукоятках. Что ж, мне приходилось командовать отрядами и хуже.

15

Они двигались без строя. Впереди около полусотни всадников с набитыми мешками на крупах коней. За ними шла толпой пехота с узлами, корзинами, бурдюками. Один нес деревянную лопату. Взял ее, наверное, для земельных работ или по принципу «в хозяйстве всё пригодится». Замыкали шествие восемь одногорбых верблюдов, нагруженных награбленным.

Этих верблюдов римляне называют дромонами (бегунами), как и легкие быстрые галеры. Я катался на них, когда стоял в марокканском порту Касабланка. Первого мая у них праздник труда, поэтому никто не трудится, кроме туристических агентств. Вот я по совету судового агента и купил экскурсию. Утром меня забрали с судна, повезли в пустыню на разбитом «мерседесе», который явно украли со свалки автомобилей в Германии. Ехали часа три, пока не добрались до совершенно пустынного места. Там прямо возле дороги меня поджидали бедуин и два одногорбых верблюда песчаного цвета. Человек сидел на пятках на земле, а животные лежали, подогнув под себя длинные мозолистые ноги. Водитель автомобиля, он же экскурсовод, подвел меня к ближнему верблюду и предупредил, что сперва надо взяться за стальную дугу в передней части седла и только потом садиться в него. Бедуин наблюдал за нами молча, с безразличным видом, словно это не его верблюды. В то время у меня практические не было опыта верховой езды, поэтому цепко схватился и вскочил в седло, как лихой ковбой. Верблюд, не дожидаясь команды, громко заревел — к крику осла добавьте визжание свиньи — и резко встал на длинные задние ноги. Если бы я не держался крепко, то, наверное, вылетел бы из седла, а так завис почти параллельно земле, голова чуть ниже задницы. Только я освоился в этом положении, как скотина так же резко встала на передние и прекратила орать. Бедуин молча взобрался на второго верблюда и, погоняя его палкой, поехал вглубь пустыни. Мой потопал за ними. Теперь уже могу сказать, что ездить на нем легче,6 приятнее, чем на лошади. Так сказать, ход намного мягче, убаюкивающий. И воняет эта животина слабее, потому что потеть начинает при сорока одном градусе жары, а в тот день было около тридцати. Раздражает, что верблюд постоянно фыркает, чихает, как простуженный, храпит, словно ему шею передавили, останавливается, чтобы почесать одной ногой брюхо, постоянно подходит к своему собрату и обнюхивает его, будто встретил впервые. Смотреть в пустыне не на что, если не считать сгорбленную спину проводника, поэтому я впал в полудрёму. Примерно через полчаса мы развернулись и пошагали к «мерседесу», ожидавшему на дороге. Там мой верблюд без команды лег брюхом на землю, сперва подогнув передние ноги, а потом задние. Я с облегчением пересел в автомобиль и поехал на свое судно. Всё это удовольствие обошлось мне всего лишь в двести американских долларов — две-три месячные зарплаты марокканского рабочего.

Судя по смуглой коже, тюрбанам, шестигранным щитам, вытянутым по вертикали, и, конечно же, верблюдам, отряд состоял из арабов с Аравийского полуострова. Пассионарность пригнала их в далекие края с другим климатом и ландшафтом. Привыкли в пустыне, что враг виден издалека, успеваешь подготовиться к встрече, поэтому и в лесу ведут себя так же, несмотря на то, что проходят в ложбине между двумя высокими холмами, густо поросшими деревьями и кустами — прекрасным месте для засады. Хотя, может быть, дело в том, что еще не пуганы. Лучшая часть римской армии сидит в осаде, а воинские подразделения, раскиданные по гарнизонам и границам, не спешат ей на помощь.

Железный шлем и кольчуга только у одного, скорее всего, командира, который скачет на красивом вороном жеребце впереди отряда. Арабы не кастрируют лошадей, потому что слишком ценят этих животных. Верблюд делает богатым, а конь превращает из пастуха в воина, что намного престижнее. Да и воин бедным не бывает.

Поскольку отряд у меня, так сказать, не обстрелянный, чего ждать от него, не знаю, разбил его на три части. Вместе со мной семь конных, бывших катафрактов, занимают позицию у дороги, готовые выехать на нее по моему приказу навстречу врагу. На обоих склонах холма, ближе к вершинам, расположились семнадцать лучников. Мимо них сейчас и проходит середина арабского отряда, а задняя его часть — мимо наших пехотинцев, которые спрятались ближе к дороге.

Я решаю, что пора начинать, натягиваю лук и с дистанции метров сто двадцать посылаю стрелу в грудь вражеского командира. Расслабленный, спокойный, он замечает ее в самый последний момент и не успевает уклониться. Следом летят еще шесть, которые находят цели позади всадника, медленно заваливавшегося влево, пока не кувыркнется в серовато-коричневую дорожную пыль. С обоих склонов холма, с дистанции метров сорок-пятьдесят, начали стрелять наши лучники. Большая часть арабов несла щиты на спине, как легче, поэтому не сразу смогла воспользоваться ими, и не сразу сообразила, поскольку, как догадываюсь, не имела опыта, что надо бежать на склоны, прятаться в кустах и за деревьями. Лучники буквально выкосили всех, кто не успел закрыться щитом.

Уцелевшие враги сбились в четыре небольшие «черепахи». Задние начали смещаться к передним. При этом никому из них не пришло в голову отступить в лес.

Я засунул лук в колчан, взят копье, лежавшее перед седлом поперек крупа лошади и скомандовал:

— Поехали!

Направил Буцефала на ближнюю вражескую группу. Заметив меня, передний воин закрылся щитом, на коричневом поле которого были нарисованы белые зигзаги, а умбон, находившийся на линии, соединяющей вершины средних двух углов, был небольшой, плоский и черный. Я направил острие копья немного выше умбона, в то место, за которым должна быть голова. Мой конь сильно разогнаться не успел, дистанция была коротковата, но и этой скорости, помноженной на его и мою массу, хватило, чтобы копье пробило щит и стоявшего за ним араба, протащило их дальше, сбив с ног еще пару человек. Я перекинул застрявшее копье влево, за свой щит, чтобы упало на дорогу, и выхватил саблю. Ближний араб как раз пытался ткнуть меня своим мечом, похожим на спату, разве что немного короче, но при этом длиннее полуспаты. Я почему думал, что они вооружены саблями. Нет, в этом бою моя была единственной. Разрубив голову в бледно-красной чалме, я кольнул острием в смуглое лицо следующего. Это был юноша лет пятнадцати, не старше. Над верхней губой был жиденький черный пушок. Острие сабли вошло в нижнюю часть тонкого длинного носа, напоминающего румпель. Остальных из этой группы добили прискакавшие со мной всадники.