Н 2 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 39

— Вы серьезно, Лев Витаутович?

— Серьезнее некуда. Не слышал, как я Олежку воспитывал? Недооценишь — пожалеешь. Вон, Ибрагимов уже жалеет. А этот клоун Ким, как ни крути — чемпион и одолел самого Васютина. Я Васютина знаю, алкаш тот еще, но морпех. Бывший, с Тихого. Полвека прожил, а ума не нажил.

— Понял, отнесусь к Киму серьезно.

— Ну и молодец. А сейчас, Леш, поработай с Олегом, раз уж домой к жене и дочке не стремишься.

— А они тут, — посветлел лицом Алексей. — На трибуне, я с вами побуду, а потом к ним поднимусь. Все равно праздновать будем с родителями, придем на все готовое.

— Ну как знаешь, — кивнул Витаутович. — А я Саню забираю, нужно кое-что с ним обсудить. Саня, за мной!

— Куда? — удивился я.

— Поговорить с большими людьми, — бросил он на ходу.

— Это с кем? — спросил я.

— Все в твоих интересах, ты сам изъявил желание.

— Кто это и что мне им говорить…

Представилось, как он ногой выбивает дверь, и мы залетаем в кабинет, где сука Гришин и прихлебатели жрут и пьют. А тут мы такие: «Лежать, волки позорные»! Сука Гришин давится рябчиком, синеет, падает на рядом стоящего, сбивает его…

Больше ничего я спросить не успел: Лев Витаутович резко остановился, распахнул передо мной дверь.

— Сам все поймешь. У тебя десять минут.

Я переступил порог небольшого кабинета, и меня посетило чувство, что это со мной уже было, но чуть в других декорациях: за столом сидел Достали Мансурович Халилов, он же Достоевский.

— Вот и здравствуй, Александр Нерушимый, — проговорил он без интонации. — Лева сказал, у тебя ко мне дело.

Вот как — Лева. Значит, эти двое знакомы и, похоже, в приятельских отношениях. Или скорее не так: у Льва Витаутовича, как грамотного сотрудника БР, разветвленная сеть информаторов. А бывших сотрудников в этой организации, как я понимаю, не бывает.

— Что он еще сказал? — пробил почву я, усаживаясь на диванчик у стены.

— Что люди мои беспредельничают. Я тебя слушаю. Только давай быстро, меня там жена ждет, она сегодня выступает на открытии.

Я достал записку, разровнял ее и положил на стол, говоря:

— Удивили вы меня, Федор Михайлович!

Достоевский накрыл записку ладонью, придвинул к себе. Взял в руки, развернул и принялся читать, то вскидывая бровь, то поджимая губы, то возмущенно хмыкая.

— И что, ты подумал, это действительно я написал?

Больше всего на свете он хотел найти того, кто так опозорил его, уважаемого человека, и заставить сожрать бумажку, а потом…

— Нет. Я подумал, женщина мстит, запугивает. И думал так, пока в туалете ко мне не подошел лысый лоб и не начал от вашего имени угрожать.

— Так-так-так. И чего хотел?

— Переиграть ставку, чтобы я не лег, а проиграл по очкам. Этого лба зовут Витя Лось.

Если Достоевский и удивился, то вида не подал, потарабанил пальцами по столу, будто кнопки на клавиатуре понажимал, и выдал:

— Уверен, что ты не только имя Лося узнал, но и выяснил, кто за ним стоит.

— Выяснил. Досик Шустрый. Знаете такого?

Достоевский, вертевший в пальцах карандаш, замер, сломал его, сжав кулак. Сглотнул слюну и снова напустил на лицо беспечность, недобро улыбнулся.

— Интересно, на что рассчитывал? Вот же крыса, ты подумай! Причем тупая.

Достоевский задумался, мысленно примеряя на Шустрого способы возмездия. Видимо, выбрал подходящий и вспомнил обо мне, прищурился.

— Теперь ясно, почему ты за меня драться не захотел, да. Решил, что большего добьешься? Что ж, вполне обосновано. Я видел бой… — Он хитро улыбнулся. — Все поставили против тебя, да, а я что? А я нет, Саша, слышишь? Все, кроме меня. У меня чуйка на такое знаешь какая? Во!

— А нюх, как у собаки, а глаз, как у орла, — вспомнил я.

— Правильно, и нюх, и глаз, и голова. Так что я на тебя поставил немножко, туда-сюда, хорошо вышло, спасибо тебе! Выпьешь со мной кофе?

