Девочка, которую нельзя (СИ) - Андриевская Стася - Страница 24

— Добрый вечер, Олег Владимирович! Да, спим уже… — и вышел в коридор.

Я замерла, понимая какой это попадос! И что, как бы Игнат не контролировал себя, он только что выпил не меньше полбутылки, и доктор полюбому это заметит. И несмотря на то, что палата блатная, всё равно как-то неловко…

Но чем дальше, тем сильнее меня накрывало совсем другим пониманием — причём тут, вообще, доктор, если мы с Гордеевым только что… ЦЕЛОВАЛИСЬ!

Божечки, что со мной творилось! Он же сейчас вернётся и… И что? Как мы продолжим? Кто сделает первый шаг? Чем всё закончится?

Тело горело желанием. Нет, не так — оно пылало жаждой! Как и в случае с этим первым поцелуем, я понятия не имела что дальше, за первым объятием и ползущей по оголённому телу мужской рукой, но была готова узнать прямо сейчас!

Суетливо сняла и сунула под подушку лифчик и леггинсы, и осталась в одних трусиках. Он взрослый и опытный, он поймёт, что это значит! Зажмурилась, унимая волнение. А может, и трусики снять? Хотя нет, как-то это совсем уж…

Игнат вернулся минут через десять.

— Всё, договорился, завтра тебя выписывают. Дальше будешь вытягиваться в гостинице.

Зашуршал, раздеваясь, одеждой. Я задохнулась от страха и волнения… Но скрипнули пружины соседней кровати, и Гордеев зевнул:

— А теперь спим. Поздно уже.

Кажется, прошло полночи, а я всё лежала, боясь шелохнуться и ожидая, что вот сейчас он придёт ко мне. Но он не шёл. Думала, не пойти ли самой, но отчётливо понимала, что нет. Не такая уж я и пьяная.

А дальше — стыд и сожаление что нельзя отмотать назад и поступить по-другому. И мазохистское желание немедленно стребовать с Гордеева ответ — что вообще происходит-то? И горькое понимание, что и так прекрасно всё понимаю. Ничего не происходит. Просто выпили, пошалили и разошлись по коечкам — вот и весь пионерлагерь.

Утром проснулась от крика в приоткрывшуюся дверь:

— Ходячие, проходят на завтрак, лежачие готовят миски!

И скрип тележки раздатчицы поплыл дальше по коридору, а с ним и стук с окриками в другие двери.

В палате я оказалась одна. Вторая кровать выглядела так, словно на ней никто и не спал: матрац скатан в рулон, поверх него лежат сложенные покрывало и подушка без наволочки. И если бы я лично почти до утра не прислушивалась к мирному сопению Гордеева, то подумала бы, что его ночёвка здесь — плод моего пьяного воображения.

Голова, кстати, не болела. Не мутило и не сушило с похмелья. И даже вместо предполагаемой помойки во рту до сих пор расстилалось прополисно-медовое послевкусие с неожиданным оттенком хвои.

Словом, единственным свидетельством вчерашней попойки было жуткое чувство стыда, от которого хотелось треснуться лбом об стену. Ну и тот факт, что одежда моя по-прежнему лежала под подушкой, а сама я спала в одних трусах… До сих пор влажных и неприятно липких от пережитого возбуждения, если не сказать — помешательства. Короче, капец.

Почти до обеда ничего не происходило, только заглянула сестра-хозяйка, которая думала, что палата уже освободилась, да санитарка полы помыла.

От нечего делать я, как послушная пациентка, надев на ногу специальную манжету, вытягивала колено и попеременно решала то обидеться на Гордеева, то наоборот, притвориться, что ничего не было. Вообще ничего — ни настойки, ни остального. Особенно остального! Так притворится, чтобы он аж сам обалдел и усомнился в своей адекватности!

Но телефон буквально жёг руку. Может, позвонить? Просто узнать, что теперь, он же говорил, утром выписка?

Ну уж нет! Ему надо — пусть сам и звонит!

Но он не звонил, а я всё ждала. И снова и снова думала — а может, всё-таки, самой? Надо же как-то понимать, что теперь-то. А то дурацкая, подвешенная какая-то ситуация, да и сестра-хозяйка заглянула уже второй раз и снова удивилась что я ещё тут.

Но гораздо хуже, что я прекрасно отдавала себе отчёт, что, на самом-то деле, плевать мне на выписку. А вот отсутствие Гордеева и злило, и успокаивало одновременно. Я и не готова была его увидеть, и очень хотела. И единственное что знала сейчас совершенно точно — что при любом раскладе отчаянно боюсь этой встречи. В дверь постучали, я мгновенно состряпала безразлично-скучающую мину:

— Да!

