Пленительные наслаждения - Джеймс Элоиза - Страница 47

• Предыдущая
• 47/80
• Следующая

Она судорожно сглотнула и прошептала:

— Нет, я не знала. — Румянец на ее лице, еще не успев поблекнуть, вспыхнул снова.

Горечь воспоминаний сменилась раздражением. Если она его жена, так он должен ублажать ее по первому зову? «Черт подери, кто я — человек или жеребец?» — с досадой подумал Квил. Она вполне может подождать до возвращения в Лондон. И пусть привыкает к тому, что этого не будет по нескольку недель. У него слишком много работы, чтобы маяться мигренью чаще чем раз в месяц.

Сдерживая возмущение, он встал и прошел на другую половину комнаты. Он был доволен своим самообладанием, что подтверждал его поднятый подбородок. Позволить себе интимность в считанные часы после смерти отца было бы весьма неразумно.

Возле кровати, где Габби спала этой ночью, он круто повернулся. В гневе он был безжалостно-жестоким. — Я понимаю, ты очень страстная женщина, Габби, — бросил он, не утруждаясь взглянуть на нее. Но так как мы договорились быть честными, позволь мне сказать правду. Я не потерплю, если ты станешь смотреть овечьими глазами на кого-то, кроме меня.

— Я не буду, — пробормотала она, едва дыша от испуга. Судя по всему, Квил принимал ее за распутницу, которой невмоготу ждать окончания похорон.

— Что ты сказала? Я не расслышал. — Квил рассматривал камин, водя пальцем по полированному красному дереву.

— Я не буду ни на кого смотреть, — повторила Габби.

— Правильно. Тогда, я думаю, мы достигнем понимания. — Он снова повернулся кругом. — И в таком случае предлагаю сделать так, как мы договорились вначале.

В комнате повисла тишина. Но вскоре Габби нарушила ее глубоким прерывистым вздохом. Квил собирался уходить — она не могла этого позволить. Может, она и не так хорошо знает своего мужа, как он только что подчеркнул, но этот ледяной тон казался ей противоестественным.

— Подожди!

Ее голос был почти криком.

Квил, уже взявшийся за дверную ручку, обернулся.

— Что? Говори, Габби. У меня много дел. Нужно заниматься похоронами.

Она встала и пошла к нему, преодолевая дрожь в коленях. Остановилась на волосок от него и положила руки ему на грудь, распластывая пальцы на теплой поверхности.

— Мы еще не обо всем поговорили. — Она смотрела ему в глаза, не обращая внимания на боль под ложечкой. — Нет, — покачала она головой, когда Квил открыл рот, чтобы возразить. — Я не о том, что ты думаешь. У меня нет возражений против твоего плана. — Она изогнула губы в чуть заметной усмешке. — Я не сирена, чтобы заманивать тебя в постель, когда ум твой рассеян горем. — Она умолкла.

Квил ничего не говорил, только смотрел на нее сумрачным взглядом.

— Иногда человеку легче перенести горе, — продолжала Габби, опустив глаза и покручивая серебряную пуговицу на его сюртуке, — если он поделится с другим человеком. Ты вправе усомниться, что я испытываю ту же боль. И это естественно — мой отец еще жив. Но я пережила ужасную потерю в детстве. У меня был друг, Джохар, которого я очень любила. После того как он умер…

Да, он умер от холеры. Это Квил уже слышал, а слушать дальше он просто не мог. Она стояла слишком близко, и он утратил способность разумно мыслить. От ее нежной кожи на него наплывал запах жасмина — обещание удовольствия.

— Мы с тобой поженились, Квил, и важно, чтобы мы разговаривали друг с другом без гнева. А когда мы вступим в супружеские отношения — не имеет значения. — Сладкозвучный голос Габби был полон искренности. Черт побери, опять туда же! Сколько можно напоминать о супружестве? Квил свирепо тряхнул головой.

— Когда человек в гневе, он и выражается соответственно, — упрямо подчеркнул он.

— Лучше оставить гнев там, где он возник. — Прекрасные карие глаза Габби лучились симпатией. — Ведь на самом деле ты не сердишься на меня, Квил. И все же разговариваешь со мной так, будто я сделала что-то недостойное.

Он чувствовал себя пятилетним мальчуганом, которого няня заставляет признать свою ошибку. По логике вещей ему следовало это сделать.

— Вероятно, ты права. Я не должен был так разговаривать с тобой. Извини меня, Габби.

