Подари мне семью (СИ) - Гранд Алекса - Страница 32

А кто-то чувствует тебя на расстоянии…

Тоненько дзинькнув, мобильник мерцает голубым свечением и вынуждает приклеиться взглядом к дисплею.

Никита: привет. Ты дома или у родителей?

Кира: у себя.

Никита: я здесь неподалеку. Заеду?

Кира: заезжай.

Печатаю короткое сообщение, а у самой пальцы промазывают мимо букв. Предчувствие взволнованной птицей взмывает вверх и щекочет перьями горло. И я в одно мгновение превращаюсь в наивную девчонку из своего прошлого, которая с таким же трепетом ждала парня-хоккеиста на крыльце университета.

Так же смешно морщила нос. Стягивала резинку с волос и взбивала светлые чуть волнистые локоны. Неловко кусала нижнюю губу. И успевала досчитать до ста прежде, чем хищная Ауди выкатывалась со свистом из-за угла.

Сейчас Никите требуется чуть больше, чем сто секунд. Проходит около двадцати минут до тех пор, пока он звонит в домофон и поднимается на нужный этаж. Стопорится в прихожей, вручает мне неизменный пакет, где наверняка найдется мой любимый сыр, бутылка Кьянти и малина для Мити, после чего неторопливо снимает туфли без единой пылинки на них.

Я же поражаюсь, как можно выглядеть так идеально после тяжелого рабочего дня и тренировки, о которой свидетельствует большая спортивная сумка, лежащая на полу.

– Спасибо, что разрешила приехать. Никуда не хотел. Только к тебе хотел.

В несвойственной ему манере сообщает Никита сбивчивым шепотом. Пересекает разделяющий нас пятачок широким шагом. Заправляет непослушную прядь мне за ухо. Выдыхает.

Меня же парализует. От этой неправильной близости. От терпкого аромата, оседающего тяжелым шлейфом на коже. От горячих губ, прижимающихся к виску. И от истомы, жгучей волной разливающейся по телу.

– Хорошая девочка должна была ответить тебе отказом.

– Но, к моему счастью, ты не хорошая девочка.

Разорвав наш контакт, по-мальчишески улыбается Лебедев, а я только сейчас замечаю морщинки, собравшиеся в уголках его пасмурно-серых глаз. Поднимаюсь на цыпочки, чтобы разгладить глубокую линию, прочертившую его высокий лоб. Понимаю – устал.

Возможно, куда больше, чем хочет продемонстрировать.

– Ты голодный?

– Немного.

– Давай на кухню. Я разогрею ужин.

– Сейчас, только переоденусь.

Подхватив сумку, Никита скрывается в ванной, я же делаю то, что получается у меня лучше всего. Встречаю непрошеных гостей.

Успеваю разогреть картофельную запеканку с говяжьим фаршем, нарезаю ломтиками помидоры, выкладываю на тарелку хлеб. Эти простые манипуляции помогают не думать о том, что делает Лебедев в моей квартире в двенадцать часов ночи.

Это аномально, но Никита – единственный, кто знает меня до последней черточки, и единственный, кого я готова сейчас терпеть. Может быть, потому что он не станет требовать от меня каких-то определенных поступков и не станет поучать.

– Хорошо у тебя здесь. Уютно.

Отвлекшись на дурацкие мысли, я пропускаю момент, когда Лебедев вплывает в комнату и цепенею на несколько мгновений. Провожаю взглядом капли, стекающие вниз по мощной шее и пропадающие в вырезе свободной черной футболки, которая идет ему куда больше, чем привычный костюм. Серые спортивные штаны, кстати, тоже неплохо смотрятся на мускулистых бедрах.

В общем, я какое-то время бессовестно наслаждаюсь представшим моему взору зрелищем и убеждаюсь, что Никита находится в прекрасной физической форме.

– Приятного аппетита.

Стряхнув гипнотическое оцепенение, я ставлю перед Лебедевым внушительную порцию запеканки. Сама же располагаюсь на стуле напротив. Подгибаю под себя ноги и прячу нос в кружке с чаем, не мешая Никите есть.

Между нами простирается безмятежная тишина. Мягкая такая, вязкая. Заставляющая вспомнить, что есть люди, с которыми комфортно просто молчать. Не забивать эфир ничего не значащими фразами, не подыскивать нужные слова и не примерять на себя маску удобного собеседника.

– Спасибо. Было вкусно.

