Фиктивная жена (СИ) - Шагаева Наталья - Страница 20

— Алиса, — одергиваю сестренку, — учи русский алфавит, — наказываю ей, поскольку она его не знает, а ей здесь учиться. Мирон хотел нанять репетиторов, но я не позволила – нехорошо пользоваться его добротой.

Мы сидим в саду в беседке. Солнышко греет, тепло, пахнет свежей травой. Хорошо. Я пытаюсь заниматься. Учебу никто не отменял, конец семестра. А Алиска отвлекает, играя с божьей коровкой. Забавная, сажает букашку на ладонь и что-то шепчет. Непослушная челка лезет Алисе в глаза, и сестра пытается ее сдуть.

— Я устала учить, — надувает губы и хлопает глазками.

Она так очаровала всех в этом доме. Люду, которая печет ей печенья и булочки с кремом; Арона, который с ней играет. Никогда не подумала бы, что этот грубый мужчина может найти общий язык с девочкой. Алиска общается даже с мамой братьев, когда та сидит в саду. Только Мирона она боится. Говорит, что у него слишком строгий взгляд. Раньше я тоже так думала, меня пугали его черные пронзительные глаза.

Во двор выходит мама братьев. Мне безумно жаль эту женщину. Она живет в своем мире, и ее мозг напрочь отказывается принимать реальность. Она совершенно не замечает очевидных вещей: ее дети – взрослые мужчины. Она видит только то, что хочет: мы все дети. А остальное она не воспринимает. Женщина живет в своем мире и, похоже, не собирается возвращаться.

Мария Евгеньевна проходит мимо с садовыми инструментами и склоняется над клумбой с цветами, начиная выдирать сорняки. Засматриваюсь и не замечаю, как Алиска соскакивает и несётся к женщине.

— А что вы делаете? — интересуется она с любопытством.

— Алиса? — Мария Евгеньевна улыбается и даже не задается вопросом, почему эта девочка и я живем в их доме. Почему Арон курит и пьет. Где ее дети пропадают по ночам, и почему Мирон ведет дела отца. Каждый день она ждет мужа, будто он вот-вот вернется с работы. И оттого мне становится горько. Платон рассказывал, что их мать безумно любила отца. Это страшно – сойти с ума от потери любимого. — Какая ты сегодня красивая, сама заплела косички?

— Нет, я так не умею, это Милана, — сестренка указывает на меня, и Мария Евгеньевна улыбается.

— Уроки учите? — Алиса кивает. Она не понимает, что женщина не в себе, а я боюсь, что Алиска что-нибудь ляпнет и выведет женщину из шаткого равновесия.

— А можно я вам помогу? — спрашивает сестренка.

— Давай, — женщина вручает ей маленькие грабли и показывает, как разрыхлять почву. И они возятся вместе. Утыкаюсь в книгу, пытаясь учиться, покусывая ручку. Плохая привычка, но я еще в школе грызла карандаши и ручки. Когда я на чем-то сосредоточена, то сама не замечаю, как такое происходит. Мама все время меня за это ругала, но так и не отучила.

— Привет, — над ухом раздается слегка хрипловатый голос Платона, и я вздрагиваю от неожиданности. Его не было дома больше недели. Он прежний, но слегка уставший, словно не выспался, и глаза чужие. Не задорные и горящие, как раньше, а более жестокие, что ли, непроницаемые.

— Привет, — улыбаюсь ему искренне. Я правда рада видеть парня. — У тебя все хорошо?

— Все зае… — переводит взгляд на Алису и глотает ругательство. — Все у меня хорошо. Просто отлично, — немного язвительно выдает он и рассматривает мать и Алису. — Сестренку привезла?

— Да.

— Мирон помог? — равнодушно интересуется, продолжая изучать Алиску.

— Да.

— Хорошо. Рад за тебя, — говорит так, словно не рад. — Забавная.

— Она такая, — усмехаюсь, пытаясь разрядить обстановку. Он переводит на меня взгляд, смотрит, словно видит впервые, внимательно изучая мое лицо.

— Ресницы у тебя такие длинные, пушистые, словно ненастоящие, — вдруг произносит он и отворачивается, вальяжно съезжая в садовом кресле.

— Платон, не нужно так. Я ужасно себя чувствую. И не хочу терять тебя как друга. Мне плохо, оттого что ты со мной холоден.

А он ухмыляется и закрывает глаза.

— Да ладно, расслабься, солнце. Все отлично.

