Букелларий (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 2

Город не совпадал с тем описанием, которое мне дал карфагенский купец. Вместо большого, тихого и уютного поселения передо мной была мощная крепость с каменными стенами высотой метров десять со стороны суши и метров семь со стороны реки и сорока шестью башнями метра на три-пять выше, две из которых защищали гавань, огражденную деревянной стеной с воротами, рассчитанными на проход неширокой галеры. Оба акведука отсутствовали. Судя по крупным блокам в крепостных стенах, продолжили служить горожанам в другом месте и в другой ипостаси.

Я приткнулся к берегу ниже города. Там уже были десятка три лодок: с одной большой выгружали мешки с мукой, с двух других — дневной улов рыбы, а остальные, отработав день, отдыхали, вытащенные на сушу и оставленные без весел. За ними присматривал сидевший на вытащенном на берег топляке и ухватившийся двумя руками, рясно покрытыми пигментными пятнами, за клюку, упертую в землю, старик с длинными седыми волосами, свисающими из-под шерстяного колпака, хотя день был жаркий, и длинной, библейской, седой бородой, кривой внизу слева, будто кто-то выкусил там клок. Шерстяная туника на нем была желтоватая от старости и с двумя латками на подоле, а может, и еще где. Босые ноги были так черны, что казалось, что на них носки. Старик уставился на меня так, будто увидел материализовавшуюся нечисть.

Я вытянул лодку на берег, выложил на траву котомку с барахлом, спасательный жилет, оружие и доспехи, после чего вынул весла из металлических уключин, а последние из подуключин и начал соображать, как унести сразу всё? Но сперва надо было узнать, куда нести, и договориться об охране лодки. Хотя не думаю, что ее украдут, слишком приметная.

— Где ближний постоялый двор для приличных людей? — обратился я к старику на латыни.

— А ты кто будешь? — задал он встречный вопрос на том же языке, но с акцентом, который я наблюдал у германцев, долго прослуживших в римской армии.

— Плыл из Константинополя по делу… тебе не обязательно знать, куда… и попал в шторм. Корабль начал тонуть. Пока я свои вещи собирал, все уже спустились в баркас и удрали. Мне осталась только эта лодочка. Ох, и страха в ней натерпелся! — на ходу придумал я.

— Да, говорят шторм был знатный, такие летом редко случаются! — радостно поддержал он, точно и сам сумел спастись.

— Они не приплывали сюда? — поинтересовался я. — Хотел бы кое с кем по душам потолковать!

— Каждый день здесь сижу, никого чужих не видел, кроме тебя, — сообщил он и в свою очередь спросил: — И что собираешься делать?

— Как что?! — наигранно удивился я. — Домой добираться.

— Из твоих краев к нам купцы не приплывают, — проинформировал старик.

— Если бы даже и приплывали, я теперь в море ни за что! По суше поеду с купеческими караваном, — сказал я.

— Говорят, на дорогах шалят сильно, — поделился он.

— Мне сражаться не в первой, — заявил я.

— Оно и видно, доспех у тебя богатый, — согласился старик.

— А с лодкой что будешь делать? — вмешался один из рыбаков — степенный белобрысый мужик с длинными жилистыми руками, покрытыми длинными светлыми волосинами, который говорил на латыни с таким же «германским» акцентом.

— Продам, — ответил я.

— За сколько? — спросил он.

— А ты сколько дашь? — ответил я вопросом на вопрос.

Такая манера вести разговор обычно сбивала германцев, задумывались ненадолго, но не рыбака.

— Пару денариев, — ответил он.

— Только в уключинах железа денария на три, — сообщил я.

— Да, интересные они, первый раз такие вижу, — произнес он.

На его лодке уключины были из двух изогнутых, деревянных колышков, вбитых в планширь.

— Хорошо, дам пять денариев, — продолжил он.

Я не стал торговаться дальше. Мне что пять денария, что десять — не большая разница. В благодарность за уступку рыбак проводил меня до постоялого двора, расположенного неподалеку от главных городских ворот, и донес мои бригандину и шлем после чего отправился домой за деньгами. Весла с уключинами он оставил двум своим сыновьям, которые понесли их, вместе с уловом, сложенным в большую корзину, сразу домой через ближние городские ворот.

