Лавандовые тайны (СИ) - Хаан Ашира - Страница 33

Ей становится приятно, но Иржи говорит это не в качестве комплимента.

Совершенно серьезно он добавляет:

— Ошейник вряд ли сдержал бы твою магию уровня цунами. Но ты бы надорвалась. Мне кажется, это и было целью господина Э.

— Что?!

— В армии мы знаем, что магия идет от эмоций, — кивает Иржи. — В бою быстро понимаешь, что к чему. И пока придворные ученые строят свои теории, что влияет на силу мага — дата рождения, чистота крови или древность заклинаний, мы давно учимся управлять ею, управляя эмоциями. Я уверен, что экзаменаторы тоже в курсе. Тойво всегда был очень спокоен. Он умеет держать себя в руках. Если кто и напал бы на тебя, то я.

Тимира вздрагивает, замечая огненные искры в темных глазах Иржи, который все еще смотрит на нее. Или это отражение огней, что согревают ее кожу теплом?

Она тянет их со своей шеи, по одному щелчком отправляя в потолок, где они сливаются в один огненный шар. Иржи протягивает к нему руку — и пламя окутывает его пальцы, превращаясь в огненный кинжал.

Он проводит клинком по коже Тимиры, едва не касаясь ее и щурит глаза, когда она вздрагивает, ощущая его жар.

— Следующие четыре года, пока ты была в Ильдауме, а Тойво в куда менее приятных местах, я искал способ, как научить тебя контролировать свою стихию, не снимая ошейника. Разрабатывал систему тренировки для тебя — чтобы ты научилась вызывать свою волну, не сорвавшись раньше времени. А дальше я просто подкупил нужных людей, чтобы мне организовали такой же ошейник и то же место ссылки. Вот так я оказался рядом с тобой…

Он говорит полушепотом, медленно склоняясь к Тимире, под конец касаясь ее губ своими.

Она хочет еще о многом спросить. О том, что случилось с их родителями, о том, что он сказал господину Э — и, может быть, даже узнать, когда у Иржи день рождения и какой у него любимый цвет…

Но пока ночь темна, есть дела поважнее.

Касаться друг друга, смотреть в глаза, пить дыхание и вновь сплетаться так тесно, будто утро никогда не придет.

Утро приходит всегда.

Сушью между губ. Песком в глазах.

Серым рассветом за окнами спальни.

Приходит неизбежно.

От бессонной ночи горят воспаленные веки, и все кажется немного нереальным.

Тимира стоит у окна, чуть отступив за занавеску и смотрит во внутренний двор.

В руках у Иржи два огненных клинка. Он перебрасывает их из ладони в ладонь, делает выпады, кувыркается и пригибается к самой земле, уворачиваясь от невидимого противника.

Под смуглой кожей переливаются сильные мышцы, капли пота размазываются от резких движений, грудь вздымается все чаще с каждой минутой. Но он не останавливается — напротив, он движется все быстрее, так что пламя клинков вытягивается, превращаясь в острейшие лезвия.

Тимира знает, что он ее видит. Знает, что чувствует ее взгляд — и что красуется он тоже для нее, принимая самые эффектные позы, чтобы она могла оценить его мастерство.

Но все равно прячется за занавеской, делая вид, что просто любуется рассветным небом и дышит свежим воздухом у приоткрытого окна.

Несмятая супружеская постель за ее спиной, на которой валяется сброшенный плащ Иржи, напоминает о том, что прошедшая ночь чувством вины, словно клинком, рассекла ее жизнь на «до» и «после». И рано или поздно придется столкнуться со всеми последствиями «после».

Но пока у Тимиры в руках чашка с ромашковым чаем — она пожаловалась на мигрень Гинии, пришедшей будить ее с утра, и та позаботилась о любимой подруге. Или хозяйке?

У Тимиры никогда не было подруг — ни в школе для девочек, куда ее отправили после смерти отца, ни в Ильдауме, где было запрещено общаться с другими магичками. И она долго думала, что приставленные к ней императором фрейлины — ее лучшие подруги. Пусть для них дружба с женой первого советника — работа, но ближе них у Тимиры все равно никого не было.