Ничего не отлично. Платона словно подменили. Он такой дерзкий, надменный. И я замолкаю, не зная, что сказать. Мне обидно и неловко. Так мы и сидим. Я пытаюсь читать. Платон запрокидывает голову и зависает с закрытыми глазами. Дышит размеренно, словно спит.

— Привет! — к нам подлетает Алиска и хватает со стола яблоко. Платон открывает глаза, рассматривая девочку, склоняя голову набок. — Я Алиса, — сестренка смущенно тянет к нему руку, и он ее пожимает.

— Платон, — представляется.

— А ты кто? — в лоб спрашивает Алиса.

— А я… — усмехается. — А я здесь живу. Или жил – не определился еще.

— А ты красивый, — вдруг выдает Алиса и кокетливо хлопает ресницами.

— Ты тоже ничего, — теперь он улыбается саркастически, но по-доброму.

— У тебя здесь краска, — указывает на ворот его белой толстовки. И это не краска, а смазанная помада. — Ты рисуешь? — наивно спрашивает сестра, изучая Платона.

— Алиса! — одергиваю ее, а она хлопает ресницами и ждет ответа. Платон оттягивает ворот, рассматривает следы от помады и кривит губами.

— Нет, я не рисую. Эта подруга, «художница», меня испачкала, — смеется он.

— А она красиво рисует?

— Я бы сказал, профессионально, — отвечает Платон, посматривая на меня. Понятно, что этот разговор перерастает в нечто пошлое. Хорошо, что Алиса пока не понимает.

— А я тоже умею рисовать и танцевать! — гордо заявляет сестрёнка, смачно откусывает яблоко и убегает снова копаться в клумбе.

— Забавная она у тебя, — смеется Платон, поднимается с места и уходит в дом…

Платон закрылся в комнате, больше не выходил и просил Люду его не беспокоить. Он отсыпается. Это не мое дело, но не дает покоя смена его настроения в сторону саморазрушения. Платон словно потерял свой мальчишеский задор. И я чувствую себя в этом виноватой.

Ближе к вечеру мне приходит сообщение от Мирона: «Через час будь готова, за тобой приедет водитель. Составишь мне компанию за ужином с партнером из средней Азии».

О боже! Кто бы еще сказал, как нужно одеться на такой ужин!

Около получаса я просто перебираю вещи, пытаясь понять, что уместно надевать на подобное мероприятие. Ужин с партнёром – значит нужно что-то строгое. Или не нужно? Переговоры же – вечернее мероприятие. Тогда, получается, требуется платье? И спросить некого.

Хватаю телефон, чтобы задать этот вопрос Мирону, но не решаюсь. Откидываю мобильный на кровать. Время идет, и нужно что-то решать. Это наш первый выход в качестве супругов, и я волнуюсь. Как бы снова ненароком не обратиться к Мирону на «вы».

Все-таки выбираю темно-бордовый брючный костюм, под который надеваю шелковую блузку. Не хватает украшений. Чего-нибудь на шею или сережек, но подходящего не нахожу, поэтому оставляю свои серебряные гвоздики.

Осталось десять минут. А я все не могу определиться с причёской. Распущенные волосы неуместны, хвост тоже. Собираю волосы наверх, закалывая их заколкой. Немного туши на ресницы, розовой матовой помады на губы, капельку духов на шею, хватаю сумочку и лечу вниз. Наказываю Алиске слушать Люду, не бродить по дому, не приставать к Платону и выхожу во двор, где меня уже ждет машина с водителем…

Мы подъезжаем к небольшому ресторанчику с террасой. Красиво. Похоже на шатер с отдельными зонами, огороженными воздушными балдахинами. Плетеные диваны и кресла с мягкими подушками, свежие цветы на столах и необычные свисающие светильники.

Меня встречает Мирон. Вроде, как всегда, в костюме, но с расстёгнутыми пуговицами, и рубашка на шее небрежно распахнута. На минуту замирает, рассматривая меня.

— Неправильно оделась. Да?

— Все хорошо. Просто… — задумывается. — Необычно. У моей жены есть чувство стиля, — усмехается он.

— Тебе нравится? — мне вдруг становится это чрезвычайно важно.

— Очень. Загадочная, в меру строгая, — подставляет мне руку, и я хватаюсь за нее. Пришлось надеть туфли на каблуке, и я боюсь поскользнуться на мозаичном полу. От Мирона пахнет Востоком. И горько, и вкусно одновременно.