Расправившись с поздним ужином, Никита поднимается из-за стола. И я вскакиваю, чтобы убрать посуду. Сталкиваемся, как разноименные заряды. Ток снова прошивает нас от макушки до пят, разлетается искрами по венам и сосредоточивается на кончиках пальцев.

Чем сильнее я отрицаю наше взаимное влечение и пытаюсь объяснить все нормальным человеческим отношением, тем сильнее меня размазывает суровая реальность. Но Лебедеву совсем необязательно об этом догадываться.

– Не знаю, почему, но Митя очень к тебе привязался. Надеюсь, ты понимаешь, какая это ответственность?

Выпаливаю вряд ли то, что Лебедев ожидает услышать, и замираю. Одна часть меня опасается, что Никита плюнет на нас с медвежонком и растворится в предрассветном тумане. Другая же часть боится, что теперь он вцепится в нас бульдожьей хваткой и не отступится, несмотря ни на что.

Секунда, вторая, третья. Внутренний хронометр отщелкивает единицы времени. Вечность застревает в горле набухающим комом. Краска прилипает к щекам, стоит Никите податься вперед и накрыть мои ладони своими ладонями.

– Я больше не уйду. Веришь.

– Нет.

Сипло выдохнув, я отрицательно качаю головой и кусаю губы. Наивная девочка внутри меня давно разбила розовые очки и превратилась в расчетливую стерву. Научилась делить сказанное на десять и судить о людях по их поступкам.

Все это перемалываю за считанные мгновения и гулко сглатываю, когда Никита притискивает меня к себе и гладит разметавшиеся по плечам волосы.

Теряюсь в противоречивых ощущениях капитально. Нуждаюсь в тепле, которое источает прижавшееся ко мне тело, так отчаянно, что безоговорочно следую за Лебедевым на балкон, устраиваюсь рядом с ним в кресле-мешке и позволяю сильным рукам укутать меня в плед.

Минутная слабость. Доза окситоцина. И продирающийся сквозь дымку гормонов голос разума.

– Это ничего не меняет между нами, Никита.

– Пока. Рано или поздно я заставлю тебя передумать.

Уткнув подбородок мне в плечо, роняет Лебедев и замолкает. Ни единого слова больше не выдаем. Только тихо смотрим на иссиня-черное небо и провожаем взглядами одинокую звезду, срывающуюся вниз.

Загадываю, чтобы Митя безоговорочно принял Никиту, и не замечаю, как уплываю в объятья Морфея.

Спустя какое-то время сильные руки поднимают меня, словно пушинку, относят в спальню и бережно опускают на кровать. Натягивают одеяло до самого подбородка, заботливо подтыкают край и застывают в воздухе. Как будто хотят прикоснуться к коже, проехаться по скулам, очертить контур губ.

Улавливаю чужие манипуляции краем сознания. Но веки слишком тяжелые, чтобы я могла их разомкнуть. А подушка слишком мягкая, чтобы я могла от нее отлепиться.

Или это просто схлынул нескончаемый стресс, и организм теперь лихорадочно пытается восполнить недостаток сна.

– Прости. Я так сильно перед тобой виноват.

Доносится до меня сквозь плотную пелену, а наутро стирается из памяти, как любая греза, стоит будильнику прозвенеть, и повседневной рутине вытряхнуть меня из постели.

А дальше все идет по накатанной. Завтрак. Дорога до школы. Турникет. Офис. Планерка. Бумаги, поставки, неустойки. И ставшие обязательными посиделки с Никитой.

Всю неделю он приезжает к нам после работы. Чаще всего вместе с Маришкой. И мы вчетвером отправляемся гулять в близлежащий парк и обязательно останавливаемся у тележки со сладкой ватой. Или едим сочную «Маргариту» в маленькой пиццерии под открытым небом. Или затариваемся в гипермаркете, жарим попкорн, делаем мыльные пузыри и смотрим «Чудеса на виражах» дома.

Каждая минута нашего общего досуга наполнена такой искренней радостью, что я позволяю себе спрятаться в вакууме. Эгоистично не спрашиваю у Лебедева о том, что происходит у него с Дарьей и на какой стадии находится их бракоразводный процесс. Не посвящаю маму в детали его визитов.

Забыв о болезненном опыте, я живу сегодняшним днем и не спешу заглядывать в будущее. Ну, а конец недели добавляет еще больше красок в яркое настоящее.