Назад в СССР 5 (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 16

— А вам, молодые люди? — профессор обвел нас вопросительным взглядом. — Налить чайку? С лимоном.

Мы вежливо отказались, но Синицын Лев Аркадьевич все равно выставил чайных пар гжельского фарфора по количеству гостей. А затем принес такой же расписной в синеву заварник и сверкающий мельхиором чайник с кипятком.

— Рассказывайте, Лев Аркадьевич, — Горохов уже грыз пряник. — Теперь все заново.

— Так я же все рассказал товарищам из милиции. Я думал, вы с ними…

— С ними – и не с ними. Вашим делом, скорее всего, именно мы заниматься будем. А это дежурная группа была, из РОВД по Ворошиловскому району.

— А вы, извиняюсь, тогда кто будете? — Синицын насторожился и даже очки снял, будто подумал, что его будут бить.

— Мы из Москвы прибыли.

— Из Москвы? Ради меня?

Горохов уклончиво кивнул.

— Несколько преступлений подобных было и до вашего случая. Вот и расскажите теперь нам.

— Да что рассказывать, я репетиторством подрабатываю, беру желающих историю подтянуть, — профессор вдруг осекся. — Ой, я лишнего сейчас наговорю…

— Ваша, не совсем законная, педагогическая деятельность нас не интересует, — успокоил Горохов. — Мы специалисты узкой направленности, так сказать. Рассказывайте без утайки.

— Просто я коллегам вашим в форме не все рассказал. Когда форму вижу, так язык не поворачивается всю правду выложить. Сами понимаете, как власти у нас к репетиторам относятся. Как к алчным барыгам, что хотят нажиться на невежестве народа. Советское образование в принципе отрицает необходимость таких услуг, оно же лучшее и самодостаточное. Только люди все разные… Что один за пять минут усвоит, другому час нужен. Ну так вот, готовил я одну абитуриентку. На заочное она хотела поступать. Уже взрослая для студентки слишком. За двадцать пять ей точно есть. Занимались у меня дома… По вечерам. А потом супруга моя на конференцию улетела. Она директор хлебозавода. Постоянно куда-то мотается. И эта самая Женя вдруг стала на меня по-другому смотреть. То поближе подсядет, склонившись над книгой, то коснется меня невзначай. В общем, я подумал, что она проявляет знаки внимания.

Говорил все это Синицын спокойно и уверенно, будто раскрывал очередную тему занятия. А мы грешным делом сдерживал улыбки.

— Как вы могли такое подумать? — фыркнул Горохов. — Вам, извиняюсь, сколько годков стукнуло?

— Шестьдесят пять, — гордо заявил профессор.

— Вот видите, — торжествовал Горохов. — В вашем-то возрасте…

— А не скажите, дорогой товарищ, — в глазах профессора, наконец, блеснул огонек. — Я женат в третий раз. И каждый раз женюсь на своей студентке. Первая была младше меня на семь лет, вторая на тринадцать, а нынешняя на двадцать два.

Горохов аж присвистнул, а я не удивился. Романы преподов и студенток всегда были. В СССР – пореже, конечно, но были. Ведь разобрать такое поведение могли на заседании парткома и втыку дать, вплоть до увольнения. Но если все заканчивалось честным браком, то дальше косых взглядов дело не доходило.

— Так вот, я не знал куда деваться от ее внимания, — профессор прикинулся овечкой, которая не хочет в четвертый раз жениться. — Но в один из вечеров между нами случилась близость. Я уже было стал подумывать об очередном разводе, а Женя… Хотя, конечно, скорее всего, ее зовут не так, это я теперь понимаю… Она становилась с каждой встречей все ближе. И горячей…

— И сколько же времени не было вашей жены? — Горохов осуждающе прищурился.

— Пять дней, она и сейчас еще не вернулась. Но, надеюсь, все сказанное останется между нами. Так ведь? Есть же у вас тайна следствия или что-то в этом роде?

— Конечно, продолжайте.

— И вот сегодня Женя вдруг заявила, что передумала поступать в институт, так как вынуждена уехать из Волгограда к родителям в деревню. Мол, ее зарплаты воспитателя детского сада за жилье в аренде оплачивать не хватает. Сказала, что квартира сорок рублей в месяц обходится. Я посоветовал ей студенческое общежитие, мол, могу похлопотать в своем пединституте, но она обиделась, фыркнула и собралась уходить. Сказала, что не может с тараканами, студентами и прочей живностью бок о бок проживать. Я, дурак, и повелся. Дал ей восемьдесят рублей из сбережений, чтобы за два месяца заплатить.