И с трудом скрыла разочарование, когда в палату сунулось довольное лицо Коломойца:

— Мадам, это вы такси экстра-премиум класса заказывали?

На костылях, которые скорее мешали, чем помогали, кое как доковыляла до машины. Босс закинул на заднее сиденье красивенького седана мою сумку с вещами и открыл передо мной переднюю пассажирскую:

— Прошу.

И, закинув вслед за сумкой костыли, сам плюхнулся за руль. Он был на подъёме, улыбался, шутил, много и непереставая двигался. Впрочем, как обычно. Как будто его ужалили в одно место и там теперь горит. Или как будто ему пятнадцать лет. Как ребёнок-переросток, честное слово!

Короче, раздражал.

— Что с настроением? — наконец заметил он мой хмурый вид.

— Всё нормально.

Очень хотелось спросить про Гордеева, но язык не поворачивался.

— Есть хочешь?

Я безразлично пожала плечами.

— Понял! — он резко крутнул руль вправо, в последний момент вписываясь в поворот. — Ресторанчик один знаю, просто бомба! — И почти сразу же руль резко влево, в проулок. — Там такие стейки делают, что просто пальчики… Тихо! — Вскинул вдруг указательный палец. — Слышишь?

— Что? — напряглась я.

— Ну вот… — и он погнал по дороге резкими зигзагами, так, что мне аж пришлось схватиться за панель, а встречным машинам сигналить и мигать фарами. — Булькает. Слышишь?

— А это, — вынула я из лежащего на коленях рюкзачка бутылку с остатками настойки. — Это вот.

— Это Гордеевка что ли?

— Какая ещё Гордеевка? Это тибетская настойка.

— Ну-ка… — с умным видом перехватил Коломоец бутылку и, вытянув зубами пробку, нюхнул. — Ну я э ооу эа оеека!

— Чего?

Большой шеф сплюнул пробку.

— Я же говорю — Гордеевка! Ну, я её так называю. Он этот рецепт откуда-то из Сибири привёз, как панацею от всего на свете, и бадяжит теперь на регулярной основе. Не удивлюсь, если даже подпольный сбыт наладил, с него станется. — Хохотнул. — Хотя ладно, про сбыт шучу. Но делает действительно сам. И между прочим, это реально улётная штука, иммунитет классно подстёгивает. Любые сопли за сутки проходят, а если примочки делать, то даже гнойные раны заживляет. Ты сама-то пробовала?

Я вздохнула и, сцепив на руки на груди, отвернулась к окну. Глаза бы мои её не видели!

— Ну и зря, — дёрнул плечом Коломоец. — А мне нравится!

И, слегка взболтав содержимое бутылки, залпом его выпил. Прямо из горла. Примерно стакан, точно.

— М-м-м… — довольно кивнул. — Молодая: перец уже чувствуется, но ещё не зверь. А когда посильнее отстоится вообще пожарище станет. Я как-то такой выдержанной тяпнул — чуть до задницы не прожгло!

При упоминании задницы я тут же вспомнила Машкину гей-теорию и машинально подкатила глазки. Коломоец заметил.

— Чего?

— Да нет, ничего, — спохватилась я. — Просто… Вы пьёте за рулём, Сергей Дмитриевич? Нет, ну в смысле, я понимаю, что это не моё дело, но…

— Ты про настойку, что ли? Так она безалкогольная.

— Пха! — вложила я в смешок весь свой сарказм.

— Да серьёзно! Там травки какие-то, шишечки-иголочки, прополис, мёд и красный перец. И всё. Её даже маленьким детям можно. — Помолчал, искоса поглядывая на мою напряжённую закрытую позу. — Да я тебе клянусь! У Гордеева спроси, если не веришь.

Я не верила. Я просто не могла в это поверить, потому что тогда это было бы полнейшее моё фиаско. Просто уму не постижимое!

— Ладно, — не унимался Коломоец, — смотри сама.

И вынув из бардачка какую-то солидного вида чёрную штуковину протяжно в неё выдохнул. Она немного попиликала и наконец сообщила женским голосом: «Ноль целых, ноль сотых промилле»

— Ну и всё, — для надёжности развернул шеф алкотестер ко мне. На дисплее горели яркие зелёные «0,00 мг/L» — Точнее тебе даже патологоанатом скажет.