История одного гоблина: Символ веры (СИ) - Болотов Андрей Тимофеевич - Страница 49

– Дай-ка я взгляну, – вмешался Аггрх.

Дед лежал ни жив ни мертв и боялся пошевелиться. Орк осмотрел пациента, молча достал из кармана три тонких иголки, полил их дурно пахнущей жидкостью из склянки, извлеченной из того же кармана, и осторожно воткнул деду в мочки ушей и поясницу, приказав терпеть и не дергаться. Спустя минуту Рохлик перестал охать, а еще через полторы смог самостоятельно встать, после извлечения игл.

Дедок потрогал поясницу, повращал тазом по часовой стрелке и не нашел никаких неисправностей.

– Ой, сынки, спасибки вам! Чем отблагодарить-то?

– Ты нам курицу обещал подарить, – пошутил Бурбалка.

Глаза Рохлика беспокойно забегали, но деваться было некуда.

– Может, другую возьмете? – с надеждой спросил он.

– Да, ладно. Шутит он! Не надо нам твоих кур, лучше старосте скажи, что мы хорошие, – успокоил его Аггрх. – А что в ней такого особенного?

– Так ить, порода особая – рябая дарханская! Яйца несет, да не простые, а золотые! – сознался дед. – В прошлым годе на базаре купил. Лавочник сказал, что скоро уже нестись начнет, да нешто пока никак.

В этот момент где-то в недрах жилища заквохтала несушка. То ли сказался перенесенный стресс, то ли просто пришло время, но она решила снести яйцо именно сейчас. Дед опрометью бросился в хату. Затем он вылетел, держа в руке добычу. Скорлупа блистала снежной белизной, хотя местами и оказалась заляпана птичьим пометом. Непередаваемая словами скорбь отразилась на лице Рохлика. Он в сердцах швырнул яйцо в стену дома. Белая сфера впечаталась в древесину и пробила в бревне дыру и вошла в него где-то на треть.

– Убойная штучка, – заметил Гарб. – Советую с ней поаккуратнее.

Каввель поддел яйцо лезвием секиры. Оно нехотя отделилось от стены, обнажив глубокую пробоину.

– С такими снарядами да при штурме города, да если посильнее метнуть… – мечтательно сказал он. – Продавай их военным, заработаешь не хуже, чем на золотых.

– Ой, спасибо огромное! Что бы я без вас делал!

Спустя час, выплатив положенные штрафы и забрав сильно помятого Михеля из подвала, компания в сопровождении местного знатока лесных тропинок двинулась наконец в сторону Льонаса. Рохлик так активно встал грудью на защиту недавних недругов, что староста на секунду засомневался, кто кому должен платить.

Впрочем, эта слабость быстро уступила место обычной прагматичности, и друзьям пришлось раскошелиться сполна. Скряга полуэльф пообещал, что проводник доведет компанию в целости и сохранности до самых городских стен. Обещание подкрепилось охранным амулетом, прикрепленным к поясу каждого путешественника. Гарб нашел магические свойства этих чаров весьма сомнительными, но понадеялся, что эльфийские патрули при виде пестрых ленточек хотя бы не будут стрелять без предупреждения.

Михель то ворчал, то читал успокоительные мантры, но выглядел даже здоровее Каввеля, если не считать пары ссадин и синяков, поэтому в путь тронулись в общем-то приподнятом настроении.

Каждый ожидал от эльфийского города чего-то своего, хотя в конечном итоге таинственные чудеса манили всех в равной степени. Даже монах на словах безразличный ко всему мирскому с нарастающим нетерпением предвкушал свидание с хвалеными эльфийскими красавицами, о которых знал не понаслышке, а из вполне конкретного опыта.

Орка одолевали сомнения. С одной стороны, он добился своего: рукопись попадет в Академию. К тому же эльфийские прелестницы манили и его. С другой, лусиды никогда не отличались любовью к его народу, и воин с трепетом ждал завершения этого путешествия.

[1] По некоторым поверьям, ангел смерти (прим.авт.)