— Погодите? — Горохов отставил чашку с чаем. — Так вас на восемьдесят рублей всего обманули?

Я тоже подумал, что формат не наших мошенниц. По мелочи они не размениваются. Тем более, игра в долгую была — со свиданиями и всеми вытекающими интимными продолжениями.

Но профессор, кажется, даже немного обиделся.

— Нет, что вы? Да разве бы я вас стал беспокоить из-за такой мелочи?

— А восемьдесят рублей для вас – это мелочь? — вмешался я.

— Не то что бы совсем мелочь, но Галина у меня хорошо получает, как руководитель. И у меня приработок репетиторством, как две зарплаты выходит. Вот и копили мы на машину. Уже почти пять тысяч набралось. Деньги хранили в ванной, в вентиляционной шахте. Там решетка снимается, пойдемте, покажу, как чай допьете. Так вот, сходил за деньгами, а воровка эта смекнула, где они хранятся. За восемьдесят рублей меня отблагодарила по полной, что я потом на кровати отлеживался и в себя приходил. А она в ванну юркнула.

Мы тем временем уже прошли по коридору, к санузлу. За чаем, конечно, никто рассиживаться не стал – не для того пришли.

— А потом эта Женя вышла и вдруг засобиралась быстро. Сказала, что завтра позвонит, и скоренько смылась. И тут я понял, что сумочка у нее, когда заходила, тощенькая была, а ушла она с раздутой, – вздохнул профессор. – Я бегом в ванну, отодвинул решетку, сунул руку, а там пусто. Вот, сами посмотрите, ничего здесь нет, — профессор, стоя на чугунной ванне, шарил рукой в дыре вытяжки. — Галина меня убьет!

— А где она живет, вы, конечно же, не знаете? — спросил я.

— Нет, — беспомощно пожал плечами светило науки.

— И фамилию свою не называла? И в какой деревне родители, тоже не говорила?

— Да как-то не до разговоров нам было… Все так завертелось неожиданно, — в мечтательных глазах престарелого ловеласа появился масляный блеск.

Вернулись в комнату, и спросил уже Катков:

— К чему прикасалась мошенница? Где могли остаться ее пальчики?

— Даже не знаю, — Синицын растерянно покрутил головой. — Постойте, бокал из-под вина подойдет?

— Конечно, — кивнул Катков, доставая небольшую сумочку, приспособленную для изъятия следов. Внутри тканевого саквояжика с отсеками оказались алюминиевые баночки с дактилоскопическими порошками и кисточки для них. Естественно, пушистая колонковая и магнитная, больше похожая на невзрачный толстый фломастер.

Профессор приволок из кухни желтенький бокал, благоговейно держа его за длинную ножку. Алексей с важным видом взял его кончиками пальцев за донышко, повертел на просвет, поставил на журнальный столик и достал из сумки баночку с надписью “Сапфир”. Взял магнитную кисть (палочка в подпружиненном кожухе) и макнул кончик в открытую емкость. Мелкодисперсный порошок вмиг встал на конце кисти округлым ежиком. Частицы образовали топорщащуюся полусферу буро-черного цвета.

Катков провел краешком сферы по бокалу. Порошок стал налипать на стенки в местах скопления жировых следов, проявляя на наших глазах папиллярный рисунок.

— Чудо какое! — профессор раскрыл рот. — И теперь вот по этим завитушкам можно человека установить? Не бывает одинаковых узоров на пальцах?

— Не бывает, — уверенно заявил Катков. — Даже у близнецов разные…

Криминалист осмотрел следы, выбрал наиболее четкие, вырезал фрагменты светлой дактилопленки, отклеил от них защитный слой и приложил липким желатиновым слоем к следам. Плотно прижал, пригладил и отлепил. Следы с бокала чудесным образом перешли на дактилопленку.

— Первый раз вижу, как криминалисты работают, — восхитился Синицын.

— А что, разве группа, что осмотр делала, не снимала следы рук? - поинтересовался я.

— Так я им этот бокал не давал. Он в раковине стоял, забыл про него совсем, а они и не спрашивали. А ваш эксперт, — профессор кивнул на Каткова, — молодец. Сразу вопрос правильный задал…