Передозировка - Джонс Рада - Страница 39

Она поправила на шее стетоскоп. Добротный и тяжелый. Неплохое оружие. После смерти Кена она неплохо научилась им пользоваться, практикуясь у себя в подвале: могла поразить цель метрах в полутора от себя одним движением кисти.

Эмма откинулась на спинку стула, вытянула ноги и вежливо улыбнулась:

— С другой стороны, она сможет закончить учебу, не прогуливая школу. Получит нормальное образование.

— В самом деле? Ты готова так поступить с собственной дочерью?

— Я? Нет, конечно. Я никогда не причиню зла своей дочери. А вот ты это сделал. Кстати, ребенок от тебя?

— А что Тейлор тебе рассказала?

— Сам знаешь. Ты же ее научил, — улыбнулась Эмма. — Отвечай, ребенок от тебя?

— Вероятно.

— Очень хорошо. С такими родителями малыш получится красивым и смышленым.

— Ты обещала ей помочь с абортом.

— Ага, обещала. Но это было тогда. А сейчас — другое дело. Уж как-нибудь переживу зятя-наркоторговца. Я даже могу позаботиться о ребенке, пока вы оба сидите в тюрьме, или нанять няню. Ты кого больше хочешь — девочку или мальчика?

Лицо Амбера побледнело и заострилось, как лезвие топора.

— Блефуешь! Ты никогда не принесешь в жертву собственную дочь!

Эмма молча улыбнулась.

— У тебя нет доказательств!

— О, доказательства-то у меня есть. Пузырьки у тебя в сумке. Слова Тейлор. Ах да… И та медсестра в Нью-Гемпшире — Джой, кажется? Она оставила письмо.

— Не оставила. Не городи ерунды! Не было никакого письма!

— Выходит, ты лично проверил?

Дик помрачнел и уже начал подниматься на ноги, когда из динамиков донеслось:

— Доктора Амбера вызывают в третий блок.

В ту же секунду он бросился на Эмму.

Вот теперь пора. Она выпустила гнев на волю из темного уголка, и он ее окрылил.

Первый удар опрокинул кресло Эммы, но она уже успела вскочить на ноги и шагнула в сторону, поэтому Амбер по инерции пролетел мимо, врезавшись в стену. Она схватила стетоскоп и занесла его над головой. Противник снова бросился в атаку, готовясь пустить в ход кулаки. Удар стетоскопа пришелся ему чуть ниже левого глаза. Треснула скуловая кость.

Он заорал и пошатнулся, но не упал. Теперь враг был уже слишком близко, и Эмма бросила бесполезный на таком расстоянии стетоскоп. Правой рукой она схватилась за скальпель и пальцем сбросила колпачок, опрокидываясь на спину под весом Амбера. Когда они упали, он оказался сверху. Снова ожили динамики:

— Доктора Амбера вызывают в третий блок.

Он не придет.

Дик придавил Эмму к полу и потянулся правой рукой к ее горлу. Она занесла скальпель, собираясь вскрыть ему сонную артерию, но передумала. Тут все кровищей зальет. Да и очень уж хочется увидеть, как его посадят. Поэтому она нацелилась на правую руку. Скальпель аккуратно рассек запястье. Амбер взревел. Я его достала. Отлично.

Она бросила скользкий от крови скальпель. Амбер схватил ее за горло другой рукой и начал душить. Эмма изворачивалась под ним, нащупывая левой рукой флакон с реагентом, с которого за время разговора свинтила колпачок. Выхватив флакон, брызнула жидкостью ему в глаза. Мимо.

— Доктора Амбера вызывают в третий блок! — в отчаянии умолял голос в динамике.

Надеюсь, кто-нибудь позаботится о третьем блоке.

Эмма снова сдавила пластиковый флакон. Душераздирающий вопль показал, что на этот раз она попала в цель. Сталкивая с себя поверженного противника, она почувствовала укол в правое бедро, но не обратила внимания. Освободившись, она встала и открыла дверь. Окровавленный Амбер пытался протереть глаза здоровой рукой. Эмма вышла и захлопнула дверь.

И все вокруг потемнело.

Эмма открыла глаза. Подвесной потолок. Лампы не горят. Она попыталась сесть, но не смогла. Правая рука не двигалась, левая — тоже.

Инсульт?

Она попробовала пошевелить ногами. Это получилось. Повернула голову вправо — стена. Повернула влево — дверь. Закрыта. Снаружи свет, шум. Шум неотложки. Она сжала и разжала кулаки — обе руки работают. Плечи тоже. Запястья болят.

Не инсульт. Тогда что?