Так она думала до нынешнего утра. Раньше она ничего не скрывала от них и с радостью обсуждала их маленькие секреты. Но это лишь потому, что прежде ей было просто нечего скрывать.

Единственный человек, который был ей по-настоящему близок, как теперь понимает Тимира — это Тойво. Она пересказывала ему сплетни, жаловалась на реальные и мнимые обиды, сердилась на других придворных дам — и даже если она была неправа, он всегда был на ее стороне.

Если подумать, то это неудивительно — ведь столько писем, сколько она написала Тойво, она не написала больше никому. Даже девчонкам из закрытой школы, где провела десять лет. Даже маме в приюте для душевнобольных, которая все равно не могла бы их прочитать и понять.

И войдя сегодня с утра в свою спальню, Тимира подумала — что же мне делать? Почему нет Тойво, чтобы спросить у него совета?

И только спустя несколько мгновений поняла, что не может попросить у него помощи вовсе не потому, что он сейчас далеко…

За толстыми дверями спальни слышен шум пробуждающейся крепости. Быстрые шаги слуг, уверенная поступь офицеров, обрывки разговоров. Мир вокруг продолжает жить как прежде. Стоять, как стоял.

Хотя все изменилось безвозвратно.

И Тимира не понимает, что с этим делать.

Не понимает.

Не понимает.

Не понимает.

Она не может оторвать взгляд от гладких плеч Иржи, когда он в последний раз разводит руки с клинками в стороны, и сияющие огненные лезвия тают сизым дымком в утреннем свете. Он идет к выходу из внутреннего двора, оборачиваясь в самую последнюю секунду, в самый последний момент перед тем, как скрыться с глаз.

Один-единственный взгляд глаза в глаза, один из миллиона взглядов, что были сегодня ночью — и Тимира обхватывает свое горло пальцами, боясь, что бешено забившееся сердце выскочит наружу.

Сколько она стоит так, глядя на пустой уже двор — Тимира не знает и сама, но стук в дверь вырывает ее из невесть куда унесшихся фантазий.

— Госпожа Тимира! — звонкий голос Тайши разбивает эти фантазии на миллион осколков. — Госпожа Тимира! Чай помог? Мы идем завтракать! Вы с нами?

Тимира смотрит на чашку с прозрачным золотым отваром в своих пальцах. Давно и безнадежно остывшую.

— Да, помог! — отзывается она. — Подождите меня, я уже переодеваюсь!

Медная ванна у камина наполняется водой, повинуясь машинальному жесту, но раз Тойво нет, кто ее нагреет?

Тимира может зажечь свечу, может отобрать у Иржи хоровод его огоньков, но может ли она сама нагреть воду? Она последний раз пробовала управлять не своей стихией на Экзамене… и прошедшей ночью.

Она еще помнит, как тяжело дается чужая магия. Пальцы дрожат, сила словно сопротивляется, горло сжимает невидимая удавка… Нет! На ней давно нет ошейника, ограничивающего магию, почему ей все мнится, что чья-то внешняя воля не дает сделать то, что хочется?

Вода подается к ее пальцам, ласкается, как домашний кот, но ей нужно совсем другое — чтобы этот кот стал теплым, ну же! Еще теплее!

Получается!

Отлично получается, уверяет себя Тимира, опускаясь в весьма прохладную воду.

Ничего, зато она бодрит, снимает мутную сонливость, пробуждает.

Когда она наконец выбирается из слишком холодной ванны, в которой упрямо отсидела не меньше пяти минут, у нее больше нет искушения провести весь день в своих покоях — сон бежал безвозвратно.

Тимира сворачивает плащ Иржи и прячет его в самый дальний угол шкафа, зато взамен разбрасывает по постели ворох легких платьев.

Атласное лиловое с ярко-оранжевой подкладкой — словно закат в пустыне.

Слишком яркое для утра.

Светло-желтое, похожее на весеннее утро в столице, когда только-только начинают продавать на улицах вычурные нарциссы.

Слишком невинное для сегодняшнего дня.

Розовое со шнуровкой на груди.

Слишком откровенное. Даже Тойво порой в разгаре бала шептал ей на ухо, как ему хочется потянуть за серебряный колокольчик на конце одной из ленточек и распустить эту шнуровку. До чего это платье доведет Иржи — даже думать страшно.