Останься со мной - Дюжева Маргарита - Страница 5

Я как никогда до этого радуюсь тому, что научился держать каменную морду. Уверен, что на моем лице не отображается ровным счетом ничего, хотя за грудиной такое кипит, что словами не передать. Я даже теряюсь на мгновение, потому что отвык от таких эмоций. Они меня оглушили.

Смотрю на ее физиономию. Все такая же, с россыпью мелких веснушек. Ресницы длинные, пушистые. Губы большие, трепетные. Перехватив мой взгляд, она их недовольно поджимает, вызывая желание прикоснуться пальцем. Обвести контуры, оттянуть нижнюю губу, выпуская ее на свободу.

Конечно, не прикасаюсь. Потому что я взрослый мужик, которому такие глупости на фиг не сдались. А еще, потому что опасаюсь за свои пальцы. Оттяпает, проглотит и не моргнет.

– Чего тебе надо, Демид? – выдает, как всегда, нагло.

Криво усмехаюсь. Ежик такой Ежик.

– Мне?

Чувствую себя идиотом, которого поймали на месте преступления, но он продолжает отпираться.

– Ну, а кому еще?

– Это ты села в мою машину, а не наоборот.

Лера удивленно поднимает брови:

– Думаешь, я не заметила, как ты тут в пятницу сидел и пялился на меня?

Вот зараза… Чувствую себя еще большим идиотом.

– Решил в сталкеры заделаться?

– Мне, по-твоему, делать больше нечего?

– Это ты мне скажи, – взгляд у нее прямой. Холодный.

– Что ты сделала с волосами? – задаю тот вопрос, который не дает покоя с момента нашей новой встречи.

– Что не так?

Вопросом на вопрос. Снова холод в глазах.

– Рыжая ты мне нравилась больше.

– Знаю. Поэтому и убрала.

– Назло?

– Нет. От мусора избавлялась.

До меня постепенно начинает доходить, что ни черта она не такая же, как и прежде. Жестче стала, взрослее. Раньше не мог просчитать ее поступки, потому что дичь творила несусветную, теперь же не могу прочитать, потому что закрыта.

Чего-чего, а закрываться Вознесенская точно не умела. Пожар, цунами, брачные игры розовых пони – все как на ладони было. Теперь нет. Теперь она…чужая. Я не чувствую от нее привычного отклика и от этого поднимается дурацкое, обиженное разочарование. Будто ждал конфету, а ее нет, отдали другому.

– Ты так и не сказал, что здесь делаешь.

Я молча рассматриваю ее, испытывая какую-то дикую тоску. Мне чертовски не хватает того, другого Ежика.

– Я не знаю, – жму плечами, – просто увидел тебя снова и захотелось…посмотреть поближе.

– Без проблем. Смотри, – поворачивает лицо в одну сторону, потом в другую, – ну как? Все в порядке?

Она меня бесит.

– Так себе.

– Прекрасно, – пропускает мимо ушей мою убогую шпильку, – теперь, когда твое любопытство удовлетворено, я надеюсь, что ты уедешь и больше никогда не появишься на моем горизонте.

Посылает она, как и прежде, с душой. Хоть это не меняется.

– А то что?

– Да ничего, Демид, – Лерка разводит руками, – просто ничего. Ты мне не интересен. Я не хочу тебя видеть. Вспоминать прошлое – тем более.

– Думаешь, я хочу? – цежу сквозь зубы.

– Понятия не имею, чего ты там хочешь. Но меня это не касается. Поэтому будь добр, не появляйся тут больше. Не следи за мной, – она поднимает указательный палец, обрывая мой протест, – мне это не нравится. Иди к своей Вобле…Или как ее там. А меня просто оставь в покое.

Говорит, а на лице ни одной эмоции. В глазах пусто. Мне даже хочется ее встряхнуть, чтобы разозлилась. Не хватает той самой дури, которая раньше кипела и безудержно выплескивалась наружу.

– Ты переоцениваешь…

– Да-да, я помню, – бессовестно перебивает и щелкает замком, – надеюсь, мы поняли друг друга, и я больше не увижу тебя тут?

И ведь не шутит. Никакого кокетства, никаких игр. Холодная просьба. Что ж так тяжело дышится, а?

– Конечно, не увидишь, – я снисходительно хмыкаю. Вполне искренен, и даже верю самому себе, – любопытство удовлетворено.

– Вот и чудесно, – Лера скупо улыбается, – счастливо оставаться.