Она подняла голову и огляделась. Она лежала на каталке, одетая в синий одноразовый костюм для психиатрических пациентов. Запястья и щиколотки были зафиксированы. Ей был виден угол стола медсестры, и Эмма поняла, что находится в шестой палате — одной из трех палат для психиатрических пациентов.

Ее связали в собственной неотложке. Выходит, я теперь пациент?

Открылась дверь, и вошел Амбер.

— Как дела?

— Отлично. Отдыхаю. А у тебя?

— Замечательно.

Врет. Над левым ухом у него красовалась шишка размером с гусиное яйцо. Глаза опухли так, что даже цвет было не различить. Перебинтованная правая рука висела на перевязи. А я хорошо поработала. Потом она вспомнила, что прикована к каталке, и сочла, что все же поработала недостаточно.

— Приезжала полиция. Я сказал им, что у тебя случился нервный припадок, когда ты узнала, что я встречаюсь с твоей дочерью. Ты напала на меня и попыталась убить. К счастью, у меня оказалось при себе седативное, и это спасло мне жизнь.

— Неплохо придумано, — согласилась она.

Значит, вот что это был за укол. Надо было догадаться. Я не догадалась. Один — ноль в пользу Амбера.

— Кетамин?

Амбер улыбнулся и кивнул.

— А ты действительно неплохо соображаешь для женщины. Мне это нравится. Предлагаю сделку. Я скажу, что ты была сама не своя из-за дочери и напала на меня, но не стану выдвигать обвинения, если ты умолчишь о наркотиках. Ты все равно ничего не сможешь доказать.

— А как насчет тех двух пузырьков в твоей сумке? И насчет Тейлор?

— Пузырьки теперь лежат в кармане твоего халата. На них твои отпечатки. Только твои — я всегда беру их исключительно в перчатках. По мне, так это наша доктор Стил приторговывает наркотиками. А что касается Тейлор, то как думаешь, на чьей стороне она выступит?

Эмма уже давно утратила всякую надежду наладить отношения с Тейлор. Вранье дочери лишь подтверждало, что было глупо доверять ей. Тейлор никогда не поддержит меня против Дика. Он победил.

Он перетащил на свою сторону ее дочь. Замарал репутацию Эммы. Уничтожил почти все, что было ей дорого. Она его презирала.

— Ты умен. Даже очень умен. Обходителен, очарователен и привлекателен. Ты играешь людьми. Кружишь головы невинным девушкам. Скажи, тебе от этого легче?

— Да. Мне в жизни не было так хорошо.

Амбер подтащил стул к изголовью и сел, закинув ногу на ногу и положив на колено забинтованную руку. Лицо его напоминало картину Пикассо, но настроение было приподнятым. Он заговорил, быстро и эмоционально:

— Я ненавижу тебя. Ненавижу людей вроде тебя, которые считают, будто они лучше меня. Помнишь, ты назвала меня лицензированном наркоторговцем? Сказала, что я должен действовать как врач. Так вот послушай. Моя мать была наркоманкой. Отца я ни разу не видел. Я рос на улице, не зная, когда удастся в следующий раз поесть. В девять лет я научился покупать и продавать. Мать отправляла меня за дозой. Я видел такие вещи, которых ни один ребенок не должен видеть, и терпел такое, чего ни один ребенок не должен терпеть. Мне приходилось идти на все — буквально на все, — лишь бы раздобыть ей дозу. Когда она получала свое, то становилась благодарной и любящей. Я был ее милым мальчиком. До следующего утра. Назавтра она просыпалась, дрожащая и полубезумная, и отправляла меня за новой дозой. И так день за днем. Я и провел детство, торгуя собой, чтобы помочь матери. Однажды она не проснулась. Когда я попытался ее разбудить, она уже окоченела. Ее увезли в морг, а меня отдали под опеку. Там тоже было весело: всякие бедолаги, семья за семьей, для которых я был дармовой рабочей силой и возможностью сорвать свою злость на тех, кто умнее их, грамотнее и трудолюбивее. Я окончил школу, колледж, потом медицинский, пользуясь теми навыками, которые усвоил еще ребенком. Как же было здорово отплатить их же монетой тем, кто доставил мне столько горя! Теперь я богат, силен и свободен. Я могу получить все, что захочу, и всех, кого захочу. И мне хорошо. Действительно хорошо. Ты не представляешь, какое удовольствие видеть тебя связанной, словно какую-то чокнутую, в собственном отделении. Что бы ни случилось дальше, тебе будет слишком стыдно снова сюда вернуться. И этого добился именно я. Да, мне очень хорошо. Я тебя переиграл и теперь уничтожу. Хотя… Ты сама себя уничтожишь. Ты уже на полпути к этому. Мне бы и за сто лет не разрушить твою жизнь так основательно, как сделала ты сама.