Гори, гори ясно (СИ) - Вран Карина - Страница 47

Она долго прожигала меня взглядом, прежде, чем ответить.

— Ты же не причастен к погрому? Я тебя не подозреваю, но не могу не спросить.

— Никоим образом, — честнейше заверил девушку.

— Договорились.

Я выдохнул. Надо будет надавить на законников, чтобы дали мне больше информации по делу в Пушкине. И по возвращению из деревни сдать что-то более-менее безопасное Таше. А там пока суд да дело, может, опасность и минует.

Сам в это не особо верю, но так я хотя бы отсрочку создал.

— Ты против тех, кто это устроил, — сказала она утверждающе. — Они и тебе враги. Я права? Вижу, что так. Я мало что могу в нынешнем состоянии, ты прав. Подожду, подготовлюсь. Бьют заточенным клинком, не тупым. Просто знай, что я на твоей стороне.

Кивнул. Обошелся без пафосных речей и заверений в ответ.

Мы еще какое-то время стояли, молча глядели на переливы небесного огня. Каждый думал о своем. Таша, наверняка, о кладбище и возмездии. Я — о разговоре со своей родительницей.

Первое августа, пора ей сделать звонок из Франции.

Впрочем, из Франции ли?..

— Ви-ви-ви-ви, тра-та-та, — донеслось снизу, из парковых кустов. — Ви-ви-ви!

Аккомпанеметом птичьей песне служил шум крон.

— Сорокопесенник, — определила сходу певуна Таша, добавила, заметив мое удивление. — Садовая камышовка.

— Чиба-чиба, — обрадовалась узнаванию ночная птаха. — Чиба-чиба, чек-чек.

Улыбнулся: мы в казино, когда выплату готовим, спрашиваем инспектора: «Чек?» — и, если все верно посчитано, слышим в ответ тоже: «Чек», — уже утвердительное. Чек-чек.

Это: «Чек-чек», — звучало в исполнении пернатой мелодично, а еще громко. И только тут, на фоне ночных пений, я понял, что дундук.

Ночь! Великолепная слышимость. Транспорта минимум. Хотя что-то с Пискаревского и Блюхера и доносится, но девятиэтажки с деревьями глушат звуки моторов и шин.

Звуки — на примере звонкой птичьей песни — разносятся далеко и явственно. А я увидел тень. Не услышал шаги преследователя, а только на видимое свидетельство среагировал. В прошлый раз меченый встретился мне возле парадной. Предположим, нынче ночью он там же приблизительно и отирался.

Выходит, он шел за мною через весь двор, а я его шагов не услыхал. По асфальту мягкой обувью? Припомнил: да, бегун был в кроссовках. Но он же не пушинка, чтобы никаких звуков при ходьбе не издавать! И потом, когда я по дворам метался в поисках беглеца, тоже не было топота.

— Таш, ты в какой обуви пришла? — повернулся к Арктике.

Другая, может, закатила бы истерику на тему: ты что же, настолько не обращаешь на меня внимания?! Или удивилась бы, спросила, зачем мне? Бартош выдала ровно ту реакцию, какую я и ждал.

— В кедах.

— Прогуляемся?

Без лишних вопросов Таша отправилась в комнату, одеваться. Платиновый слиток в плане характера, а не девушка.

Случилась заминка в прихожей. Кошар услыхал, что мы куда-то намылились вдвоем посреди ночи, и пожелал пойти с нами. Даже голос подал при гостье, чего он обычно себе не позволяет, хоть и знает, что суть его Арктике известна.

Тревожно ему, видите ли. То есть, как меня одного в третьем часу отправлять за хлебушком — нормально. А с Ташей вдвоем прогуляться вокруг дома и по парку — тревожно. Так бы и сказал: хочу проветриться, засиделся в четырех стенах.

Взял я его, конечно. И озвучил для парадников, что это ушастое недоразумение со мной выходит на их территорию, под мою ответственность. Таше было глубоко фиолетово, вдвоем мы идем на улицу или с нагрузкой в виде заскучавшего манула. Чай, не свидание.

Вообще, оказавшись на ночной улице, я переосмыслил наличие овинника в нашей компании. Мне же хотелось провести эксперимент в приближенных к недавним (часа не прошло) событиям. В таком раскладе я уходил вперед, а Бартош просил выждать некоторое время, и только потом идти следом за мной.

Одну. Девушку. Посреди ночи. За спиной. Ни разу не джентльменский поступок.

