Запретная механика любви (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 18

— Жива, — ответил он, некстати вспомнив, как ночью спускался в бесконечный подвал Кастерли, чтобы вытащить Анну. — И будет жить… пока я этого хочу.

Джон кивнул, одарив Дерека очень неприятным взглядом исподлобья. Снова взмахнул метлой, посмотрел так, словно прикидывал, как бы побыстрее выпустить кишки из инквизиторской сволочи, которая осмелилась держать Анну взаперти.

— Я не убивал Гейба Коннора, — глухо произнес он. — Когда я уходил из дома, то Гейб еще был жив.

— Я знаю, — кивнул Дерек. — Вы невиновны, и я могу это доказать. Вам больше незачем скрываться.

Джон усмехнулся. Провел ладонью по бороде, словно хотел проверить: не отклеилась ли?

— Вы ничего не знаете, господин старший следователь, — откликнулся он. — Передайте Анне, что я… люблю ее. И не могу вернуться. Мое возвращение способно ее убить.

Дерек понимающе кивнул, и ему на мгновение сделалось очень тоскливо. Что могла эта кукла знать о любви? Джон А-один просто имитировал поведение людей в разных обстоятельствах. То, что он сказал, могло бы прозвучать со сцены.

— Вы как-то связаны с документами Гейба Коннора, — сказал Дерек. Дьявольщина, этот Джон прекрасно замаскировался, но сейчас они привлекали внимание. — Вы знаете, где они.

Джон кивнул.

— Нет, барин, я уж тут который день мету, а портсигара вашего не находил, — ответил он с чеканным северным выговором — мимо шла компания молодежи, передавая по кругу фляжку с горячим вином. — Но я еще поищу, не извольте беспокоиться. Дали бы монетку бедному человеку на поддержание души?

Дерек послушно протянул ему серебряную каруну — то ли милостыню подал, то ли эта монета потом будет служить опознавательным знаком для связи. Джон кивнул, убрал деньги в карман — когда гуляки прошли, он едва слышно сказал:

— Поклянитесь, что ничего не сделаете с Анной. Что она будет жива и здорова.

— Клянусь, — ответил Дерек. Возможно, Джон не понимал до конца, что люди способны нарушать клятвы. Арниэль вновь качнул головой.

— Хорошо. Сегодня вечером приходите на спектакль, Анжелина играет в “Красавице из Найполи”. Я буду ждать вас в ее гримерке. И пусть Анна будет с вами.

— Значит, театр. Мы там будем у всех на виду. Меня узнают.

Узнав, что Дерек видел Джона, Анна почувствовала слабость в ногах и искреннюю, почти детскую обиду. Он был жив и здоров, он скрывался у этой Анжелины и даже не подал весточку! Не написал хоть слово!

— Мы можем не идти на пьесу, — Дерек сел на диван и устало вытянул ноги. — Просто пройдем в гримерку Анжелины и будем ждать там.

“Люблю и не могу вернуться”, - повторила Анна — тоска усилилась, сжала в объятиях; она переложила свои перчатки с одной стороны дивана на другую, просто чтобы чем-то заняться и не думать. Люблю. Люблю. Отец хотел именно этого — чтобы со временем арниэли перестали воспринимать себя как механизм с набором команд и окончательно превратились в живых, разумных существ. Вот это и случилось. Анжелина блистала на сцене, и ее игра не была подражанием тем актерам, которых она видела прежде. А Джон любил — и от этого было одновременно очень хорошо и очень горько.

Дерек вздохнул, задумчиво запустил пальцы в волосы — теперь, когда он перестал носить эту дурацкую дульку на затылке, весь его вид обрел очень спокойное, почти благородное выражение.

— Почему его возвращение убьет меня? — негромко, словно боясь спугнуть что-то очень важное, спросила Анна. Дерек откинулся на спинку дивана, вздохнул, словно собираясь с мыслями, и ответил вопросом на вопрос:

— Что такое ССМ?

Анна оторопело посмотрела на него — нет, он не мог об этом узнать. Никто не мог. Видно, что-то отразилось в ее лице, потому что Дерек устало произнес:

— Анна, в твоих интересах сейчас рассказать мне всю правду. Это тебя спасет. И Джона тоже.

— ССМ это собор святой Марфы, — откликнулась Анна и не узнала своего голоса, жалобного и слабого. — Так его обозначают. Везде, во всех каталогах.