Руку на отсечение даю – она облегченно выдохнула. Будто избавилась от досадной проблемы. Это царапает.

– Цветы забыла! – напоминаю, когда она уже на улице и хочет закрыть дверь.

– Дарю. Тебе они нужнее, – не оборачиваясь, фыркает и уходит.

А у меня внутри не пойми что творится. Злюсь, бешусь, задыхаюсь от иррационального бессилия и разочарования. Мне не понравилась наша встреча. Я после нее в полном раздрае и чувствую себя обделенным.

Я ждал другого. Других слов, других взглядов, а получил только холод.

Хотя с чего должно быть иначе?

Все правильно. И Лерка молодец, что не начала жевать сопли и рыдать у меня на груди. Но, черт подери, почему так тошно? Мне кто-нибудь может это объяснить?

Смотрю на ее ромашки. Они меня раздражают самим фактом своего существования. Стаскиваю их с приборной панели, сдуваю насыпавшуюся желтую пыльцу и пестики-тычинки, обвалившиеся с цветов.

Засранка! Специально ведь кинула!

Внутри букета торчит карточка, украшенная до тошноты банальными сердцами и плюшевыми медведями. Конечно, я ее достаю и читаю.

«Самой прекрасной девушке на свете. Считаю минуты до нашей встречи. Твой А»

Руки оторвать этому А. И ноги. И то, что между ними. Что это вообще за романтическая бредятина? Я уже хватаюсь за телефон, чтобы связаться с безопасниками и натравить их на Вознесенскую. Узнать все про нее, про этого неведомого А.

Еле останавливаюсь. Бью себя по рукам и откидываю мобильник на сиденье. Нельзя! Бессмысленно! А я не делаю того, в чем нет смысла. Я, мать его, оплот логики и здравомыслия!

Срываюсь с места, но возле мусорных бачков бью по тормозам и вышвыриваю в них дурацкие ромашка.

Лерка снова вывела меня из себя, но похоже теперь ей на это совершенно плевать.

О-о-о, как меня трясет. Мои бедные рученьки и ноженьки ходят ходуном, а зубы стучат так, что слышно на другом конце улицы.

Я видела Барханова. Барханова, мать его! На расстоянии вытянутой руки. Сидела рядом с ним, дышала одним воздухом. Если бы захотела – могла прикоснуться. Ну или по крайней мере отхлестать веником по морде.

Я честно пыталась уйти и сделать вид, что не заметила его. Ладно, первый раз удалось – в пятницу для себя решила, что он что-то забыл в агентстве или ждет свою сушеную даму сердца. Но сегодня, меня аж тряхнуло, когда увидела его у крыльца.

Он реально думал, что не замечу? Или что настолько тупа, что не смогу понять, что это он, потому что машина новая, незнакомая? Так я не то, что поняла, я почувствовала, каждой клеточкой, еще до того, как увидела. Перетряхнуло так, будто к проводам подключили и двести двадцать врубили.

Уже почти ушла. Даже до остановки добралась и была готова забраться в маршрутку, но не смогла. Вернулась. Потому что надо было сказать, надо было поставить точку, пока она не расползлась муторными многоточиями.

Вроде удалось отыграть роль каменной стервы? Удалось ведь, да? Я старалась изо всех сил, несмотря на тот бедлам, что творился внутри. У меня такого гремучего коктейля в жизни не было. Когда идиотская радость, смешивается с ненавистью и желанием убивать. Все это поверх совершенно неуместного томления внизу живота и трепещущих коленок.

Но всю эту чушь перекрывал страх, что он узнает про Макса, и тогда наступит Армагеддон. Только сын и позволил удержаться на плаву.

Когда мы с Демидом расстались я долго думала, говорить или нет о ребенке. Не сказала. Потому что не доверяла. Чего ждать от мужчины, который привык всех прогибать под себя? Он бы меня наизнанку вывернул, а потом бы равнодушно смел останки под коврик и пошел дальше. Я и так еле пережила наш разрыв. Столько слез, столько боли и обиды – хватит на всю оставшуюся жизнь.

Поэтому промолчала. Чтобы защитить себя, свою семью, ребенка. Может, это была ошибка? Не знаю. Но выбор сделан и отступать поздно.

Когда выбираюсь из его машины, у меня пластилиновые ноги и хребет. Кажется еще немного и стеку на асфальт. Но иду. Упорно шагаю вперед, не позволяя себе оборачиваться, хотя чувствую, что он смотрит.