— Спасибо, нет, — поднимаясь, ответил я. — Все, что нужно было, я сказал. Мне пора, скоро следующий бой.

Достоевский посмотрел на меня пристально.

— И тебе не интересно, что о Нерушимом говорят в кулуарах?

— Желают мучительной смерти? — усмехнулся я.

— Само собой. Но больше пытаются вычислить, кто за тобой стоит. Кстати, предложение стать моим бойцом в силе.

— Спасибо, нет. Я не планирую продолжать карьеру бойца, — честно признался я.

— Даже если в Москву позовут? — вскинул бровь он.

— Даже если, — кивнул я. — Ну не нравится мне морды бить.

Достоевский посмотрел… с опаской, что ли. Рефлекторно похлопал себя по плечу, кивнул понимающе своим каким-то мыслям. Словно увидел во мне опасного противника. Ну а что — явился хрен с горы, нанялся грузчиком, сразу же шухер навел, вора поймал. Наверняка много чего разнюхал и понес тренеру, бывшему сотруднику БР… Потом парень явился на беспредельные бои, навел шороху… Стоп! Да он думает, что я и сам из БР! Свел концы с концами, прикинул, что говорится, хрен к носу, сообразил, что не просто так я занимаюсь у Витаутыча! Что ж, слухи разойдутся, и слухи эти, надо полагать, на данном этапе для меня удачные.

— Что ж, удачи, Александр! — воскликнул Достоевский. — Волк! Как есть волк! Надо же, а все думали — барсук!

— Одним словом — животное, — отшутился я, пока не начались осторожные расспросы о моей «службе в БР».

Пожав протянутую руку, я поспешил распрощаться.

По коридору шли телевизионщики — те самые, что снимали Борецкого. Оператор с камерой посторонился, пропуская меня. Молоденькая журналистка была без шубы, в строгом черном костюме. Скользнула по мне взглядом, отвернулась. Донесся мужской голос: «Это же тот, что Ибрагимова уложил». Чтобы они меня не перехватили, я ускорился и юркнул в проход, ведущий на арену. Окрик: «Молодой человек, подождите» — утонул в сотнях голосов, сливающихся в монотонный гул.

Витаутовича я увидел возле судейского столика напротив четвертой клетки — он тыкал в нос судьям телефоном с записью боя и все-таки пытался доказать, что Алексей выиграл. С ним спорили. Возле столика уже нарисовались охранники, и тренер махнул рукой.

К Олегу и Алексею, который все-таки решил остаться, мы с ним подошли одновременно, и это спасло меня от расспросов о том, куда я ходил. Сам же Витаутович ничего у меня спрашивать не стал, глянул на часы и сказал:

— Так, парни, есть еще десять минут, живенько в гальюн — душу облегчить.

Мы с Олегом переглянулись, и он пошутил:

— Так я, вот, только что. Моя душа легка, как перышко.

Олег остался, а мы с Алексеем направились к выходу, где телевизионщики убеждали охранника, что их нужно впустить. Уже знакомая миловидная журналистка, исчерпав запас обаяния, трясла удостоверением перед лицом громилы в черном, а тот твердил одно и то же:

— К сожалению, гражданка, не положено.

Увлеченная спором, она не заметила, как я проскользнул на выход.

— Кто соперник Олега? — спросил я у Алексея.

— Баринов, — ответил он. — Боксер, причем довольно сильный.

— Шансы есть?

— Пятьдесят на пятьдесят.

В туалете была такая очередь, что ее хвост торчал в коридор, а народ все прибывал и прибывал. Мы встали в хвост: я впереди, Алексей за мной. За нами сразу пристроились два парня, до того стоявшие у стенки. Выглядело это так, словно они ждали именно нас. У обоих в руках были смартфоны… которыми они хотели что-то заснять в туалете. Ну извращенцы!

Как выяснилось внутри уборной, кабинок было много, и очередь двигалась быстро. У раковины я заметил сосредоточенно моющего руки могучего карлика Михаила Кима. Снова и снова намыливая их, он поглядывал на меня в зеркало. Хм, странно, эти повторяющиеся бессмысленные движения — обсессивно-компульсивное расстройство на почве нервяка?

Когда я вышел из кабинки и направился к раковине, Ким еще был там. Не смывая рук, обернулся ко мне и проговорил:

— Добрый день, товарищ Нерушимый. А я Миша Ким, ваш соперник во втором раунде.

— А я Саша, — вполне дружелюбно ответил я.