Когда он отступил и ее руки упали с его груди, сразу стало холодно и неуютно. Он поклонился.

— Еще раз примите мои извинения, мадам.

— Мадам? — встревожилась Габби. — Почему ты так меня называешь? — Она растерянно кусала нижнюю губу, делая ее похожей на спелую вишню.

— Ты и есть мадам. — Квил пожал плечами, тщетно пытаясь вернуть себе самообладание. — Теперь ты виконтесса Дьюленд.

— Да, — кивнула Габби. — Но тебе нет нужды так обращаться ко мне.

— Хорошо. — Он снова пожал плечами. — Теперь мы достаточно поговорили? — Он попятился к двери, отыскивая за спиной ручку.

Габби замялась. Опять осечка. Ну как его разговорить? Нужно попытаться еще. Не зря отец называл ее упрямой.

— Нет, мы не обо всем поговорили, — заявила она с вызовом. Повернулась и села на край кровати, стараясь не смотреть на мужа. — Было бы невежливо с его стороны уйти, не попрощавшись надлежащим образом.

Квил невольно заулыбался. А она упорная, его женушка. Она не собирается отпускать его так просто. Самолюбия и спеси — как у мужчины!

Он пошел к ней, постукивая сапогами по деревянному полу. С минуту он стоял рядом, поглядывая сверху, затем присел на край кровати. Рациональное начало его «я» пыталось его удержать, но кто же будет его слушать?

Из ее глаз буквально лилось сочувствие. Квил подавил раздражение. Он терпеть не мог, когда его жалели. Но в данном случае это была его жена. Она, вероятно, будет жалеть его до конца жизни, когда откроет последствия его травмы. Тут уж ничего не поделаешь.

— Я не люблю, когда меня жалеют, — пробурчал он, не сдержавшись.

Габби смотрела на него с недоумением.

— Это совершенно естественное чувство. У тебя умер отец, которого ты любил. Как же я могу не огорчаться вместе с тобой, если ты потерял столь дорогого тебе человека?

Квил не знал, что ответить.

Через минуту она снова заговорила:

— Квил, тебе нужно начать разговаривать. Не объясняться же нам всю жизнь на пальцах!

— Я буду счастлив слушать, как разговариваешь ты, — хмыкнул он и тут же подумал, что шутка вышла довольно плоской.

— Какой смысл разговаривать с самой собой? — фыркнула Габби. — Я предпочла бы слышать твои ответы. Отчего у тебя такое отвратительное настроение?

Он ничего не сказал.

— Я прихожу к выводу, — продолжала Габби с легким раздражением, — что ты и впрямь хочешь выставить меня распутной соблазнительницей. А ты совсем невинный паренек из деревни?

Квил повернул голову.

— Я-то? — сказал он с искренним простодушием. — Конечно, нет!

— А получается, что да! — рассердилась Габби. — Я чувствую себя в некотором роде… одной из тех девок, что пристают к мужчинам на улице.

— Габби, что ты знаешь об уличных девках?

— Очень мало. И ты это прекрасно понимаешь. Но если ты видишь, как я неопытна в подобных делах, зачем ты пытался возбуждать во мне такие… неприличные чувства? Это было нехорошо с твоей стороны.

Черт побери! Глаза Квила отражали происходящую в нем борьбу раскаяния и шока.

— Габби, — выговорил он наконец, — ты всегда выкладываешь все, что у тебя на уме?

— Говорить правду — все равно что пристыдить дьявола. Так считает мой отец.

— Извини, я не хотел заставлять тебя испытывать неприличные чувства. — Исподволь прощупав почву, Квил приближался к главному вопросу. — Меня мучает совесть, что я… что мы не будем спать вместе, пока не пройдут похороны. О проклятие… — простонал он. — Габби, я должен сказать тебе кое-что.

Она положила ладонь на его руку, лежавшую между ними на стеганом одеяле. Квил посмотрел на ее руку, затем переплел их пальцы и держал ее крепко.

— Я бы прямо сейчас упал в эту постель, и весь мир рухнул бы вместе с нами, — произнес он хриплым шепотом. — Но я не могу доставить тебе удовольствие, Габби.

После короткого молчания она спросила;

— Почему?

— Почему? — Квил отрывисто хохотнул. — Потому что я обманул тебя с этим браком, и ты вправе его расторгнуть. — На его стиснутых челюстях выступили желваки.

• Предыдущая
• 47/80
• Следующая