— Правду, — отчеканил Дерек, и его ноздри нервно дрогнули, словно прямо сейчас, в эту минуту, в мире происходило что-то очень плохое, и он не мог ни исправить это, ни спасти тех, кто был ему дорог.

— Sanotto sotta mortavelo, — ответила Анна на старохаомийском. — Придет величайший муж. Это из Писания, о конце света и спасении… отец так называл Джона. Он верил, что с арниэлями начнется новая эпоха. Что весь мир изменится.

Дерек вздохнул, словно должен был заговорить о чем-то очень важном и не мог решиться.

— Анна, сейчас ты должна рассказать мне все, что знаешь о той информации, которую собрал твой отец. Все, не упуская ни одной мелочи. Возможно, Гейба Коннора убили потому, что он все про всех знал. И не хотел отдать все, что собрал, когда его убедительно об этом попросили.

Какое-то время Анна сидела молча, глядя на учебник лекийского языка в стопке книг, и в голове крутилась одна-единственная мысль: он все знает. Он все знает. Дерек молчал — Анна пыталась понять, друг он ей все-таки или враг, и ничего не могла решить.

Он требовал, чтобы она сказала правду — и она не знала, что говорить.

— Неужели ты не хочешь найти убийц Гейба Коннора? — с искренней горечью спросил Дерек.

— Их уже ищут, — ответила Анна. — Обыскивают собор святой Марфы.

— Рассказывай уже, — устало вздохнул Дерек. — Не хочу я из тебя правду клещами вынимать.

Анна не знала, с чего начать, и начала с начала — с того момента, как поняла, что отец не просто создает набор команд для арниэлей, анализируя информацию и поведение самых разных людей. Он собирал данные обо всех мало-мальски значимых жителях Хаомы — банкирах, предпринимателях, ученых, военных. Гейб Коннор не собирался кого-то шантажировать или что-то в этом роде — он хотел собрать идеальные поведенческие образцы для своих арниэлей.

— Они не должны быть курьерами и слугами, — однажды сказал он. — Арниэлям следует занять самое высокое место в мире. А для этого они должны изучать тех, кто наверху. Отбросить ту грязь и подлость, которую увидят, и взять решительность, предприимчивость и веру в себя. Представь, каким цветущим садом они сделают мир, когда будут лишены людских пороков…

Дерек снова запустил руки в волосы, и Анне хотелось взять его за запястье и удержать.

— То есть, он творил идеальных людей, и для того, чтобы они поняли, что хорошо, а что плохо, собрал свою базу, — вздохнул он. — За это его и убили. И теперь ищут то, что собрал Гейб Коннор, в соборе святой Марфы. Джон может быть в курсе — поэтому Санторо и искал именно его, а не арниэля с ободранными руками. И поэтому Итан Коннор ищет тебя — ты-то наверняка все знаешь о делах отца. И понимаешь, что обиднее всего?

Анна только плечами пожала. Сейчас ею овладела какая-то душевная опустошенность, словно рассказав Дереку о делах отца, она выплеснула из себя все свое прошлое, все, что было ценно. И ничего не осталось.

— То, что меня держат за дурака, — сердито произнес Дерек, и Анна заметила, что на его лице проступил нервный румянец. — И надеются, что я оправдаю их надежды. Принесу тебя и Джона на серебряном подносе.

Анна сумела отстранить от себя то, что произошло ночью, но сейчас перед ней снова всплыло лицо Дерека, который кромсал убитого арниэля, и в животе шевельнулся ледяной ком. Шрамы на руках начали противно ныть.

— Ты всегда убиваешь тех ведьм, на которых охотишься? — спросила Анна. Истертый ковер под ногами вдруг превратился в иззубренный край полыньи, и она почти падала вниз, во тьму, в ледяную зимнюю воду.

— Всегда, — кивнул Дерек. — Я всегда делаю свою работу до конца. Поэтому меня и наняли сейчас. И я собираюсь разобраться во всем — тоже до конца. Знаешь, почему?

Анна не знала.

— Потому что мне всегда нужна правда, — ответил Дерек. — Правда и справедливость.

Анне захотелось рассмеяться. Не нужна ему никакая правда — он лишь хочет подняться, как можно выше, чтобы никогда не вспоминать об этом доме, истоптанном ковре, коробке дорогого чая на грубо сколоченной полке, своем сиротстве и подвале, в котором Ху-Шу перегрызает глотки детям. А если для того, чтобы подняться, надо будет убить ее и Джона — что ж, он убьет.