Теперь же с нею рядом перебирал лапами Кошар, с виду безобидный «котик», а на деле нехилая огневая мощь на пушистых мягких лапках.

Устроили мы прогулочку: походили, побегали. Арктика кралась за мной на цыпочках, я бегал за нею, дав фору в дистанции... Слушал. И слышал! То веточка под ногой хрустнет, то листик опавший зашуршит — это только о той части, где легонькая девушка ступала осторожно, мелкими шажками. Бег и вовсе был замечательно слышен.

Мой же соглядатай шел за мной бесшумно. Вон, как сущность из преданий старины далекой, но тому простительно. Овинный хозяин, кстати, когда захочет, такие топотушки может устроить, что мертвого разбудит. А в другое время движется так, словно призрак парит над землей. В кошачьем обличье дело или в том, что суть его не вполне материальная, я не разбирался.

Предположить бы, что и меченый — дух, нечисть. Или нежить, как вариант. Только я ходуна-бегуна этого за грудки хватал, видел, как его грудь вздымается. Дыхание его, тяжелое после пробежки и пахнущее не ментоловой свежестью, ощущал.

Он живой. Может, и соотносится как-то с миром Ночи, но точно не дух и не иллюзия. Эта сволочь дышит, он существует, облеченный в плоть.

Вспомнилась фразочка из тех, что ма любила и с ехидцей вставляла в речь: «Человек — это душонка, обремененная трупом», как говорил Эпиктет»[3].

Сведет нас с меченым снова жизнь на кривой дорожке, плюну на миролюбие. Оставлю между данным трупом и его душонкой выжженную полосу.

Бартош все-таки не удержалась, спросила, что именно мы тестируем на ней в ночи. И о подоплеке действа.

— Шел по дороге один типчик, — пришлось отвечать. — Совершенно неслышно его было. Я озадачился, врожденное это свойство, или можно научиться так же ходить. Хотя, думаю, с моей комплекцией, такое возможно только после великого колдунства.

Таша задумалась. Присела на корточки, приложила ладони к обувке. Зажмурилась, принялась что-то беззвучно шептать: голоса я не слышал совсем. Налетел, крутанулся вокруг хрупкой фигурки ветер, взметнул пыль и какие-то травинки. Может, так совпало, может, это был эффект от ее действий.

— А теперь прислушайся, — посоветовала Арктика и сорвалась на бег по парковой дорожке.

Мы уже обогнули дом и двигались в сторону поющего куста — места, где засела садовая камышовка.

Бартош неслась, я видел в отсвете огневых шаров (их запустили мы с овинником, а то с фонарями в парке полный швах) мелькание светлых подошв. Но, когда те подошвы соприкасались с дорожкой, не издавалось ни единого шороха. Так было до негромкого вскрика на неосвещенном участке (отстали наши шарики), треска и звука падения.

Мы с Кошаром стартанули с места в забег, не сговариваясь. Мигом вспомнилась манулья тревожность перед выходом, я ее тут же мысленно помножил на закон подлости. Поучалось, что в лучшем случае Таша споткнулась о чей-то труп. В худшем, что трупом вот-вот станет сама Арктика.

— Чего это вы? — бодро и самостоятельно поднялась, и принялась отряхиваться Бартош. — Встань передо мной, как лист перед травой?

— Ты в порядке? — требовательно спросил, повертев ее из стороны в сторону, чтобы убедиться в целости.

— В полном, — пожала плечами девушка. — Я в темноте деревяшку не заметила, запнулась об нее и жахнулась. Пара ссадин и синяков, сведу и забуду.

Кошар отогнал нас от места падения, затем запалил своими шерстинами огонь на дорожке. Траве поблизости тоже досталось.

— Где ссадины, там и кровь, — обосновал разведение «костра» в неположенном месте шерстистый. — Лучше прибрать.

Второй урок подряд про кровь пролитую. Я запомнил.

— А что ты сделала, чтобы тебя слышно не было? — раз уж все в норме, полюбопытствовал.

— Приглушение шагов, — ответила Таша. — Даже моих сил хватило, не такое и великое колдунство. Правда, действовало недолго совсем.

И верно, я уже слышал шелест щебенки под ее подошвами.

— За мной мужик шел, — сморщил лоб. — Или это никак не связано?

Мне никто энциклопедии по возможностям и умением существ из мира Ночи не выдавал. Оттуда и вопросы, местами откровенно глупые.