Запрети любить (СИ) - Джейн Анна - Страница 74

Игнат не собирался дать ей возможность разрушить жизнь отца. И пусть пока что отец ведет себя как идиот, он переждет и сделает свой ход конем. Только чуть-чуть попозже. А пока будет наблюдать.

И любить Ярославу.

Но никогда не признается в этом. Никому.

С этими мыслями Игнат взял книгу — он читал то, что читала Ярослава, и это будто помогало ему быть ближе к ней. И вышел из библиотеки, но возле спальни сводной сестры замедлил шаг, надеясь, что она выйдет, и он увидит ее. Но нет. Дверь не шелохнулась.

Ему представилось, как она засыпает, и Игнат улыбнулся. Тогда, ложась спать, он впервые мысленно назвал ее Ясей.

Могут ли деньги менять? Раньше мне казалось, что да, и что богатство и положение портят людей, но став падчерицей одного из богатейших людей города, я поняла другое — меняется отношение. Когда другие люди начали узнавать, что теперь мой отчим — Константин Елецкий, они начинали иначе со мной общаться.

Кто-то отстранился, как Настя Крылова, которую раньше я искренне считала своей подругой. Она вдруг стала делать вид, что не слышит меня и не видит. Не замечала в компании, перестала переписываться со мной в личке, лишь изредка отвечая на мои сообщения в беседе группы и нашем общем дружеском чатике. В общем, отстранилась, хотя пару раз я ловила на себе ее долгие задумчивые взгляды, и это, честно сказать, мне не очень нравилось. Она больше не была той веселой и легкой в общении девчонкой, от нее веяло отчуждением, и это напрягало.

Кто-то, наоборот, начал общаться со мной так, будто бы мы были лучшими друзьями, хотя в конце прошлого семестра мы всего лишь перекидывались общими фразами. Несколько одногруппниц и одногруппников буквально атаковали меня своим дружелюбием, от которого мне становилось не по себе. Меня начали звать на все тусовки, хотя раньше я никогда на них не бывала, и ненароком пытались через меня пригласить и Игната Елецкого, думая, наверное, что мы с ним реально общаемся как брат и сестра. Мой статус в глазах таких людей вдруг необъяснимым образом поднялся так высоко, что мне становилось не по себе от ослепительных улыбок, бесконечных заявок в друзья и комплиментов, от которых отдавало фальшью. Меня звали на дни рождения, на пикники, на свидания. В кино, кафе, в клубы. Меня хотели видеть всюду, но я этого не хотела.

Если поначалу я растерялась, то спустя недели две после начала учебы взяла себя в руки и стала более уверено отказываться от заманчивых предложений потусить вместе или сходить на свидания. Окс и Рита тоже были из этой категории. Они без конца напоминали мне, что мы подруги, и в шутку пытались вытянуть из меня, кого из них я считаю лучшей подругой. Они устраивали словесные «бои» за меня, и, хотя все это было подано в форме шутки, я раздражалась. Они будто делили шкуру неубитого медведя, и каждая хотела, чтобы я выделила именно ее. А еще Окс и Рита были ужасно любопытными — им очень хотелось попасть в особняк Елецких, как в народе называли дом, где я жила, и я все-таки пригласила их в гости — на свой день рождения.

И лишь немногие общались со мной так, как и прежде. Среди них была, конечно же, моя Стеша. Она относилась ко мне так же, как и прежде. Все так же шутила надо мной, так же порой обижалась на глупости, но быстро отходила, так же присылала дурацкие стикеры — у нее был настоящий талант раскопать самые смешные или самые пошлые из них. Узнавала, как я, как мое состояние, выслушивала мои переживания, делилась своими. Помогала мне с книгой, подбадривая и делясь вдохновением, спрашивала совета по поводу своей истории, над которой работала — как и для меня, творчество было для Стеши отдушиной, которая давала ей силы идти дальше. Мы старались поддерживать друг друга, как могли, и я была безумно благодарна Стеше за то, что она осталась прежней.

Я ведь тоже не менялась. Оставалась все той же Ярославой Черниковой. Да, теперь у меня были деньги, и я могла позволить себе все, что угодно, хотя, если честно, не особо стремилась к этому — у меня и так было все, что я хотела. Кроме взаимной любви.