От главных отходила римская дорога, которую, видимо, постоянно ремонтировали, потому что находилась в приличном состоянии. Метров двести по обе стороны ее шел пустырь с под корень объеденной травой, который, как догадываюсь, используют еще и во время ярмарок, а затем шли постоялые дворы и обычные дома, образуя что-то типа слободки. Рыбак привел меня в ближний и самый большой постоялый двор, который ничем не отличался от тех, что я видел в обеих Римских империях и не только в них. Они появились с тех пор, как города обзавелись крепостными стенами и начали закрывать ворота на ночь, а припозднившимся состоятельным людям надо было где-то переночевать. Беднота спит на улице. Когда развитие артиллерии сделает крепостные стены ненужными, постоялые дворы превратятся в гостиницы. И хозяин был похож на римлянина — черноволосый, носатый, улыбчивый.

— Знатный воин желает остановиться в моем заведении? — первым делом спросил он. — Ты сделал правильный выбор! Мое заведение — лучшее в городе!

— Да, — ответил я. — Пробуду здесь несколько дней, пока не куплю коня и еще кое-что.

— Я предоставлю тебе самую лучшую комнату! — тут же пообещал он.

— Если ты решил, что лесть поможет обобрать меня, то сильно ошибся, — сказал я. — Мне нужна просто хорошая комната за разумную цену. Или я завтра переберусь в другое место.

— Как скажешь! — продолжая улыбаться, но уже без былого задора, продолжил хозяин постоялого двора. — У меня есть такая комната. Она стоит два нуммия за ночь или денарий за неделю. Питание за дополнительную плату. Моя жена очень хорошо готовит!

Поскольку я понятия не имел о денежной системе, действующей в Бордо, которая явно не совпадала ни с западно-римской, где денарий когда-то равнялся десяти ассам, позже шестнадцати, а потом и вовсе вышел из употребления, ни с восточно-римской, где вместо него была силиква, и желания прямо сейчас ходить и узнавать, то согласился. Дольше недели я вряд ли проторчу здесь, поэтому денег за лодку должно хватить на постой и еду.

Комната была на втором этаже. Чтобы попасть в нее, надо было пройти через большой зал, на одной половине которого, возле двери, ведущей на кухню, стояли дубовые три стола и по паре лавок возле каждого, а на другой был невысокий деревянный помост, застеленный соломой, покрытой рогожами, и предназначенный для не совсем богатых, готовых переночевать там вповалку с другими такими же. Рядом с кухней была и крутая деревянная лестница, ведущая на второй этаж, где находились шесть комнат: первая была большего размера, хозяйская, с окном, выходящим во двор и закрытым деревянными жалюзи, большой кроватью у стены справа от входа и двумя маленькими, детскими, слева, и пятью комнатами поменьше. Я попросил расположенную в самом конце полутемного коридора, свет в который попадал только из хозяйской комнаты. Не хочу слушать чужую семейную жизнь, особенно крики детей, которые сейчас отсутствовали, наверное, гоняли по окрестным полям и лугам. В комнате тоже было окно, закрытое жалюзи, кровать, рассчитанная на семейную пару, и низкая табуретка с отверстием в центре, под которое, как пообещал хозяин, рабыня вечером принесет и поставит глиняный кувшин с водой — нынешний вариант туалета. Если есть рабы, значит, я не слишком далеко переместился.

— Вещи не украдут? — спросил я, складывая свое барахло на пол под окном.

— Не украдут, я присматриваю, — заверил хозяин.

После чего мы спустились в зал, где хозяйка по имени Меик, страшненькая, коротконогая и жопастая, накормила меня бобами, тушеными со свининой. Хлеб был из муки грубого помола, смесь пшеничной и ячменной. Вино подала белое, слишком кислое, но холодное, прямо из погреба, что немного сгладило его недостатки. С красным вином в этих краях пока проблематично. Так будет еще несколько веков. Какой век сейчас, ни хозяин постоялого двора, ни его жена не знали. Они даже понятия не имели, сколько им лет. «Еще не старые».