Пока смерть не разлучит... - Глаголева Екатерина Владимировна - Страница 58

В толпе неожиданно мелькнуло знакомое лицо. Маргарита?! Их взгляды встретились, она тотчас отвела глаза; Луве понял: жена не хочет, чтобы он узнал ее при всех. Он заставил себя смотреть в другую сторону, хотя сердце бешено колотилось. Кто-то сел рядом; Луве скосил глаза — ее юбка, ее руки на коленях. Руки дрожат, она сцепила пальцы. Милая, храбрая Лодоиска[24]! Она оставила полугодовалого Феликса дома и пришла сюда, в логово зверя, чтобы быть рядом с ним! Разъяренные фурии теперь брызгали слюной им в лицо, выкрикивая брань и угрозы, сабли почти упирались им в грудь. Маргарита сидела молча, глядя прямо перед собой; Луве решился и взял ее за руку. Пусть видят: она его жена, он не даст ее в обиду.

Было уже около одиннадцати вечера. От шума болела голова, голод давал о себе знать, все остальные чувства притупились. Воспрянувшие духом "хребетники" зачитывали с трибуны резолюции с требованиями народа. И вдруг раздался выстрел.

— Именем закона! — прокричал Лежандр в наступившей тишине. — Приказываю вооруженным гражданам удалиться!

Гомон возобновился, пики заколыхались, но в Манеж со всех сторон входили батальоны Национальной гвардии из ближайших секций со штыками наперевес, хромой Кервелеган и Огис вели их за собой, размахивая саблей. Санкюлоты обратились в бегство; их место заняли гвардейцы-освободители, встреченные аплодисментами. Заседание возобновилось; все резолюции, принятые за последние десять часов, были отменены, четырнадцать депутатов обвинили в организации мятежа, еще столько же осудили за его одобрение, Луве поручили произнести речь на похоронах Феро. В полночь члены Конвента наконец-то разошлись по домам.

На следующий день занялись вопросами продовольствия, попутно приговорив к смертной казни Жана Тинеля, ученика слесаря, "за то, что носил голову депутата Феро". Казнь должна была состояться пятого прериаля, но накануне вечером мальчишку отбили и спрятали где-то в Сент-Антуанском предместье. Там же, возможно, скрывались якобинцы Камбон и Тюрио — подстрекатели бунтовщиков. Повод к войне был найден.

Едва рассвело, дивизионный генерал Кильмен выступил с площади Карусели во главе отряда из тысячи "черных воротников", усиленных тремя сотнями драгун и двумя пушками. Дошли по набережным к Гревской площади, пересекли Сент-Антуанское предместье вплоть до снесенной Тронной заставы и постучали в дверь дома Сангера: Кильмену сказали, что беглые депутаты прячутся там.

Пока драгуны обшаривали дом снизу доверху, притомившаяся "золотая молодежь" расположилась на отдых. Ужасно хотелось есть, но хлеба добыть нельзя: карточки можно отоварить только в своей секции, по месту жительства. К площади осторожно приблизились несколько торговок зеленью.

— Что там у тебя в корзинке?

— Редиска, граждане.

— Сколько просишь за нее?

— Сто су.

Баба таращила честные глаза, стараясь не моргать. Ей дали монету в двадцать ливров и забрали всю корзинку; ее товарки расторговались так же быстро и громко благословляли щедрых красавчиков, которые не чета этим нищим якобинцам. Щеголи смеялись и хрустели редиской — вот настоящий завтрак республиканца!

В доме Сантера никого не нашли; патрули, отправленные Кильменом на разведку в тыл, не вернулись, зато генералу доставили новый приказ от Конвента: в предместье не вступать, а охранять подходы к нему, ожидая подкреплений и принимая меры к разоружению мятежников. Не вступать! Всё предместье уже знает, где они и сколько их, и наверняка вооружается. Но делать нечего, надо возвращаться к бульвару.

По пути Кильмен остановился у гражданского комитета секции Общества слепых, вызвал двух его членов, расспросил о настроениях в квартале и о том, известно ли им, где прячутся убийца Феро и его сообщники. Граждане ответили, что убийцу ищут, клевете на Конвент никто не верит, они сами пойдут с генералом, чтобы разделить с ним опасность, и просят его во избежание лишних жертв не прибегать к силе без необходимости, действуя убеждением: баррикады наверняка сдадут без боя. Баррикады?..