В один из октябрьских дней мы вдвоем гуляли по парку, разбитому неподалеку от Академгородка. Дожди закончились, погода стала сухой и неожиданно потеплело, а небо казалось высоким и будто стеклянным. Часть деревьев были полуголымии, куцыми, а часть еще не успела облететь. В парке были именно такие деревья, с оранжевой и ярко-желтой листвой, точно покрытой медной и лимонной глазурью. Эти деревья замерли в ожидании, словно красуясь в своем прекрасном осеннем убранстве последние дни, зная, что вот-вот наступят холода и начнутся снегопады.

Мы со Стешей шагали по широкой дороге, и под нашими ногами уютно шуршала листва, и болтали. Сначала об учебе, которая становилась все тяжелее, потом — о девчонках, которых раньше я могла назвать подругами, а сейчас не понимала, какие между нами отношения.

— Глядя на тебя, я поняла, что зависть может быть… — Стеша сделала паузу, давай мне возможность закончить.

— Белой и черной? — спросила я.

— Активной и пассивной, — возразила Стеша. — Одни завидуют тебе пассивно, как Настя, и не могут с тобой общаться. Потому что еще вчера ты была такой же, как она. А сегодня — на несколько ступеней выше. Им сложно вытерпеть это, проще не замечать чужих успехов. Поэтому Крылова делает вид, что тебя нет. Ей так проще. Другие завидуют активно, как Рита и Окс. Им хочется того же, что есть у тебя, но все, что они могут — стать твоими лучшими подругами в надежде, что ты поделишься с ними своими привилегиями. Поэтому не парься. Просто прими это.

— Тебе легко говорить, — возразила я. — А для меня все это неприятно. Я чувствую, что потеряла связь с теми, кого считала друзьями. Ощущение, будто я сделала что-то ужасное, из-за чего кто-то избегает меня, а кто-то стал неискренним. Это обидно. И несправедливо, что ли.

— Они тоже считают это несправедливостью — то, что ты стала падчерицей Елецкого, — хихикнула Стеша. — На самом деле, завидуют все. Зависть — всего лишь человеческая черта. И в этом нет ничего постыдного. Главное — справился ли ты с этой завистью или нет. Я — справилась. Почти.

— Чему завидуешь ты? — спросила я, заранее зная ответ.

— Тому, что кто-то может выглядеть нормально, — не сразу, но ответила Стеша и отвернулась.

Я нахмурилась.

— Эй, мы же сто раз обсуждали, что ты выглядишь нормально!

— А я тебе сто раз повторяла, что ты говоришь мне это, потому что мы подруги! — возразила Стеша. — Ты просто любишь меня.

— Именно поэтому я хочу, чтобы и ты полюбила себя.

— А ты? — вдруг спросила она. — Ты любишь себя, Яра?

Я задумалась.

— Наверное, да. Знаю, что неидеальная, но принимаю себя. Наверное, нужно научиться любить себя больше, но пока что я только учусь. И ты учись тоже. Хорошо?

— Если честно, летом несколько раз садилась на диеты., — вдруг призналась Стеша, глядя в сторону. — На разные. Но каждый раз срывалась. Меня хватало на несколько дней и… То мама покупала что-то вкусное, то праздновали день рождения отца на даче с шашлыками. То просто на меня что-то такое находила, и я могла ночью сожрать столько что… Боже, даже вспоминать противно. Я ненавижу себя за это.

— От ненависти до любви один шаг, Стеш. Даже если это любовь к себе, — тихо сказала я.

— Не знаю… Я очень хочу любви, Яра. Хочу, чтобы меня любили, но… Каждый раз одергиваю себя и спрашиваю: «А за что тебя будут любить? Ты же свинья».

— Слушай, я с тобой сейчас поругаюсь, — я сделала вид, что рассердилась, хотя таким образом прятала свою горечь. — Хватит так говорить о себе.

Но Стеша меня не слушала, а продолжала:

— Думаю о Серже и понимаю, что такой, как он, никогда не посмотрит на такую, как я. Вокруг него вертятся девчонки модельной внешности. Ох, извини, что вывалила на тебя все это. Просто…я не знаю, что мне делать. Вернее, знаю — нужно худеть и все такое, но не могу. Не получается. Боже, я такая жалкая. — Стеша зажмурилась, словно прогоняя дурные мысли. — Прости, Яра, я не должна была говорить об этом.