Вряд ли вам удастся найти среди эльфийских авантюристов и наемников стариков, если это слово вообще применимо к условно бессмертным эльфам. В основном лишь молодежь не старше ста с небольшим лет, снедаемая жаждой приключений, пускается в странствия. Как правило, в пожилом возрасте остроухих больше тянет на философию и поэзию, нежели на битвы и подвиги. Обычно эльфы, перебесившись романтикой больших дорог, возвращаются в родные края и начинают предаваться благородным занятиям: магии, юриспруденции, науке и искусствам.

Когда все идет гладко, это вызывает вполне обоснованные подозрения: вот-вот произойдет нечто нехорошее. У путников они зародились, как только назначенный старостой проводник, оплаченный, между прочим, задатком, довел их до какой-то подозрительной лесной развилки, махнул рукой в сторону правой тропинки и был таков. Его не соблазнили остаться даже щедрые посулы, что выглядело вдвойне подозрительно. Компаньоны без промедления пошли в указанном направлении, чтобы в случае чего успеть вернуться, догнать и хорошенько проучить.

Через десять минут пейзаж начал резко меняться: смешанный лес сперва приобрел черты березняка, потом стали преобладать грабы, в итоге обрадовав Каввеля переходом на знакомые ему с детства пальмы и песчанистую почву. Указатель на все более расширяющейся тропинке поведал, что до Льонаса осталось восемнадцать эльфийских льё. Сколько это в милях, вспомнить никому не удалось, но цифра восемнадцать обнадеживала.

Никто из компаньонов не знал, что один сухопутный эльфийский льё примерно равен одной сухопутной дворфийской лиге или трем милям. Идти предстояло еще долго.

Жара продолжала усиливаться, и все принялись поглядывать друг на друга в надежде, что кто-то первым предложит устроить привал. Первым сдался Гарб, не выдержав вида страданий Антонио, и потребовал срочно остановиться.

Самым главным на привале, кроме собственно отдыха, является употребление подкрепляющих силы припасов, поэтому Каввель извлек запасы съестного из волшебной торбы. Стоило спутникам начать трапезу, как из-за поворота выскочил всклокоченный эльф. Цветастый камзол висел на остроухом мешком, будто пресветлый лусид снял его с более упитанного собрата. Непременного атрибута эльфийской моды – шляпы с пером с прорезями для ушей – не было и в помине. Длинные волосы растрепались и выглядели плохо связанным пучком соломы.

– Мусьё, же не манж па до жур![1] – вскричал новоприбывший, учуяв длинным крючковатым носом еду.

Аггрх медленно поднял голову на незваного гостя, с неохотой отрываясь от сладкой булочки, добытой в Торкиле.

– Так уж и до жур? – усомнился орк, владеющий эльфийским не хуже коренного обитателя Льонаса.

– До жур, у меня маковой росинки с утра во рту не было, – с дрожью в голосе подтвердил страдалец, разглядев наконец, с кем именно он разговаривает.

– А ты уверен? – спросил воин, пристально глядя на солидное брюшко высокородного.

Лусид перехватил его взгляд и с трудом сглотнул ком, застрявший в горле.

– Распух от голода, – поспешил заверить компанию эльф. – Дозвольте мне вкусить от вашей трапезы, а я после насыщения позволю вам выяснить у меня последние придворные сплетни и даже соизволю представить вас весьма влиятельным в Льонасе лицам. Только не ешьте меня, пожалуйста, – поспешно добавил он, попеременно взирая на страшные клыки Аггрха и пиратскую харю Каввеля.

– Ладно, садись, вкушивай на здоровье, – разрешил минотавр. – А звать тебя как?

– Ой, где же мои манеры! – схватился за голову остроухий. – Меня зовут маркиз Мелдон Амбартур Лионель де Баранбас.

– Ого, целый маркиз! – присвистнул Каввель. – Ну, для эльфа сойдет. А меня зовут просто Каввель Исс-Брестон.

Минотавр пребывал в благодушном настроении, поэтому даже не стал заходить дальше ироничного подтрунивания. До проклятия эльфов он сильно недолюбливал, как и людей.

По очереди представились и остальные. Едва с формальностями было покончено, маркиз жадно набросился на еду. Активная работа челюстей прерывалась, только чтобы вдохнуть побольше воздуха и пожаловаться на неизысканность блюд. Свою порцию, тем не менее, он проглотил в рекордные сроки.

– Что же привело вас, маркиз, в столь плачевное состояние? – поинтересовался Гарб у титулованного собеседника.