Первая из них оказалась неподалеку. Мужчины потрясали пиками; растрепанные, безобразные женщины грозились разорвать щеголей на куски. В голове Кильмена промелькнула мысль о том, что углубляться на территорию противника со столь малыми силами опасно, лучше вернуться назад. Однако тактическое отступление, несомненно, примут за бегство, которое приободрит мятежников и разочарует добрых граждан. Нет! Пусть сами разберут свою баррикаду! Кильмен велел выкатить вперед орудия и поставил ультиматум: если их не пропустят прямо сейчас, он сметет препятствие вместе с теми, кто его соорудил.

Санкюлоты нехотя освободили проход, но едва отряд сделал несколько шагов, как в рядах мятежников началось брожение, с других улиц и переулков к ним бежали люди, что-то крича. Оказалось, что хвост колонны, находясь в секции Монтрёй, прихватил с собой пушки, которые охраняли санкюлоты. Охрану загнали штыками в кордегардию и отобрали пики, прихватив заодно и ружья. Тотчас разверзлась преисподняя: отовсюду стекались мужчины, вооруженные чем попало, из окон высовывались вопящие женщины, в мгновение ока на улице Шаронн выросла высокая баррикада, преградившая Кильмену путь к отступлению, а перед ним возвышалась вторая. С крыш и из окон верхних этажей раздались первые выстрелы; Кильмен с ужасом понял, что всех его людей сейчас перебьют как куропаток, даже если он пустит в ход пушки. "Золотая молодежь" утратила задор и сгрудилась в испуганное стадо. Ладно, пусть забирают свои пушки обратно. Всё равно у них нет ни канатов, ни ремней, чтобы тащить их за собой. Генерал Брюн поскакал в хвост колонны с этим распоряжением, которое было тотчас выполнено под рукоплескания толпы.

— Сдавай оружие! — кричали "черным воротникам", бегом догонявшим своих товарищей, и улюлюкали им вслед.

Комиссары из секции Общества слепых сумели уговорить санкюлотов пропустить колонну, но разошедшийся народ не мог отказать себе в развлечении. В баррикаде проделали небольшие отверстия, пройти через которые можно было только на карачках.

— Счастливого пути, белоручки! — потешались женщины, глядя на ползущих щеголей. — И чтоб вас тут больше не видели!

Третью баррикаду удалось преодолеть без подобных унижений (тоже с помощью комиссаров), и Кильмен, наконец-то достигнув бульвара, построил свою колонну в боевой порядок. Генерал Моншуази привел подкрепление — три сотни драгун и четыре орудия; все вместе остановились у улицы Монмартр, где конники смогли спешиться, а пехота отдохнуть.

Утренняя редиска давно закончилась, а вместо испарившихся торговок драгун окружила толпа фурий, которых Кильмен, дважды сидевший в тюрьме при Робеспьере, с легкой душой отправил бы на гильотину. Впрочем, драгунам они не угрожали, скорее, заигрывали с ними, не питая к ним такой же ненависти, как к "белоручкам", ведь они свои. Кильмен видел этот полк в деле, когда вел его в атаку в Шампани, и доверял своим солдатам, но всё же… Согласятся ли они стрелять в народ, если получат такой приказ?

Было уже около четырех часов дня; майское солнце светило и грело вовсю. Доставили новый приказ от генерала Пишегрю: разделиться на пять колонн, окружить Сент-Антуанское предместье и разоружить его. Колонне Кильмена достался самый сложный участок — длинная и широкая улица Сент-Антуан, где до Революции проводили карнавалы.

Улица была перегорожена баррикадой. Пока солдаты устанавливали орудия, чтобы разрушить ее, санкюлоты набросились на авангард из "черных воротников" и попытались отнять у них оружие, но несколько выстрелов их образумили. Взобравшись на баррикаду, Кильмен громко зачитал прокламацию: если население не подчинится приказам Конвента, всё предместье сотрут в порошок, оставив от него пустое место. Прочитал — и замер: насколько хватит глаз, улица была заполнена надвигающейся толпой: тысячи и тысячи мужчин с пиками и саблями и еще больше женщин. Кильмен почувствовал себя царем Леонидом в Фермопильском ущелье. "Золотая молодежь" съежилась и спряталась за спинами драгун, которые храбро отражали натиск штыками и прикладами. Цоканье копыт за спиной прозвучало для Кильмена музыкой: Фрерон привел с бульвара отряд генерала Мену. "Долой якобинцев!" — пронесся клич по колонне. "Слава Конвенту!"